***
«Сторге́ — это любовь, похожая на родительскую нежность, понимание, любовь-опека, покровительство, обожание без лихорадки, без смятения и безрассудства, мирная и чарующая привязанность. Она развивается постепенно — не как «удар стрелы», а как медленное расцветание бутона, прорастание корней и уход их в глубину. Сторге́ — прочный и устойчивый тип любви, который выдерживает любые испытания. Такая любовь может перенести даже долгую разлуку, как перенесла знаменитая любовь Пенелопы к Одиссею, древний прообраз сторге́». Я и забыл, что такая любовь существует. Точнее, я пережил её, позволяя войти в мою жизнь, окутанную бесцветными красками, смешанную с капелькой крови и флаконом горьких слез. У меня получился красивый портрет печального юноши, одинокого, забытого всеми, брошенного на произвол судьбы в огромный мир, где жалость и сострадание не являются частыми гостями, а такие, как я — не вызывают ничего, кроме сочувствия. Весело, не правда ли? Я старался изо всех сил, чтобы мир меня не похорил живьём в сырой земле, кишащей червями, которые пожирали холодную плоть, и никто им не скажет, что это плохо, потому что — это черви, и они не говорят. А, жаль, что они не могут говорить. Сколько бы всего интересного нам рассказали. Сколько бы тайн можно было разгадать и узнать причину смерти человека, убитого и брошенного в лапы плотоядной земли. Но черви не могут разговаривать, и трупы — тоже. А я могу, но меня никто не слышит. Почему? Потому что мне запрещают. Хочу сбежать куда-нибудь далеко, где меня не найдут, и я освобожусь от зависимости к любимому ублюдку, причинившему мне много боли, слёз и ненависти. Но я люблю его. Кто обо мне позаботиться так, как это делает Хонджун? Никому я был не нужен, кроме него. Это правда. Родители выгнали меня из дома, когда мне исполнилось семнадцать лет. У меня ничего не было с собой: ни денег, ни работы, ни людей, поддерживающих мой жизненный путь. Я остался одни. Наверное, умру я тоже в одиночестве, как умирают бездомные животные, которых прогнали мерзкие хозяева.«И смерть ждёт нас там, где мы не ожидаем её встретить».
Как же я ненавидел своих родителей, и не понимал, что они так поступили из-за моей эгоистичности и вспыльчивого нрава. Моя гордость была задета, отравлена, будто я выпил бокал вина с мышьяком, долго мучился и страдал, а потом сдох, где-нибудь в канаве с перерезанным горлом. Какая романтика. Я их до сих пор ненавижу, но понимаю, и немного благодарен, что так всё получилось. Они меня бросили умирать, а нашёлся человек, что спас меня от смерти. Я тогда не знал, что сама смерть протянула мне руку, соблазнила и поманила за собой, дьявольски ухмыляясь под шум дождя. Хм, моя жизнь разрушена, но я жив и здоров, пока этого захочет Хонджун. Ненавижу этого мудака, лишившего меня невинности. Но как он божественно трахает, ммм, просто потрясающе и так расслабляет, что сознание покидает меня от удовольствия и оргазма. Я готов слушать его хриплые стоны вечно, когда он кончает мне в рот, блаженно улыбается и гладит по щеке нежно-нежно, а после целует и уходит. Я люблю его, а он любит меня. Помню, как он избивал меня и угрожал, что изнасилует и убьёт, если я дам повод усомниться в себе. Ким может осуществить свою угрозу, обычно, так он избавляется от нежелательных людей, мешающих ему, или угрожающих, что, само по себе — большая ошибка. А ещё он безумно ревнивый и мнительный. Всё время кажется, что я уйду и брошу его, оставлю одного, или изменю. Я не шлюха, чтобы кидаться на других мужчин и женщин, но и не святой, чтобы принадлежать ему одному. Да, так я ему и сказал, а получил в ответ цепями по спине, и его не волновало — буду ли я жив и здоров, ему было всё равно на тот момент. Хонджун требует от меня собачьей преданности, любви и заботы, а я этого дать не могу, потому что он не заслужил. Хочу, чтобы он попросил меня об этом, и я сделаю всё, что мужчина захочет.«Мой больной ублюдок, моя боль и моё наказание, что вечно будет преследовать меня до конца жизни».
