Соф и пеликан

София пафосно стояла на открытой каменной терассе, представляя себя героиней романа, только что расставшуюся с седьмым мужем. На перилах возле нее сидел дворцовый (теперь — дворцовый, князь бессильно смирился со сложившейся ситуацией) пеликан и, расправив крылья, вопил что-то, вероятно, матерное. Соф почесала ему спинку. Пеликан довольно замурчал. Лёгкий свежий ветерок обдувал ее конопатую физиономию, медленно превращая и без того непослушные волосы в мышиное гнездо. Тяжелое серое небо повисло над каменистой долиной, простирающейся вплоть до леса лиственниц, бурым пятной маячившего вдалеке. Кучка вновь одичавших пеликанов бесновалась возле бурной речушки. Где-то на опушке лиственничного леса душераздирающе вопил лось или что-то типа него. Софин пеликан сложил крылья и с важным видом прошелся по широким перилам. Вспорхнув на пол, он направился в глубь террасы. Соф, неосознанно подражая его походке, проследовала за птичом. — Куда мы идём? И зачем? — спросила она. — КРЯРК! — снисходительно ответил пеликан. Соф напряглась. Она вообще не поняла, что сказал ей пеликан и сказал ли вообще что-то осознанное, но она прекрасно поняла, что он идет прямо в сад, манимый бурной растительностью, которую можно (нельзя) раздербанить — уж больно эти пернатые любили наводить Хаос по поводу и без повода. На личном опыте Соф прекрасно знала, как сильно, чем и по каким местам бьют позарившихся на дядюшкины цветочки. Пеликану она этой участи не желала — сердце ее разрывалось на тысячи частей, когда она лишь думала о том, что кто-то может причинить боль животным. А о том, что с пернатым ублюдком сделают, посягни он на благополучие княжеской растительности — и думать страшно. — Ну куда, куда ты шлепаешь, дурак? — поинтересовалась Соф, — тебя застрелят из ружья и выкинут в компост — оно тебе надо? Пеликан не удостоил ее ответом. Тогда она попыталась просто подбежать сзади и напугать, чтобы неразумная скотинка улетела. Не помогало. Пеликаны в этом дворце обнаглели окончательно. И это частично и ее вина. Просто взять его в руки и унести не получится — если бы пеликанские проблемы можно было бы решить этим путем, их бы уже не было. Так нет же. Они кусаются. Остановить его не представляется возможным. Вариант с насилием не рассматривается. Хотя, с другой стороны, не предприми она сиюминутных действий, вариант с насилием будет рассмотрен (и, вероятно, одобрен) дядей в отношении уже самой Соф, помимо пеликана. Его участь будет решена. — Бу-у-у. — попыталась ещё раз напугать птича Соф, уже не надеясь на результат. Пеликан подошел к калитке сада. Слава Господу, она закрыта. — Ага, вот ты и попался, нечисть! — возликовала княжна, — давай, топай в гнездо к себе, сегодня не твой день, дружище… Пеликан перелетел через калитку. Такого вопиющего хамства по отношению своей персоне Соф не ожидала. — Паразит ты, вот ты кто, — она перепрыгнула через калитку и побежала в сад. Еще не хватало, чтобы сейчас там чаевничал дядя, тогда им с пеликаном головы насовсем открутят, без права восстановления, так сказать. Она пронеслась, напрямую через заросли, к большой беседке, увитой девичьим виноградом и плющом, где обычно летом проходили чаепития. — Софонька, душа моя! Где ты порхаешь? Садись-ка к нам, моя хорошая, чаю хоть попьешь! Гляди, солнце, тут у нас и кисель малиновый, и булочки сдобные! И виноград зеленый, сладкий-сладкий! И молоко к чаю топленое! Всё. Мир рушится. Князь здесь. Послышался подозрительный шорох. Еще хуже. Сад тоже теперь