До встречи, милый генерал

       — Неужели…        Над самым ухом звучит до непроизвольных мурашек знакомый женский голос, как патока, вязкий и приторно — аж зубы сводит — сладкий, слышать который, однако, хочется даже реже, чем никогда.        Его обладательница безжалостно продолжает:        — Юный генерал Горо, — тянет она. — Непревзойденный воин и герой войны, оказывается, сражен недугом взрослеющих самцов. Неужто готовишь подарок для завладевшей твоим вниманием девушки?        Бледность на щеках Горо сменяется румянцем, румянец — алыми пятнами, он крепче сжимает сверток, полученный минутой ранее у стойки гильдии искателей приключений и мысленно фыркает: не твое дело! Представляя, как, гордо вздернув подбородок, уйдет, не сказав ни слова в ответ, он все же оборачивается, поднимает затравленный взгляд на ту, от одного присутствия которой его воля бойца буквально скукоживается.        — Добрый день, госпожа Яэ, — выталкивает из себя. Впрочем, день уже не кажется таковым, и даже приятно пригревающее солнце становится беспощадным: жжет так, что пот рассекает спину, как кнут, а капли, скопившиеся на висках, скатываясь, обдирают ледяную кожу. Горо не в силах смахнуть их, как не в силах посмотреть выше, — мужаясь, глядит сквозь ключицы кицунэ, но знает, что она следит за каждым его движением и, возможно, мыслями. Яэ Мико способна их прочесть — в этом он почти не сомневается, и именно это она и делает прямо сейчас, медленно опуская изогнутые ресницы на по-лисьи сощуренные глаза. Вот-вот поймет, что бесстрашный генерал Ватацуми терпит противную дрожь в коленях и старательно набирает слюну, чтобы сглотнуть возникший в горле ком. Присутствие Яэ Мико не обескураживает его на доли секунды, как, к примеру, внезапное появление врага за спиной, — вводит в мучительный ступор: не шевельнуться, ни слова не сказать, а она извращенной пыткой довольна.        Плотнее сжимая сухие губы, Горо отступает на полшага (сдается без боя), когда Мико, в задумчивости касаясь кончиком ногтя своих, маняще блестящих, наклоняется к нему; шелковистые волосы, соскользнув с ее плеч, падают на грудь, и цветочный аромат, исходящий от них, бесцеремонно наполняет воздух, которым он пытается дышать. Стремится спрятать от ее дотошности самое ценное, что обрел сегодня, но и в менее неловких ситуациях Горо утрачивал подле Верховной жрицы всяческую уверенность в себе, а потому замирает, из последних сил контролируя силу нажима пальцев, чтобы не помять бумажную упаковку и содержимое.        Вопреки каким-либо известным нормам приличия, Яэ Мико ловко приподнимает шуршащий уголок — один, другой. Ее проницательному взгляду открывается расшитый узорами ворот аккуратно сложенного платья. Она касается ткани, ласково гладит ее и, кажется, получает удовольствие от незатейливого процесса, что, однако, озадачивает, смущает, — Горо переминается с ноги на ногу, чувствуя усиливающуюся неловкость.        — Бесподобные шелка торговой гильдии «Фэйюнь», — безошибочно констатирует она. И в ту же секунду благоговейный восторг сменяется характерной лишь для нее язвительностью: — Я недооценила серьезность твоих намерений. Девушка не просто приглянулась тебе, ведь так? Ты решился сделать… шаг?        Недвусмысленный вопрос заставляет встревожиться: один лишь тон Яэ Мико делает его неоднозначным настолько, что Горо приходится смаргивать неблагопристойные мысли о тех самых шагах, которые он планирует. Впрочем, обсуждать что-либо мало-мальски личное посреди улицы неэтично, о чем он торопится напомнить, но Мико обрывает, не дав даже начать.        — И кто же сумел поселить в молодом сердце главы войск Ватацуми то самое предвкушение награды, которое толкает мужчин на красивые подвиги? — Она выпрямляется, скрещивает руки под грудью и с широкой улыбкой беззастенчиво восклицает: — О, молчи! Я уже знаю.        Горо дергается: услышанное — хлесткая пощечина.        