Ненавистная любовь

Дилюк ненавидел Фатуи и ненавидел Чайлда Тарталью. Дилюк любил семнадцатилетнего мальчишку, которого встретил во время своих путешествий по Тейвату. От Аякса не осталось ничего, кроме спутанных рыжих волос и горящих синем пламенем глаз. Когда Дилюк встречает одиннадцатого Предвестника в Фонтейне, куда приехал только ради договора о поставках вина, ему хочется придушить рыжего засранца, нагло ухмыляющегося ему. Хочется разбить ему лицо, когда тот начинает с ним флиртовать как ни в чем не бывало. Аякс повзрослел, это было видно — подрос, став чуточку выше Дилюка, стал лучшим воином, который все также любил сражаться с сильными противниками, научился управляться даже с луком, что в семнадцать лет давалось ему с трудом — Дилюку нравится такой Аякс все также, как и три года назад. Чайлд все также звонко смеется, когда Дилюк посылает его в Бездну, и говорит, что ему там не понравилось еще в детстве. Он с легкостью ведет в бой своих подчиненных и лезет в схватку самым первым — всегда торопится, лезет на рожон и не бережет себя. Дилюк заходит в небольшую, но самую лучшую таверну в Фонтейне и видит вездесущие рыжие патлы за барной стойкой. Хочется развернуться и плюнуть на все, но ноги сами несут его к Аяксу — вечера в лесу у костра вдвоем, сражения с монстрами и страстные поцелуи. — Какие люди, посмотрите-ка, — Тарталья ухмыляется вновь, а в глазах его пляшут озорные черти. — Давно не виделись, Рагнвиндр. — Лучше бы не виделись еще столько же, — Дилюк ворчит, но все равно садится рядом с Аяксом. — Какой-то ты хмурый, давай угощу бокалом вина? — Еще чего, обойдусь. — Да ладно, я просто хочу поприветствовать старого друга, — говорит Аякс, допивая вино. Он не выглядит сильно пьяным, но веснушчатые щеки уже заливаются румянцем. — Я не пью, — строго отвечает Дилюк, заказывая себе виноградный сок. — Все еще? — Тарталья уже открыто смеется. — Столько лет прошло, а ты, кажется, совсем не изменился. — А вот ты подрос, — слегка улыбаясь, говорит Дилюк. Дилюк редко улыбается, но когда он видит растрепанные рыжие волосы, детские веснушки на носу и щеках — звёздное небо на бледном лице — и широкую улыбку, когда слышит звонкий смех засранца, в которого смог влюбиться, ему почему-то так и хочется улыбаться. Ему не хочется иметь ничего общего с Фатуи — они виновны в смерти его отца — но Аякс для него навсегда останется мальчишкой, которого он — вот так ирония — повстречал три года назад в этой же таверне. Тот тогда с кем-то яростно спорил и уже готов был лезть в драку, пока Дилюк не взял его за шкирку и не вытащил на улицу. — Хватит лезть, к кому не стоит, идиот. — Тебе-то какое дело? — Не хочу лицезреть, как твое красивое личико разбивают прямо в таверне. — Как мило. — Ты чего задумался? — тянет Аякс, кладя голову на барную стойку. Он смотрит Дилюку прямо в глаза и ждет ответа. — Ничего. Аякс снова смеется. — Как похоже на Дилюка Рагнвиндра. У тебя, кстати, глаза красивые, — прямо в лоб говорит он. — С чего это вдруг? — Тебе не нравятся дружеские комплименты? — А ты всем своим друзьям такие комплименты делаешь? — Нет, — уголки губ Аякса приподнимаются в хитрой улыбке. Он заказывает себе еще вина, а Дилюк просит новый стакан сока. Они долго сидят молча, за окнами слышны разговоры людей, которые с энтузиазмом обсуждают произошедшее в Ли Юэ, по деревянной крыше барабанят крупные капли дождя, почти постоянного в это время года в Фонтейне. Дилюк не любит праздно проводить время в тавернах и барах, чем так грешит сэр Кэйя в Мондштадте, но уйти прямо сейчас не получается. — Зачем ты здесь, Аякс? Чайлд не смотрит на Дилюка — поправляет рыжие пряди, а они все равно сваливаются на бледный лоб и лезут в глаза. Дилюк помнит, как сжимал эти волосы, зарывался в них пальцами, пока целовал Аякса. — Ауч! — Аякс отшатывается от Дилюка, поджимая губу. — Ты кусаешься, и, кажется, до