***
— Где ты был, Сонхва? Я жду тебя с пяти часов, а сейчас сколько времени? — в голосе можно было услышать холод и жёсткие нотки негодования. Он злится и бесится, старается быть спокойным и ждёт объяснений от возлюбленного послушно. Сонхва смотрит на спину, покрытую шрамами, порезами и с татуировкой японского война, то бишь, самурая, которую любит целовать. Да, он немного больной, но Сонхва любит, когда Джун ходит без верхней одежды, открывая доступ к широкой спине, сильным рукам, способным как убить, так и приласкать, твёрдой груди, где красные полосы от его ногтей, не сходят днями, заставляя его гордиться, улыбаться своей шалости и прихоти. Если Ким хочет, чтобы он принадлежал ему, то должен понять, что Пак тоже не делится своими вещами, особенно Хонджуном. — Ой, не будь нудным, Джуни, — из-за моего языка много проблем, но я так люблю дразнить его, что коленки трясутся от страха и возбуждения, — сейчас только одиннадцать вечера, милый. Ты не сказал, что вернёшься домой пораньше. Молчание. Снова он молчит и думает, чтобы сотворить с Сонхва, а прощать ему вольность Джун не собирается. Сонхва присел на кровать и подполз ближе к мужчине, чтобы поцеловать такую желанную спину для себя. Его ужасно раздражает тот факт, что Ким спал с кем-то ещё, пусть они были и незнакомы ещё. Так злит. Пак из вредности укусил кожу на плече до красноты, а потом отпустил. Хонджун никак не отреагировал, продолжая курить свои мерзкие сигареты от которых Пак задыхается, но старательно втягивает мятный запах, сводящий его с ума. Парень решил, что обратит на себя внимание мужчины и приступил к делу. Подул на место укуса и припал губами, нежно целуя красную кожу, медленно, наслаждаясь вкусом пота, парфюма и сигарет. У Пака душа уходит в пятки, когда он чувствует, что мужчина гладит его по бедру через облегающие джинсы, и целует ещё несколько мест, пока не чувствует, что Ким повернулся к нему и смотрит, ожидая ответа. Сонхва такого жадного взгляда давно не видел, и ему это чертовски нравится.«Душишь меня, губишь и причиняешь боль, чтобы я был послушным, а потом ласкаешь, целуешь и любишь, чтобы я был твоим».
— Я спрашиваю тебя в последний раз, — мужчина обманчиво нежно погладил подбородок и резко схватил за щёки, сжимая нежную кожу грубыми пальцами, — где ты был, мать твою? Какого хуя я прихожу домой, а моего любимого котёнка нет? Сонхва не удивлён. Мужчина всегда требовательный, жёсткий, властный, и ласковый, когда Сонхва заслуживает этого. При первой их встрече, ему показалось, что у Кима проблемы с психикой, что он сбежал из психушки и прирежет его, а может и застрелит, но Сонхва был мёртв внутри, так что ему физическая смерть? Все они умрут когда-нибудь, за каждым смерть придёт и мольбы выслушивать не будет. Паку похер. У него есть Джун, любящий его и заботливый, а на остальное ему похуй. — Я гулял с друзьями, не будь врединой, милый. — пробормотал парень, улыбаясь, а его щёки округлились как у рыбы. Сонхва безумно милый и светится изнутри, излучая не только тёплый свет, но и холод, от которого не согреешься. — Ты как всегда несерьёзен, мой дракончик, — мужчина улыбнулся и отпустил его, — твоя несерьёзность может дорого тебе стоить, Сонхва. Не думай, что я пожалею тебя, если узнаю, что ты скрываешь от меня секреты. Мурашки побежали по позвоночнику Пака, выворачивая наизнанку каждую