Внезапная паника опаляет лицо, округляет его беспорядочно мечущиеся по узорам на одежде Гудзи глаза.        — Ч-что…        — Очевидно же, — Мико чарующе улыбается. — После отмены Охоты на Глаза Бога наступил мир, и ты как весьма разумный командир утратившего необходимость в существовании Сопротивления допустил возможность вернуться в мир обыденных устремлений и простых желаний. А какова жизнь за пределами фронта в представлениях юнца, окруженного солдатами, исступленно жаждущими воссоединиться со своими семьями: красавицами-женами и новорожденными детишками? — Она сокращает дистанцию, уверенно делая шаг навстречу, приподнимает руку, чтобы коснуться раскрасневшейся щеки юноши, но он поспешно отстраняется, что, впрочем, не уязвляет Яэ Мико, да и подушечки ее пальцев все-таки задевают кончик его носа — зрелище наипрелестнейшее. — Наверняка подумал об объятиях, женской ласке, верно? А поблизости оказалась одна единственная девушка, хоть какого-то внимания которой ты удостаивался. И ты представил, какими нежными могут быть ее руки на твоих плечах, ее мягкие губы…        Умильно морщась, Горо открывает рот, чтобы возмутиться, но не издает ни звука не только по причине того, что отстраненно рассуждающая о его мыслях Мико проигнорирует и бессовестно продолжит провоцировать — бессмысленно пытаться заговаривать с ней, но и ввиду ее… правоты. Как ни пугающе, в тот день она будто бы стояла за спиной, как сегодня.        Горо докладывал ее превосходительству Сангономии об удручающей ситуации с урожаем в деревне Боро, когда один из его подчиненных обратился к ним с просьбой отпустить его жениться. Не то чтобы ситуация нетривиальная: после установления мира число желающих по тем или иным причинам оставить службу неумолимо росло, однако его чрезмерное воодушевление привлекло внимание генерала. Прежде Горо полагал, что только предстоящая битва распаляет самураев, но, как оказалось, долгожданное воссоединение с возлюбленными способно делать пламя в их глазах более бушующим. Горо никогда не испытывал подобного: сладострастное предвкушение встречи с кем-то особенным — самым важным, исступленный восторг в миг единения и, наконец, тихая радость при созидании общего счастья. Вроде просто, но отчего-то совершенно непостижимо.        Как и предполагает Яэ Мико, взгляд зацепился за единственную девушку, оказавшуюся рядом. И перемкнуло. Она вдруг перестала быть госпожой, неоспоримым законом и волей — перед ним очутился изящный ангел. У нее удивительные глаза — прямо слабо колышущееся море, отражающее закатное небо; волшебная улыбка, трогающая вздернутые уголки розовых, точно сладкий десерт, губ. Воздушная, подобно пушистому облаку — в такое проваливаешься, засыпая на острых камнях.        Былое восхищение, учтивое, а потому весьма сдержанное, стало нежностью; эту нежность разбавила уместная только для двоих страсть, и родившиеся вдруг поэтичные аллегории о соприкосновениях, о соединении привели к достаточно буквальному представлению дальнейшего развития событий: от такого покраснели щеки. Горо, конечно же, одернул себя, но тем же вечером всего его переполнили мысли о ней… переполнили и выплеснулись.        — А эта безупречная работа с великолепной тканью… — медленно проговаривает Яэ Мико. — Индивидуальный пошив на заказ в Ли Юэ требует значительных материальных затрат, а потому рискну предположить, что твой подарок предназначается не простолюдинке, а Верховной жрице Ватацуми, Сангономии Кокоми. — Задыхаясь, Горо случайно всхлипывает, и Мико позволяет себе наслаждаться его смятением, после чего немилосердно продолжает: — С параметрами не прогадал — точность лучника.        Столь смелое упоминание госпожой Яэ ее превосходительства Сангономии (лиса даже не попыталась говорить чуть тише) отзывается в теле животным страхом — тот самый страх, который пронзает за миг до того, как обнажается оружие; сейчас он не иссякает, как бывает в бою, а вместе с испариной растекается по коже липкой жижей.        — Как ты…        — Я бы преподнесла подарок с букетом цветов, — тянет кицунэ, отводя взгляд. Нарочито мечтательная, обольстительная в своей томной снисходительности. — О, и непременно используй в нем траву Наку. — Она вновь касается посылки, указательным пальцем, словно кистью, рисует на бумаге каплю с крошечной бусиной внутри — лиловые листья, скрывающие соцветия. — Непрямой призыв к связи, ведь трава Наку так похожа на женское…        — Достаточно! — сдавленный писк вместо строгого приказа. Тщетно пытаясь подобраться, Горо бросает взгляд на несуществующий рисунок Яэ Мико и, мысленно дополняя его соответствующими ее комментарию деталями, робеет настолько, что пошатывается.        Пристально наблюдая за ним, Мико безрадостно хмыкает:        — Ни единого шанса. — Стирая с лица свойственное лишь ей одной выражение озорной кокетливости, она придает упаковке изначальный вид и, будто бы утратив интерес к разговору, к собеседнику, принимается рассматривать товары в лавках поблизости.        — Что, прости? — этот вопрос поневоле вырывается из стиснутой внезапным негодованием груди. Горо пропустил бы замечание Гудзи мимо ушей, в очередной раз смирившись с собственной никчемностью, как уже бывало, если бы оно не имело отношения к перспективам его намерений. Кокоми и возможность провести с ней время вне службы — то, что его волнует. Волнует настолько, что готов позабыть о своем неумении и категорическом нежелании говорить с Верховной жрицей храма Наруками.        — У тебя нет ни шанса, — скучающе подмечает Мико. — Ты предлагаешь себя своей госпоже, но не можешь дать ей того, что требуется, в силу неопытности. Девушки, ценящие и берегущие свою честь, а Сангономия Кокоми — будь уверен — щепетильна в этом вопросе, как и во всем остальном, избегают близости с подобными. Первой — уж точно.        Ее тон, ее откровенное пренебрежение заставляют Горо задохнуться застрявшим в легких воздухом. Разве сейчас, когда ее превосходительство даже не подозревает о его чувствах, важно задумываться о том, как они… 
       В мыслях, подобно сменяющимся театральным декорациям, рисуются сюжеты самых постыдных ситуаций. Разумеется, Горо имеет общие представления об ухаживаниях (без них не приобрел бы дорогостоящий подарок для госпожи), о ласке и о страсти, однако его познания ограничиваются теорией, да и получены были в общих душевых, где истосковавшиеся по женщинам солдаты, не стесняясь в выражениях, обсуждали свой опыт. Словом, что и куда — ясно, как именно — нет.        Впрочем, разве стоит переживать об этом? Горо может испортить абсолютно все гораздо раньше своей врожденной горячностью и за время войны ставшей привычной грубостью — до того, о чем говорит Яэ Мико, попросту не дойдет.        — Ничего я ей не предлагаю! — с жаром выпаливает он. Тело парализует мерзостное осознание, что кицунэ может быть права. И почему ему, стратегу, не хватило ума понять до того, как допустил малейшую вероятность успеха, что его уровень никак не соответствует уровню госпожи Сангономии? — Я хочу сделать ей приятное, не более, ясно? — фыркает, зажимая платье под мышкой. В конце концов, наступивший мир — повод преподнести памятный подарок ее превосходительству. От лица Сопротивления… Эта мысль больно колет: Горо приложил немало сил для того, чтобы единолично порадовать Кокоми, единолично получить от нее благодарность, пусть и самую незначительную.        — А ты умеешь? — ухмыляется Мико.        Она снова обращает все свое чрезмерное внимание на юношу, и тот непроизвольно отступает на шаг, чтобы отдалиться от нее, что не ускользает от насмешливых фиалковых глаз. Вот-вот она опять скажет что-то обидное…        — Госпожа Яэ, я прошу вас перестать компрометировать меня и ее превосходительство, — отчеканивает без запинки. Браво! Что ж, еще не нанесенный удар можно предупредить. — Если продолжите, я… — ни одной хоть сколько-нибудь значимой угрозы для Гудзи, конечно, не существует, — я просто уйду.        