крови. Он утирает тыльной стороной ладони кровь с губ и ехидно улыбается. — Правда? А я и не заметил, — также хитро улыбаясь, спрашивает Дилюк. — Мне нравится. Дилюк пьянеет от воспоминаний сильнее, чем от самого крепкого вина, и голова уже кружится — или ему что то подмешали в сок? Нет, он бы заметил. — Очевидно же, — выдает наконец Тарталья. — Я здесь по приказу Царицы. Аякс — губительный шторм опасностью в беспокойном море — смотрит так честно и так открыто, улыбается как и раньше — Дилюк плавится от одного взгляда на него, но не верит и не доверяет этим голубым глазам мальчишки из Фатуи. Дилюк — восставший из пепла феникс, пылающий во тьме — хмурит брови и сжимает губы — Аякс знает, что тот ему не верит. — Если ты выкинешь что-то похожее на происшествие в Ли Юэ, я тебя убью, — Дилюк допивает стакан и поднимается на ноги. Смотрит сверху вниз на невинную улыбку веснушчатого лица и поскорее отворачивается. — С чего ты взял, что тебе хватит сил? — бросает ему в спину Чайлд, неспешно потягивая свое вино. — Я всегда побеждал, мелкий, — улыбается Дилюк, и захлопывает за собой тяжелую дверь таверны. — Тебе нужно больше тренироваться, если хочешь когда-нибудь одолеть меня, — Дилюк смеется и подает руку валяющемуся на земле Аяксу. Тот весь в пыли, грязи и синяках, но сияет улыбкой и кажется Дилюку сейчас самым красивым в мире. — Просто я еще не до конца научился управляться с этим луком, подожди немного, и я точно надру тебе зад! — Аякс подскакивает тут же и вновь хватается за оружие, но Дилюк хватает его за шкирку, останавливая, как малого ребёнка. — Эй, мелочь, это был уже раз пятый за сегодня, успокойся. — Так и скажи, что ты просто устал, старикашка, — звонко смеется Аякс прямо в лицо Дилюку. Дилюк целует его, не думая больше ни о чем на свете. Тарталья много думает и выпивает уже Селестия знает какой бокал вина по счету. Он и правда был удивлен встретить Дилюка здесь, но этот маленький сюрприз оказался весьма приятным — воспоминания теплом летнего солнца. Тарталья быстро пьянеет, но даже в таком состоянии вполне способен держать себя под контролем, но вот рядом с Дилюком это давалось с трудом. Перед глазами плавают воспоминания трехлетней давности, так бережно хранимые в сердце до этого момента. Он тяжело вздыхает, закрывая лицо руками. Любовь-дружба-привязанность, ураган непонятных Предвестнику чувств, что заполняют грудную клетку и мешают дышать. Хочется убить Дилюка за то, что вызывает все эти чувства. Поцеловать Дилюка хочется еще больше. У Тартальи есть задание, но ведь ничего не случится, если он возьмет незапланированный отпуск на пару дней, чтобы насладиться прекрасными видами Фонтейна — огненные волосы, винного цвета глаза и аристократически бледная кожа. Дилюк идет по пустым улицам спящего города и хочет уехать отсюда, забыть и вырвать из сердца рыжего мальчишку. Бледная луна выглядывает из-за черных облаков, едва освещая мощёную дорожку, но Дилюку совсем не до красивого ночного вида — Дилюку хочется вернуться в таверну, разбить Аяксу лицо, а потом поцеловать, чтобы не болело. И чтобы его собственное сердце болеть перестало. Дилюк сворачивает на неприметную тропинку, ведущую из города в окрестный лесок, и очень жалеет, что не взял с собой родной меч. Он снимает перчатки и выплёскивает накопившуюся за день злость на дереве — до боли в руках и окровавленных костяшек — Дилюк делал так всегда со смерти отца. Он даже не понимает, на кого злится больше — на себя, Аякса или всю свою жизнь, катившуюся прямиком в Бездну. Поливавший все время дождь смывает кровь с рук и не делает настроение лучше — в отличие от рыжих с белой прядью волос и солнечных веснушек. Хотелось ударить себя за все эти влюбленные мысли и прочую чепуху, хотелось спать и избавиться от всего этого. — Зачем? — Дилюк сжимает рану на боку, из которой кровь льет ручьем, и изо всех сил старается