мышцу в теле, и причиняли боль, невидимую, но ощутимую. Ладони вспотели от волнения, но сердце стучит спокойно, а пульс был ровным и не показывал изменений в эмоциях, а Хонджун чувствует. Чувствует Сонхва, его ненависть, жгучую и опасную, чувствует любовь, губящую и прекрасную, чувствует его тело, горячее и сексуальное. Ни у кого Ким такого не видел и видеть не хочет. Сонхва ему достаточно, но в слух мужчина не скажет глупую банальщину, которую презирает и насмехается над ней. — Знаешь, Хонджун, — улыбка пропала с лица, уступая место серьёзности. Весёлый огонёк затух из-за холода, пришедшего, словно зима. Сонхва редко бы серьёзным, а при Киме — почти никогда, — я хочу, чтобы ты хоть раз, хоть один, грёбаный раз, мать твою, попросил меня о чём то, а не угрожал, заставлял или принуждал. Просто попроси — и я сделаю всё, что ты захочешь. Неужели это трудно для тебя? Помнишь, как избил меня до полусмерти? — с болью спросил он, вставая перед мужчиной. — А я помню! Я чувствовал и до сих пор чувствую жгучую боль и звук ломающихся костей. Я пытался сбежать, а ты догнал меня, избил и кричал, как сумасшедший! Ты сломал мне рёбра, ломал руки и ноги, всё тело было покрыто шрамами и синяками, а потом ты уходил, будто, ничего и не было. Мне безумно больно было, когда ты бросил меня там раненного, полуживого на полу, а потом на улице, в лесу, и в нашей спальне. Было так одиноко и грустно, что ты покидал меня. Я чувствовал страх, Джуни, безумно боялся сдохнуть, как ёбаный бомжара. Боялся, что мои крики и мольбы никто не услышит. Ты был помешан, блять! Будто бешеная собака укусила тебя, а ты свою боль на мне вымещал. За что, Джун?! За что? Что я сделал тебе, мать твою? Ты — жестокий, больной и опасный ублюдок! Я ненавижу тебя. Ненавижу всей душой, погибшей из-за тебя… Понимаешь, нет у меня души. Нет у меня сердца, что горит огнём при мысли о тебе. Ненавижу… Ненавижу и люблю безумно, блять. Слёзы текут вместе с болью и сожалением, причиняя дискомфорт. Сонхва не плакал с тех пор, как родители выгнали его из дома. Как же глупо он выглядит сейчас, как жалко и отвратительно, что стоит перед человеком, которого ненавидит и любит, и плачет как дитя. Парень устал и хочет жить, не боясь за своё здоровье, но сейчас ему всё равно. Всё слишком сложно. Сонхва хочет решиться на риск, но не может, или же не хочет? Сонхва должен, чтобы выжить. — Знаешь, Джуни, — подбирая слова, пробормотал он, — я думаю, что нам стоит разойтись. Ты сам понимаешь, что вместе мы не сможем быть. Ты можешь убить меня в любой момент, а я… А я не смогу тебе воспротивиться. Ты меня убиваешь, а я позволяю тебе это, понимаешь? Мои мольбы не будут услышаны, Джун, а ты продолжишь жить, трахаться с шлюхами и губить невинные жизни, как губишь мою. Я хочу уйти. — Так уходи. — потушив сигарету о ладонь, он посмотрел на парня, не скрывая раздражения. — Уходи, блять, и живи беззаботной жизнью, учись, работай, ебись с кем хочешь, но запомни, что я не дам тебе жить спокойно. Ты хочешь причинить боль мне, а я заставлю страдать от боли тебя и твоих близких. Я тебя уничтожу, Сонхва, клянусь. Уходи, блять, уходи, чтобы я не начал ползать на колени и просить тебя остаться. Уёбывай, чтобы не видеть моих слёз и мольбы не выслушивать. Уходи сейчас, Сонхва, а иначе не уйдёшь никогда…«Не судьба будет распоряжаться твоей жизнью, а я».