Какое-то время брови Мико ползут вверх, следом — уголки губ, а затем она позволяет себе расхохотаться. Звонко и непринужденно, как озорная девчонка, едва достигшая совершеннолетия.        — Если ты не понял, я предлагаю посильную помощь, — выдыхает, уняв смех. — Тебе не управиться с такой, как Сангономия Кокоми, поэтому я готова, скажем, предоставить тренировочную площадку. Ты лучше других знаешь, как важно оттачивать мастерство.        Горо хмурится, теряясь в предположениях, о чем толкует Яэ Мико. В ее лице нет ни единой подсказки — только сложнейшие загадки.        — Я не понимаю…        — Юнец, — небрежно бросает та. Взгляд тяжелеет, делаясь выразительнее; гипнотизирующий — Горо смотрит в лисьи глаза, игнорируя исступленное желание сбежать, поджав хвост (буквально). — Я, знаешь ли, довольно притязательна, но ради тебя сделаю исключение. — Ноги слабеют, когда она, игриво вскидывая бровь, кокетливо улыбается и изящным движением руки смахивает невидимые пылинки с его плеч. — Да и, признаюсь, в наши дни целомудрие — редкость. Сложно устоять.        — О чем вы говорите? — Горо отшатывается от нее, как от прокаженной, ведет плечами в попытке стряхнуть с себя чужое прикосновение, а вот неуместное ощущение опьянения не покидает. Он не хочет думать, о чем именно она говорит, что именно предлагает, страшится случайных мыслей, вспышками мелькающих среди остальных, потому заставляет себя концентрироваться на ее глазах и не видеть ничего, кроме них.        — Поразмысли и найди меня в храме Наруками, как наберешься мужества обратиться за помощью. Поверь, хватит одного раза, хотя не уверена, что после ты останешься верен ее превосходительству. Ах, первая любовь так недолговечна… — Мико театрально вздыхает, не переставая лукаво улыбаться. — До встречи, милый генерал. — Она склоняется к нему и оставляет на щеке невесомый, как взмах крыльев бабочки, поцелуй.        Во все глаза глядя ей вслед, Горо прижимает ладонь к полыхающей коже и, как только обретает способность жить дальше, с остервенением стирает оставшийся на ней отпечаток.

***

       Возможно, стоит отдать платье из самого дорогостоящего шелка первой встречной даме, которой подойдет (как любезно отметила Яэ Мико, глазомер у Горо отменный), или же продать за полцены одной из торговок. Горо размышляет об этом, направляясь к храму Сангономии и, ничуть не жалея себя, перебирает в памяти все слова госпожи Гудзи, каждое из которых заставляет его сомневаться в собственной решимости, в собственных чувствах, в конце концов.        Чувства… Яэ Мико умудрилась очернить даже то прекрасное, что, как он полагал, с ним произошло, намекнув, что любви нет и двух людей влечет друг к другу исключительно животный инстинкт. Низость! Горо старательно убеждает себя, что ему не нужна близость с Кокоми, ему нравятся ее убеждения, ее мировоззрения — словом, ее суть. Соитие — лишь приятное дополнение к чему-то более важному. Дополнение, о котором, к слову, он подумал ночью того дня, когда решил, что влюбился… Тогда за волнующими душу и тело мыслями он позволил себе действовать соответсвенно возникшим желаниям — и вот теперь, когда оказалось, что его вожделение очевидно, чувства кажутся неправильными. От самого себя тошно.        А Яэ Мико нравится его смятение — женщине, не имеющей принципов, неспособной на сострадание. Вот уж достойная кандидатура для… Пугаясь собственных излишне смелых предположений о возможных перспективах, Горо трясет головой, пытаясь избавиться от навязчивых воспоминаний о ее безвинном поцелуе, но взволнованность льнет к телу, делает напряженные мышцы колючими — больно коже. Он знает, что это возбуждение, и ненавидит себя за это!        