не упасть. — Почему ты с Фатуи? — Так надо. Дилюк видит твердую решимость и сталь в прежде всегда озорных глазах. Аякс не отступит, но и Дилюк тоже. — Если помешаешь еще раз, я убью тебя, — бросает Аякс на прощание. — Я тебя ненавижу, — едва слышно выговаривает Дилюк, теряя сознание. Дилюк касается рваного шрама под одеждой, прокусывает до крови губу. Он никогда не простит Аякса и никогда не сможет разлюбить его. *** — Что ты здесь делаешь? Дилюк недоверчиво смотрит на сияющего улыбкой Аякса, уже успевшего обнажить водяные клинки. — Пришел слегка размяться, как и ты, видимо, — с насмешкой отвечает тот. — Тряхнешь стариной, господин Рагнвиндр? Ничего не отвечая Дилюк рвется в бой. Они с Тартальей — жар незатухающего пламени и губительная буря океана — идеальные напарники в бою. Прикрывают друг другу спины, как когда-то давно, по старой привычке работают слаженно и безошибочно — от лагеря хиличурлов через считанные минуты остаются лишь развалины. Дилюк вытирает с лица заляпавшую его кровь монстров, поправляет растрепавшиеся волосы и думает о том, как долго придется отстирывать одежду. Он завороженно смотрит на дикую улыбку Аякса и огонь в его глазах — жажда крови демона в людском обличии. — А ты неплох, — смеется Тарталья, убирая клинки. Он полон энтузиазма, раззодоренный короткой схваткой и, кажется, готов сражаться еще вечность. Дилюк любуется, не в силах оторвать взгляд. Тарталья искоса поглядывает на разгоряченного Дилюка и хочет то ли сразиться с ним насмерть, то ли поцеловать. Он хочет укусить его до крови, почувствовать жар чужих рук на себе, хочет зарыться в спутанные волосы и видеть желание в огненных глазах. Тарталья хочет, чтобы Дилюк принадлежал ему одному. — Ты стал чуточку сильнее, мелкий засранец, — смеется Дилюк, убирая меч. Он искренне улыбается и не знает почему, но чувствует себя на удивление хорошо. Дилюк не думает о проблемах, о том, что Аякс из Фатуи, о том, что им никогда не быть вместе — он любит его здесь и сейчас и просто наслаждается этим пьянящим разум и сердце чувством. Дилюк не думает вовсе и хватает Аякса за ворот рубашки. — Я ненавижу тебя. Аякс целует его, прижимая к себе, прокусывает губу и тяжело дышит. Дилюк целует бледную шею, оставляя на ней красные следы, кусает и не отрывается от Аякса. — Я люблю тебя, — горячо шепчет Аякс прямо в ухо. *** Перед глазами плывут цветные пятна, голова кружится и разрывается от боли. Дилюк не может пошевелить даже пальцем и с трудом поднимает веки, чтобы не увидеть ничего, кроме серого потолка, голых стен и тусклых лунных лучей, едва пробивавшихся сквозь решетчатые окна. Он чувствует на одежде что-то теплое и липкое — на белой рубашке алыми цветами разливается кровь, и Дилюк вспоминает — любовь, поцелуй, нож, тьма. Дилюк вспоминает, каким был идиотом и проклинает себя всеми возможными способами — так глупо повестись на уловки Аякса и потерять контроль. У Дилюка в груди — обида, боль, разочарование — у него в груди разбитое на части сердце, которое уже давно шло трещинами. Он зол — на себя, на Аякса, на эту поездку и этот город — хочется разбить нос рыжему мальчишке, что так легко обвел его вокруг пальца, хочется уехать далеко из этого злосчастного места и уже никогда больше не возвращаться, но Дилюк даже на ноги подняться не может и из-за этого злится тоже. Он чувствует на онемевших руках холод металла и слышит гулкий звон цепей, когда пытается ими пошевелить — кандалы затянуты настолько туго, что каждое движение отдается неприятным жжением. Тарталья уж точно не стал недооценивать Полуночного Героя. А вот Дилюк слишком сильно недооценил Аякса. На губах все еще чувствуется жар чужого дыхания, в ушах — сладкий шепот нежных слов, на шее — пылкие укусы в порыве страсти, и хочется забыть, стереть, заставить исчезнуть все, что было — холодные ночи в обнимку, веселые вечера в тавернах и бои плечом