Хонджун пытается подавить в себе гнев и боль, спрятанную где-то глубоко, где никто не сможет увидеть, услышать или почувствовать, охраняемую тысячью замками, а путь к ней проходит через огонь и воду, не только губящую, но и дарующую жизнь своим существованием. Он любит Сонхва, но любит больной любовью, потому что нормально любить не умеет, его не научили этому, а проявлять свои чувства может действиями и силой, которая вредит окружающим людям и ему. Какая жалость. Хонджун рос с родителями наркоманами, продавшими его в банду головорезов за две дозы. Его жизнь оценили в две дозы, смешно до боли, что хочется вспороть себе живот, чтобы он не трясся от смеха. Какая жалость, что Ким так мало стоит, и как прекрасна месть, свалившаяся на родителей от его грубой и жестокой руки. Хонджун отомстил им за испорченное детство, за боль, шрамы, побои и паскудное отношение, а сам стал тем, кого ненавидел больше всего. Такова суровая реальность, жрущая всех людей, которые не приспособились к ней. — Джуни… Джуни, прости меня, милый, — Сонхва притянул его голову к своему животу и обнял крепко, поглаживая жёсткие волосы, не сдерживая слёз, — я не хотел тебя обидеть, любимый, просто… Я так хочу, чтобы ты попросил любить тебя, а не заставлял или угрожал. Сейчас это неважно. Всё сейчас неважно, кроме тебя. Мы с тобой больны и не сможем прожить друг без друга. Джуни, пожалуйста, не отпускай меня. Сильные руки обвили его талию, подобно змеям, поймавшим добычу, и готовым к трапезе, а он не смеет вырываться, лишь подчиняется возлюбленному. Сонхва чувствует как шершавые ладони грубо сминают кожу, вызывая табун мурашек по телу, а Хонджун дышит тяжело и хрипло, опаляя горячим дыханием плоский живот, ластится и трётся щекой, стараясь получить ласку от Сонхва. Он безумно любит своего малыша, возвышая его над всеми и причиняет боль, острую и тягучую, будоражит кровь, и возбуждает плоть, что становится твёрже из-за Пака, а ноющее чувство и потребность никуда не уходят. Хонджуну Сонхва необходим, чтобы не погубить других людей своей жестокостью. — Иди ко мне, малыш, — начал он спокойно, сажая парня к себе на колени, — послушай меня внимательно, пожалуйста. В моей жизни слишком много дерьма, Сонхва, ты и сам это прекрасно знаешь. Я рву свою задницу, чтобы выжить любой ценой, готов идти на риски и жертвовать людьми, потому что для меня главное — не сдохнуть. Я никогда не жертвовал ради других собой, ведь ставлю свои интересы превыше всего. Но ты, Сонхва, другое дело. — его взгляд потеплел, словно летнее солнце, скрытое за облаками, но дарующее тепло и свет. — Тебя я полюбил от всего своего чёрного сердца и мерзкой души, а ты принял меня с моим паскудным характером. Просто будь рядом со мной. Я нуждаюсь в тебе всегда, Хва, и прошу… Прошу, останься со мной. Я не умею говорить красивые слова о любви, но я постараюсь стать лучшей версией себя, Хва. Ты сдерживаешь мой гнев, а я забираю твою боль. Мы должны быть вместе. Я не смогу без тебя, а ты не сможешь жить без меня, любимый.«Сдерживай мой гнев, разрушающий жизни других людей, а я впитаю боль, убивающую тебя».