Хмуря брови, будто бы они способны быть преградой для постыдных фантазий, он отрывает тяжелый взгляд от своих ног, несущих к храму без его ведома — сам-то он давно увяз в бесчисленном множестве вопросов, потому не замечает дороги; и перед щуплым юношеским силуэтом вырастает величественное здание. Царящая здесь атмосфера торжественности, какой нет больше нигде на острове Ватацуми, приводит в замешательство каждый раз, пусть и, казалось бы, пора привыкнуть. Роскошь, достойная лучшей. На фоне нее он — ничтожество.        Сжимая сверток, он злится на Яэ Мико за то, с какой поразительной легкостью она сделала из него, влюбленного юнца, порочное создание, вынужденное стыдиться собственных естественных желаний. Однако генералу, возглавлявшему Сопротивление, не полагается пасовать перед трудностями, будь они на поле боя или же в повседневности.        У него есть несколько минут на то, чтобы обрести отвагу по пути до комнаты ее превосходительства, однако раздается женский смех — ее смех, похожий на журчание воды, и Горо, подняв взгляд, замирает, как замирает на миг его сердце. Все мрачные мысли улетучиваются, остается что-то очень светлое, согревающее. Кокоми улыбается. Видеть ее беззаботной кажется наивысшим счастьем — можно поверить в любовь. Да, пожалуй, это именно она, ведь где любовь, там и… ревность.        Человек, которого Горо видит возле госпожи, глубоко уважаем и даже зовется его хорошим другом, однако Итэр веселит Кокоми какими-то своими рассказами, делает ее счастливой, в то время как генерал рядом с ней обычно лишь делится свежей информацией и получает новые указания. Неприязнь, которую Горо упрямо прячет от самого себя, горячим ядом разливается по груди, плавит диафрагму. Иррациональное желание сравнивать утягивает в болото: Итэр — выдающаяся личность, такому не нужен статус, чтобы быть достойным; он умеет быть и героем, и обычным человеком; он внимателен к ее превосходительству не потому, что подчиняется ей, а потому, что юноша, знающий, как вызвать у нее улыбку; да и плечи его шире, ростом выше… Словом, Итэр лучше во всем, и эта простая истина гасит слабые искры энтузиазма. Возможно, затея с платьем — глупость. Оно, позабытое, выскальзывает из рук Горо — тот, встрепенувшись, подхватывает его, и шуршание бумаги привлекает внимание, которого мог бы избежать и уйти незамеченным, чтобы, быть может, выбрать лучшее время или не вернуться вовсе.        — Горо! — Рука Итэра взмывает вверх, он приветливо машет ему, призывая подойти.        Горо натягивает улыбку и приближается к ним нехотя, с трудом переставляя тяжелые ноги. В глаза не смотрит, за нервирующим шумом водопадов почти не слышит слов приветствия, но повисающее в воздухе напряжение улавливает кожей. Он — лишний.        — Выглядишь не очень, — сходу констатирует Итэр. — Что-то стряслось? — Его замечание ничуть не ободряет, хоть и ясно: он попросту волнуется о состоянии товарища.        Горо мельком взглядывает на него, на Кокоми… Она хмурится: не то сопереживает, не то удручена нарушенной уединенностью. Ясно одно: она не улыбается, как до его прихода.        — Все в порядке, — бросает дежурно.        — Но твои уши…        Горо вздрагивает. Конечно же, его выдает то, что ему неподконтрольно. Он молниеносно вздергивает уши, на всякий случай встряхивает хвост, чтобы избавить друзей от необходимости наблюдать за своей угрюмостью: он не опустится до подобной мести им. Собирая остатки отваги, глубоко вдыхает и поднимает взгляд.        — Ваше превосходительство, я хотел бы передать вам кое-что и продолжить выполнение имеющихся задач, — отчеканивает бесстрастно, смотря в глаза, — этому научился за годы службы.        Кокоми подбирается тоже. Кашлянув, возвращает прежде смеющемуся голосу холодную сдержанность.        — Слушаю.        Горо мнется недолго. Толкает посылку ей в руки, чтобы поскорее избавиться, но одергивает себя (слишком грубый) и продолжает держать до тех пор, пока кончики пальцев Кокоми не касаются его пальцев.        — Это п-подарок, — голос надламывается.        