к плечу — сейчас это не больше, чем серая дымка туманных воспоминаний, так сильно въевшихся в сердце. Дилюк с трудом поднимается, облокачиваясь о ледяную каменную стену, и чувствует ужасную боль в боку. Кровь не останавливается, голова кружится, а кулаки вновь сжимаются до белых костяшек. Ему не остается ничего, кроме как сидеть в этой сырой комнатке, ожидая, когда кто-нибудь придет его проведать. Дилюк уже знал, что с ним будет, но ему даже не было страшно, он просто злился и ненавидел весь мир. Временную боль от пыток пережить куда проще, чем неизлечимую и такую горькую боль, разрывающую грудь изнутри. Дилюк пообещал себе больше никогда не влюбляться. Тарталья пообещал, что его любовь не повлияет на его действия. *** — Доброе утро, принцесса. Дилюк вздрагивает от холода и дергает цепи — звон металла в тишине ночи. Он с трудом разлепляет тяжелые веки и смахивает ледяную воду с глаз. Промокшая одежда липнет к телу, не зажившая рана саднит в боку, мышцы болят от сна на каменном полу и желудок скручивается от голода. Дилюк с яростью смотрит на растрепанные рыжие волосы и лицо, усеянное задорными веснушками. Он пытается разглядеть в синем омуте глаз напротив хоть каплю сожалений, но видит лишь демонов Бездны. Он не собирается смотреть на Тарталью снизу вверх и пытается подняться на ноги — они не слушаются, подкашиваются, и приходится бессильно сползти вниз по стене. Дышать тяжело, смотреть на него — еще тяжелее. — Катись в Бездну, ублюдок, — выдавливает из себя Дилюк, кашляя. По бледным губам стекают алые струйки крови, и Дилюк улыбается. Ему хочется смеяться над своей глупостью и наивностью, что привели его в эту темницу. Ему хочется задушить Аякса и поцеловать его так жарко, как только возможно. Дилюк смотрит с ненавистью и пытается выжечь в Тарталье взглядом дыру или высмотреть в ледяном сердце хоть что-то, дающее надежду. — Это было грубо, Рагнвиндр, — язвительная улыбка быстро исчезает с лица Аякса. — Или лучше называть тебя Полуночный Герой? Очень забавное прозвище. Дилюк лишь усмехается. Он пытается сдерживать дрожь во всем теле то ли от ведра ледяной воды на голову, то ли от злости. Тарталья смотрит на дрожащего Дилюка сверху вниз, видит, как бордовое пятно на его рубашке постепенно расползается и как Дилюк с трудом пытается держать лицо. Тарталья знает, что так надо, что он не мог перечить приказам Царицы, но что-то в груди все равно неприятно кололо от этой картины. Он опускается на корточки рядом с Дилюком, и пристально смотрит в полуприкрытые глаза цвета крепкого вина, переводит взгляд на разбитые губы — пара сантиметров остается до поцелуя, но Тарталья не совершит эту ошибку. Ради своей цели он готов расколоть свое сердце на множество осколков. Аякс берет Дилюка за подборок и стирает кровь с горячих губ. Дилюк вырывается и смотрит на него с отвращением. — Убери руки, — рычит тот, словно загнанный зверь. — Ты красивый, — говорит Тарталья, вставая. — Просто ответь на мои вопросы, и все пройдет быстро. — Ты все равно убьешь меня, так зачем мне облегчать твою работу, — смеется Дилюк. — Не хочу делать тебе больно. — Больнее уже не будет. Дилюк поднимается на ноги и пристально смотрит в глаза Аякса — воды бескрайнего моря, отделяющего Инадзуму от континента. Он резко дергается, пытаясь ударить Аякса по лицу — сломать нос или разбить губы, выплеснуть всю злость и обиду, отыграться за проигрыш и за свою оплошность. Тарталья легко уклоняется и отходит подальше. Цепи звенят, не давая Дилюку сделать больше ни шага, и запястья горят огнем — стертая от кандалов кожа — и по пальцам стекает липкая кровь, падая на холодный каменный пол. — Просто скажи, где ваш великий Архонт Барбатос, Люк, хоть кто-то должен это знать. Дилюк искренне смеется от абсурдности вопроса. — Ты полнейший идиот, Аякс, — улыбается он. — И не смей так меня называть. Я убью тебя. — Уж точно не