— Джуни, ты невозможен. — он сглотнул вязкую слюну, а взгляд тёмных глаз смягчился и в них отразилась нежность, щемящее сердце. — Мне не нужны красивые слова или поступки. Достаточно того, что я обрёл с тобой любовь, пусть и не такую, как в моих мечтах, но ты дал мне шанс на будущее, которое могло обрушиться из-за моих родителей, полюбил меня и влюбил в себя. Я — твой навеки, душа моя. А ты — мой, любовь моя. — Tu — mea peccatum, sed ego — tua mors, amans. — прошептал он, целуя возлюбленного. Поцелуй не был нежным и ласковым, как бы хотелось Сонхва. Наоборот, Хонджун целовал его жёстко, глубоко в глотку просовывая свой язык и сжал шею, перекрыв доступ к кислороду. Их языки сплетаются в жарком танце, конкурируя и желая подчинить себе, но Ким выигрывает и толкает парня на кровать, не переставая, его мучить. Сонхва задыхается от накативших чувств и сильных, с выступающими венами рук, которые ломают его тело и травят душу. Ему бы хотелось кричать и ругаться, но он не станет этого делать, потому что Ким не позволит. Сонхва пытается вырваться. У него звёздочки в глазах от нехватки воздуха, а Хонджун ждёт, пока любимому совсем не становится плохо, а потом ослабляет железную хватку, и Сонхва вдыхает полной грудью, хватаясь за кислород, как за спасительный круг. На смуглой шее расцветают алые цветы, выкрашенные кровью и по́том, а Хонджун смотрит и наслаждается моментом, чарующим его. Он целует синяки и кусает до боли, до фейерверка в глазах, а Сонхва кричит и притягивает к себе мучителя. Хонджун снимает с него дорогие тряпки, не заботясь, что с ними будет. Он не думает ни о чём, кроме желанного тела, которое держит с трепетом и любовью, на которую только способен. Хонджун целует большую грудь и сжимает её в руках, а Сонхва поддаётся вперёд и просит большего. Ким облизывает сосок и вбирает в рот, получив в награду протяжной стон, и массирует вторую грудь нежно. Сонхва теряется в ощущениях и сжимает прохладные простыни, контрастирующие с его горячим телом, и молится про себя, чтобы блаженство никогда не заканчивалось. Хонджун отставляет в покое набухшие соски, целуя впалый живот, обводит языком пупок и прикусывает тонкую кожу, оставляя бордовый след. Он спускается ниже и целует внутреннюю часть бедра и кусает, получая в награду крик и переходит, к налитому кровью члену, облизывая головку и заглатывает до середины, помогая себе языком и разводит ноги шире. Сонхва взвизгивает и громко стонет, наслаждаясь горячим ртом любимого и его умелым языком.«Я горю. Я в агонии корчусь и жду, когда ты спасёшь меня, заполняя моё нутро собой».
— Джууниии, я сейчас кончу, блять. — он закусывает губу до крови, выгибаясь умелым ласком. — Хочу тебя. — Как хочешь? — возбуждённо прохрипел он, оставляя член парня в покое. — Хочу тебя внутри себя почувствовать, — дрожащим голосом просит, — хочу твой член в себе. Хочу, чтобы ты брал меня грубо и целовал искренне. Пожалуйста, поторопись, любимый. Хонджун смотрит в тёмные глаза, словно ночное небо, и берёт его член в руку, начиная дрочить, быстро и жёстко. Сонхва кричит слишком громко, но остановиться не может. С глаз текут слёзы боли и наслаждения, а струйка слюны стекает с подбородка, завораживая и притягивая к себе. Он кричит до тех пор, пока не кончает, а тёплая срерма пачкает ладонь Кима. Сонхва чувствует опустошение и обиду, что Хонджун не заполнил его. И злится. — Моя принцесса недовольна? — Т-ты, мудак, меня не трахнул. — зло шипит, а в глазах молнии сверкают. — Я не чувствую себя полноценно! Хочу чувствовать, как сжимаю тебя внутри. Как мои стенки ануса сжимают твой член и не выпускают его, пока не осеменишь меня. Хочу, хочу, хочу! Хонджун хочет его до сумасшествия. Его член причиняет боль и животное желание. Он проталкивает свои пальцы в рот Сонхва, чтобы увлажнить их, а Пак, с удовольствием, сосёт их, словно леденец, и выделяет много слюны. Хонджун