рушится. — Дядюшка, я, право, не голодна совсем… — Ну что ж ты так меня расстраиваешь, золотко? Вон, и Федюшка с нами тоже сидит — Федюшку, видимо, здесь держали в заложниках, — и Ванюша пришел, — Ванюша, громила в два метра ростом, помешивал механической рукой чай с лимончиком и пытался в мимикрию, — а ты у меня когда и кушала-то в последний раз — я тебя за обедом не видел, только утром поклевала пшеночки и упорхнула, птичка моя! Так и не ела ничего, поди! — дядя вздохнул — Дитятко моё несчастное! Ну вот и что делать с такими людьми? Ты им «ме», они тебе «бе». Надо импровизировать. — Эм… Я, дядюшка, здесь где-то фуражку свою. Потеряла. Вот и ищу. — она скроила озабоченное лицо. — Ну ты у меня как всегда, Софонька, как всегда! Не удивляюсь даже, ну в самом деле-то. Ну ищи уж тогда, раз потеряла. А как найдешь — давай к и нам, чай пить! — Соф, довольная отсрочкой, направилась обратно в кусты, — Стоять. — приказал князь, — нос дай потрогать. Соф подошла. Дать потрогать нос. Неотъемлемая процедура каждый раз, когда она или Федя с князем где-то, где температура воздуха ниже 100° цельсия. — Холодный ведь нос-то. — он пригрозил пальцем. — Ну так известное дело, дядюшка, нос-то холодный, а я́ же сама — тёплая! — попыталась в юмор Соф. — Тьфу ты, Софонька, еще не хватало, чтобы ты у меня холодная была! — он перекрестился — ты со мной уж так не шути, будь добра! — Соф кивнула — Мигом фуражку искать и чай теплый пить — согреваться! Ну! — Как скажете, дядюшка! — улыбнулась она. Дядя продолжил мирно прихлебывать чай с молоком, а Соф наконец шмыгнула в заросли барбариса — туда, где был в последний раз был пеликан. Его там не было. Катастрофа. Форменный кошмар. Сломанная ветка курильского чая — есть, виновника — нет! Она в панике металась по саду в поисках пернатого негодника. Изловить, дать пинка под хвост и пусть себе летит, куда хочет, да подальше отсюда! — Гром и молния, зла не хвает, я и мать его, и отца его, и весь его пеликаний род… — гнусно ругался юный орнитолог. Наконец. Вот этот пернатый вредитель. Прохлаждается в пруду, уничтожая попутно кувшинки и любимый дядюшкин водокрас. — Ах вот ты где, гадюка семибатюшная, — семибатюшная гадюка чувствовала себя просто превосходно — давай кыш отсюда! Кыш, скотиняка! А не то плов из тебя сварю! — самая страшная (печатная) угроза, позаимствованная у Ивана. Она имела и продолжение. — С изюмом. Последние уточнение возымело невиданный эффект. Семибатюшная гадюка наконец-то величественно взмыла в воздух и скрылась в кроне векового дуба. — Лети-лети, чайка-переросток. Так, теперь надо фуражку где-то достать. Соф не имела привычки лгать старшим и сказала дяде чистую правду. Она где-то здесь действительно посеяла фуражку. Соф имела привычку выборочно умалчивать некоторые аспекты дела, причем в свою пользу. Фуражку она здесь посеяла еще две недели назад. — Вот и повод ее, болезную, найти. Ваши предложения, господа? — обратилась она к тараканам в голове. Тараканы в голове советниками были неважными, так что вариантов было предложено два — ее кто-то нашел и снёс к сторожу; Ее кто-то не нашел и сейчас она если и будет случайно найдена, то уже в таком состоянии, что фуражкой это будет трудно назвать. Вприпрыжку двигаясь по направлению к будке сторожа, Соф заметила странной формы предмет, висевший на ветке клёна. Она, сгорая от детского любопытства, подошла ближе. Это и была ее несчастная фуражка. Неизвестно, повесил ее кто-то сюда для лучшей видимости, или она сама, подхваченная сильным ветром — частые гости в окрестностях замка — так удачно уселась на ветку. Одно было ясно — пышная крона клена сохранила ее от недавнего дождя, а то что она висела на ветке сохранила ее от полного разложения. Соф сняла страдалицу с ветки, поправив герб над козырьком в виде солнца с полумесяцем, отряхнула и натянула себе на макушку. И, довольная как енот, побежала кушать. — Ну ты, матушка, совсем! Тебя только за смертью и посылать — столько ходишь где-то! Давай-ка к нам, золотой мой ребенок! Соф охотно уселась на лавочку поближе к князю. Тот заботливо укутал ее в плед (пусть ей было совсем и не холодно — доказывать что-то бесполезно, да и зачем?) — Ух ты, сколько у вас тут вкусностей разных! — она потянулась за маковыми булочками. — А я тебе что и говорю, дитя моё! Так нет же — ходишь где-то, фуражку ищешь! Федя с Ваней, казалось, так и не произнесли ни слова за время ее отсутствия. Федя был полностью поглощен потреблением пирожочков с грибами, а Ваня все так же размешивал (возможно, даже, все ту же порцию), чай с лимончиком. — Фкуфнотифа… — Соф буквально растаяла от наслаждения. Маковые булочки, с вареной в молоке и сливках с медом начинкой и чуть соленым тестом — что вообще может быть прекраснее? Только когда их много. — А ну, цыц! Сколько раз говорил — не говори с набитым ртом! — дядя налил ей чай. — Спасибо. А, нет-нет, спасибо большое, но не надо сахару! Дядина привычка во всё питье всегда добавлять сахар — будь то кофе, чай, травяной отвар или вино — доводила до отчаяния дядину же сердечно-сосудистую систему, всех домашних, а также семейного врача. Все что не сладкое, но может таковым быть, должно быть посыпано сахаром, полито медом или вареньем. А все что и так сладкое — сладкое недостаточно. И в связи с этим все равно должно быть посыпано сахаром, полито медом или вареньем. — Ну, как знаешь — крякнул он и положил себе в только что налитую чашку два кубика рафинада, — Федюшенька, тебе сахарку? — Н-нет, нет! — Федя вспомнил, что умеет говорить — я же с грибами… Пирожок… — Ты — пирожок с грибами? Да ты ж мой хороший! Ты у меня как минимум — калиточка малиновая! — дядя поцеловал Федю в лоб. Глаза федины как бы кричали — «Нет-нет, я не это имел ввиду! Да и вообще, я — кабачковый драник!» — Иванушка а ты что? — Мг. — Будешь сахару в чаёк? — Ыаэ, нет, спасибо. Князь, видимо, с трудом удержался спросить Ваню, не заело ли у него механическую руку, что он уже полчаса только и делает, что мешает чай. — Ну, нет так нет. — он, то ли забыв, что уже подсластил чай, то ли намеренно, кинул в чашку еще один кубик. Соф поглощала булочки с маком. Федя — пирожки с грибами. Дядя — сахар. Ваня мешал чай с лимончиком. Прицокал на голос хозяйки и Себастьян, проснувшийся от сиесты и твердо решивший подкрепиться. Он потребовал свою порцию огурца, снятого с бутерброда и, получив желаемое, радосто захрустел, свернувшись калачиком на коленях Соф. А дядя ласково обозвал его Чудом-Юдом (усатым). И всё было прекрасно. Ровно до тех пор, пока с колокольни не раздался вопль пеликана. На обеденный стол плавно приземлилась белое взъерошенное перо. — Господи, опять эти черти… — схватился за сердце дядя. — Господи, я только одного прогнала — неосмотрительно пробормотала Соф. — Что?! Надеюсь, не из моего сада? — Ну, как сказать… — Туулика-София Милославская, я хочу услышать ответ! — Спасибо, я наелась. Спустя мгновение Соф, изворачиваясь от дядиной трости, как уж на сковородке, неслась к себе в комнату, подальше от жестокого внешнего мира и орнитофобии.