сидя на цепи, как дворовый пес. — Так сними цепь, и давай сразимся в честном бою, — Дилюк смотрит с вызовом, и в глазах у него пылает огонь Пиро Глаза Бога. — Предложение заманчивое, — Тарталья колеблется, но знает, что примет правильное решение. — Но у меня приказ. — Тогда проваливай. Тяжелая дверь закрывается за Аяксом, и Дилюк от ярости бьет стену, представляя перед собой его лицо и разбивая костяшки. *** Дилюку больно, адски больно. Но он вытерпел уже много пыток и здесь его тоже не сломают. Дилюк лежит на каменном полу с разбитым лицом и поломанными ребрами, с трудом дышит и опять не может даже пошевелиться. Он ненавидит себя прошлого, того, который решить поехать в этот проклятый Фонтейн и который поддался своим чувствам, забыв об осторожности. Он ненавидит Аякса за то, что забрал себе его сердце, а потом безжалостно разбил. За дверью слышатся тихие шаги и ключ медленно проворачивается в замке. Из коридора бьет яркий свет и слепит глаза, и Дилюк жмурится, успевая только разглядеть очертания вошедшего человека и вездесущие рыжие пряди, растрепанные ветром. — Просыпайся. Дилюк слышит сквозь звон в ушах приказной тон и — не опять, а снова — хочет врезать Аяксу. — Пришел снова потренировать удары на мне? — усмехается он, направляя взгляд на вошедшего. Аякс чересчур серьезен, и кулаки у него сжаты крепко-крепко, так, что Дилюк, кажется, слышит скрип кожаных перчаток. Из узкого окна под потолком льется слабый лунный свет, и глаза Аякса теперь цвета закаленной стали и неприветливого неба перед самой грозой. — Я сказал просыпайся и поднимайся. И главное — не беси меня, Люк. — Кто еще кого бесит, ублюдок, я говорил тебе больше не называть меня так — убью. — Сейчас ты даже хиличурла не убьешь, идиот. Дилюк слышит звон ключей — Тарталья походит к нему и, присаживаясь на корточки, открывает замки на кандалах. Запястья стерты в мясо и кровоточат, но Дилюк чувствует долгожданную легкость. Аякс вдруг зарывается пальцами в спутанные алые волосы, тянет на себя и заглядывает Дилюку в самые глаза. — Прости, — шепчет он, и Дилюк не видит привычной насмешки во взгляде напротив. — Что ты творишь? — Даже Царице я не дам убить тебя идиота. Они идут по лесу, точнее Аякс практически тащит на себе обессилевшего Дилюка, избитого до полусмерти. В ночной тишине слышен стрекот сверчков и шелест зеленых листьев в густых кронах. Кроме них в округе ни души, и это ощущается так интимно и близко, будто они остались только вдвоем на всем белом свете, и никто больше не сможет им помешать — нет ни долга, ни ответственности, ни принципов и разделяющих их взглядов на мир. Ведь если они только вдвоем, им не надо думать о чем-то еще — они есть друг у друга, и этого достаточно. Но так никогда не будет, и оба это знают. Дилюк еле передвигает ноги, все еще откашливая кровь, а рана на боку снова расходится и кровоточит с новой силой. — Аякс, — зовет Дилюк. — Да? — Я тебя никогда не прощу. — Я знаю, Люк. Дилюк опускает еще одно обещание убить — Аякс уже давно запомнил, да и всегда знал, что когда-нибудь им придется столкнуться в схватке не на жизнь, а на смерть. Они доходят до маленькой таверны на окраине леса, Тарталья затаскивает Дилюка в номер и бережно — остатки прежней заботы — укладывает на кровать. Дилюку все еще больно и дышать, и смотреть на Аякса. — Я заплатил хозяйке, она о тебе позаботится, — бросает Аякс, отворачиваясь от преследовавших его алых глаз. Дилюк приподнимается на кровати. — Подойди. Аякс слушается, как верный пес, и смотрит так виновато, что хочется и правда простить его. Но Дилюк уже никогда не сможет. Он хватает Аякса, до синяков сжимая чужую шею, и притягивает его к себе. Дилюк кусает горячие губы до крови в последний раз, а потом ломает Аяксу нос. — Теперь проваливай, Фатуи. Деревянная дверь со скрипом закрывается, а по щеке Дилюка почему-то катится одна-единственная слеза.