Ее щеки розовеют, его — белеют. Они смотрят друг на друга до тех пор, пока Кокоми не заинтересовывается свертком. Уголки губ вздрагивают, но она не дает волю непрошенной улыбке.        — Я позволил себе предположить, что вам захочется отдохнуть от насущных дел, — поясняет он.        — Это…        — Платье. — Горо видит ее любопытство и борется с желанием поверить, что ей не все равно, и все же продолжает равнодушно: — Надеюсь, вы найдете его удобным и подходящим для досуга. — Слова идут легко. Если представлять, что отчитываешься о проделанной работе, не так уж сложно сохранять самообладание. Правда, дыра в груди все глубже, а пустота в ней — болезненней.        Кокоми поджимает губы, моргает чуть быстрее, чем следует, — смущена? Ее реакция заставляет сомневаться в уместности столь интимного подарка — Горо сетует на то, что все-таки добрался до храма Сангономии, а не оставил абсурдную идею на полпути к нему. Она апатична, циничная даже, не замечает оказываемых ей знаков внимания по той простой причине, что не хочет их видеть. Яэ Мико была права: такой, как он, нужен такой, как ее превосходительство, только в качестве генерала армии.        Кокоми небрежно пробегает пальцами по упаковочной бумаге, теребит ее края, и, наконец, вежливо улыбаясь, произносит:        — Я польщена вашим вниманием, генерал Горо. — Она вроде бы хочет сказать что-то еще, но все же умолкает.        Повисает тягостная пауза, и лишь играющая на губах Итэра улыбка напоминает о том, что мир не остановился.        — Всего доброго, — не выдерживая нарастающего напряжения, говорит Горо и, не дожидаясь прощания, разворачивается и поспешно удаляется.        Какое-то время Кокоми смотрит ему вслед и вдруг шумно выдыхает, будто бы легкие заработали только сейчас. Она порывисто поворачивается к Итэру, требовательная, встревоженная, какой не бывала, пожалуй, никогда.        — Как я выгляжу? — выпаливает и ждет от него ответа, как объяснений провинившегося слуги. Вскидывая брови, Итэр разводит руками и торопливо кивает, чтобы яснее выразить свою точку зрения, хочет сказать что-то вразумительное, но Кокоми, теряя к нему интерес, отворачивается. — Хорошо. Думала, сильно покраснела. — Она касается ладонью щеки, нервно усмехается и вновь обращается к нему: — Скажи, я правильно себя повела? Мне кажется, стоило проявить больше благосклонности. Может, мне нужно было поцеловать его? Или…        — Если бы за каждый подарок мужчины получали твои поцелуи, тут выстроилась бы очередь, — насмешливо замечает Итэр, умиленный чарующим трепетом жрицы.        — Ох… — Она отмахивается от его слов. — Я не стала бы целовать каждого, — констатирует строго, не уловив иронии. — Просто я не совсем знаю, как проявить… — задумывается, — проявить…        — Симпатию? — подсказывает он.        — Да. — Кокоми бросает на юношу быстрый — такой, в каком он не заметит ее переживаний, ибо не положено — взгляд и продолжает чуть тише: — Видишь ли, Горо — мой подчиненный, потому будет неэтично с моей стороны демонстрировать заинтересованность им как… личностью, — осторожное слово. — Он может счесть необходимостью ответить на мое внимание к нему своим ввиду стремления соблюсти такт, и тогда наша связь будет выглядеть… — Она осекается, обрывает себя на полуслове. По-детски пухлые щеки покрываются ярким румянцем. — Ох, я не должна говорить о таком… — Смущенная, принимается нервно теребить упаковочную бумагу, уголки той сминаются под ее взмокшими пальцами. — Я изучала любовь, как с научной точки зрения, так и в романах, и все это так… путано. Гораздо сложнее военного ремесла.        — Прямо-таки любовь? — уточняет Итэр. Наталкивать Кокоми на верные мысли, при этом заставляя краснеть, — доставляет особое удовольствие: она становится живой, необремененной заботой о других — только о себе. Ответ на его вопрос так и не звучит, однако ее мечтательная улыбка красноречивее любых слов. — Если да, тактики ни к чему, — продолжает он. — Слушай свое сердце.        — Сердце… — Кокоми в задумчивости опускает взгляд на грудь, будто бы поняла услышанное буквально. — Мне кажется, оно хочет открыться, но это может привести к стольким непредвиденным последствиям. — Встрепенувшись, она делает шаг в сторону, затем — обратно. Вслух озвучивает: — Я должна составить стратегию поведения на случай любой реакции…        — Кокоми, — Итэр останавливает ее, мечущуюся, прикосновением к локтю. — Любовь тем и прекрасна, что спонтанна. Ты вольна не думать о последствиях и наслаждаться моментом.        Она хмурится, тщательно обдумывая услышанное, глядя за горизонт. Вскоре опускает глаза на сверток в своих руках и, сжимая немного крепче, уверенно кивает.        — Я переоденусь и использую подарок по назначению: отдохну в нем от войны. С Горо. — Несмелая улыбка становится чуть шире, округляется ее грудь. — Подождешь меня здесь? Возможно, мне понадобится еще несколько твоих советов.        Итэр не успевает ответить: Кокоми, даря короткую улыбку, выскальзывает из его рук.        Она, возникая на пороге, выпархивает из храма, точно необычной красоты бабочка. Утонченная, в необыкновенном платье, прекрасно севшем на стройную фигуру. Итэр не знал, что она может быть настолько хороша, пусть и, бывало, засматривался на нее, — Горо определенно видит в своей госпоже больше, чем ее превосходительство, и готов делать ее особенной. Занятно: больше чувств он выражает по отношению к ненавистной Яэ Мико, в то время как с Кокоми и иными хорошими девушками остается невозмутимым. Впрочем, ни одной, ни второй лучше не делать подобных умозаключений.        — Изумительно выглядишь, — отмечает Итэр, с нескрываемым восхищением разглядывая ее. Она, однако, на комплимент внимания не обращает, торопится прочь, тем самым выдавая взбудораженность предвкушением встречи отнюдь не с ним.        — Думаю, я могу предложить поужинать, — озвучивает, устремляясь к спуску с вершины. — Нас же ни к чему не обязывает совместный ужин, верно? Или это слишком вульгарно?        Итэру не приходится отвечать: Кокоми продолжает размышлять, тараторя вслух; наблюдая, он лишь качает головой.        — Меньше всего я хочу показаться недостойной. Статус Верховной жрицы накладывает на меня определенные обязательства в вопросах поведения, но и как девушка я должна…        Она умолкает, когда замечает идущих навстречу солдат. Чуть ли не переходя на бег, подскакивает к ним, точно обыкновенная деревенская девчушка, а не правитель острова Ватацуми, чем заставляет их недоуменно переглянуться.        — Где ваш генерал? — спрашивает, отмахиваясь от их попыток вежливо поприветствовать.        — Боюсь, он ушел, ваше превосходительство, — кланяясь сообщает один из них.        — Генерал Горо сказал, что отправляется в храм Наруками, и распорядился до утра его не ждать, что бы это ни значило. — Еще один неоднозначный взгляд, брошенный самураями друг на друга. Вот только сейчас их губы трогает недобрая ухмылка, оба еле заметно прыскают от смеха.        — Кажется, я слышал сегодня, как госпожа Гудзи обещала поднять его… боевой дух.        — Дурак! — шикает на товарища солдат. — Так нельзя говорить!        — Госпожа Гудзи… — игнорируя недопустимую развязность, беззвучно шепчет Кокоми. Разом одухотворенность оставляет ее, и на ссутулившиеся плечи опускает что-то невидимое, но до боли в мышцах тяжелое. — Что ж…        Блеклая, она бесстрастно прощается с подчиненными и пустым взглядом, не фокусирующийся толком ни на чем, буравит пейзаж перед собой.        — Кокоми? — осторожно зовет Итэр.        — Поужинаем, Итэр? — натягивая подобие улыбки, спрашивает она и безрадостно оглядывает себя, касается складок юбки и тут же убирает руки от ткани, будто обожглась. — Генерал Горо советовал хорошо провести время в этом…        Он будто бы колеблется, и все же берет ее за руку.        — С удовольствием.