закидывает ногу на плечо, вынуждая парня лечь на бок, и входит двумя пальцами, раздвигая стенки ануса. Он старается быть аккуратным, но Сонхва это не нужно. Он хочет, чтобы его выебали жёстко и грязно. Хочет стонать, как течная сучка, дающая кобелю. Хочет чувствовать толстый и пульсирующий член в себе, когда будет выгибаться и двигаться на встречу. — Я готов, ах! Готов, Джуни, хватит. — простонал он, хмуря брови и облизывая пухлые губы. — Быстрее, пожалуйста, выеби меня. А-а-а-а! Блять! Чего ты ждёшь, мать твою?! Трахни меня, трахни, блять, мудила! — Закрой рот, шлюха. — он в бешенстве и хочет наказать своего непослушного мальчика. Хонджун вынимает пальцы из ануса, спускает вниз брюки с бельём, проводит по члену пару раз, сжимая зубы, постирается головкой члена об анус и входит с хлюпом, а Сонхва визжит и сжимает его сильно. — Бляяять. Ёбаный в рот, Сонхва. Ты, пиздец, блять, тугой, сука. — Больно, больно, больно! — слёзы градом текут с глаз и сжимает простынь до побеления костяшек. — Скоро пройдёт, малыш, потерпи немного. — он медленно начинает двигаться, отпустив ногу парня, сжимает его сильно и целует мокро и грязно, а Сонхва мычит и обнимает рукой любимого. Через несколько минут боль сминается наслаждением, и Сонхва давится стонами, а сильная рука сжимает глотку и не позволяет дышать полноценно. — Ты хочешь, чтобы я ебал тебя до тех пор, пока ты не потеряешь сознание? Хочешь, чтобы я загонял член по самые яйца в твою узкую дырочку? — горячо спрашивает, не позволяя закрыть глаза Паку. — Ах, ах, да! Да, прошу! Хочу быть затраханным и помеченным тобой. Хочу, чтобы ты кончал в менян много раз, а твоё себя не вытекало из меня. Да! А-а-а-а! Блять. Ещё, ещё, ещё! Глубже, блять, Джуни. Пожалуйста, быстрее! — Моя течная сука, моя шлюха и мой невинный ангел, которого я опорочил. — он набирает бешеный тем, от чего шлепки возбуждают ещё больше в перемешку с мольбой и визгами Сонхва. Хонджун душит его и вытряхивает всё, что только можно и нельзя из него. — Да! Твой член такой толстый, но моя дырочка так хорошо принимает тебя, Джуни. Ах! М-м-м, блять! Блять, как же хорошо! Ты долбишь мою простату, уёбок. Ненавижу! Ах! Люблю, люблю, люблю, блять! — он высунул язык, не в силах держать внутри. Хонджун долбит его без остановки, выбивая всю дерзость и неуважение, которое он проявляет. Быстрые и точные толчки долбят простату, а член твердеет от возбуждения. Сонхва чувствует, что скоро кончит из-за сверхстимуляции и сжимает ладонь Джуна на горле сильнее, сходя с ума. — Ах, ах, ах, Джуни, блять, ах! Джуни, я сейчас кончу, нахуй. Поцелуй меня. Хонджун знает, что на шее Сонхва будут багровые следы и не сойдут ещё несколько недель. Он наклоняется и целует парня, чувствуя, что тоже кончит, и долбит нутро, обезумев от похоти и страсти. Несколько грубых и быстрых толчков и, Сонхва кричит на всю комнату, обильно кончая без рук и чувствует рык Джуна, а потом его тёплое семя в анусе и задыхается от переизбытка чувств. Хонджун убирает ладонь с шеи и гладит, испачканный в сперме, живот, наслаждаясь негой, растекающей по телу. Он выходит из покрасневшего ануса и ложиться на Пака, обхватывая его стройное тело, и целует нежно, мягко, позволяя Сонхва обхватить его. Они целуются не долго, поглаживая друг друга и вдыхая запах секса, похоти и любви. — Мне так хорошо, Джуни, что я готов сдохнуть здесь и сейчас. — он ласково гладит щёку парня и потирается о неё носом. — Люблю тебя сильно, мой властный мужчина, моя любовь и мой родной. — Тише, Хва, я знаю, что любишь, малыш, — шепчет он, нежно облизывает солёные слёзы и целует глаза, — я тоже люблю тебя, моя принцесса. Мой самый любимый мальчик. Засыпай, малыш. Ты сегодня хорошо постарался. Я буду рядом и не уйду никуда. Обещаю.«Я вечностью стану, чтобы наслаждаться тобой. Постараюсь стать миров, в котором мы будем только вдвоём, а наша любовь — непрерывной».