Первый поцелуй

— Почему ты меня избегаешь? Это первое, что говорит Россия, подловив брата в пустующем мужском туалете, тут же прижимая его к стене и затыкая ему рот рукой. Опыт подсказывает, что иначе, тот умудрится выкрутиться и сбежать, или, того хуже — позвать на помощь. Уже пройденный этап. — Либо отвечаешь на вопрос, либо я за себя не ручаюсь, — угрожает он, аккуратно убирая ладонь с чужих уст. УССР нервно сглатывает. Зрачки его метятся из одной стороны в другую, выдавая страх, а щеки багровеют, из-за невыносимого стыда и смущения. Нет, само собой, угрозу он всерьёз не воспринял — уж слишком хорошо знает собственного брата — но от неловкости, физически ощущавшейся в воздухе, ему хотелось провалиться сквозь землю. Сегодня третий день с начала их отношений. И третий день с момента, когда Украина — РСФСР убеждён — намеренно начал его избегать. — Я-я не избегаю. Глаза, устремленные в землю, и нервное закусывание губ, и без того истерзанных в кровь. — Не ври. Россия, видит бог, иногда своего брата, которого растил и опекал всю свою сознательную жизнь, не понимает. То УССР дерзкий и прямолинейный, как в тот день, когда тонко намекнул о взаимности чувств русского, то пугливый и зашуганный, как в эти последние три дня.  РСФСР его и пальцем за всё это время не тронул — понимал, что к такому надо привыкать. Даже специально стал вести себя так, будто они братья и не более, но УССР только сильнее стремился отдалиться. Русский сначала пробовал мирные пути: пытался вывести на откровенный разговор, спрашивая, где он успел накосячить, и как ему исправиться — но нет, Украина либо молчит, как партизан, либо меняет тему и стремится увести диалог в иное русло. Терпению федеративной республики пришел конец тогда, когда младший, в черт знает какой по счету попытке завести с ним разговор, намеренно стал звать других братьев. И ведь тот прекрасно знал о том, каких титанических усилий России стоило увести все тринадцать республик подальше от них двоих. Но сейчас, смотря на испуганное личико младшего, полное беззвучной паники, РСФСР глубоко вздыхает и слегка смягчается. Аккуратно подносит ладонь к его лицу и ласково гладит по щеке, стоемясь успокоить. Некоторое время они молчат, лишь изредка пересекаясь взглядами — младший все ещё побаивается поднять на него глаза. Россия же продолжает водить рукой по чужой шее и щеке, не сводя пристального взора, пока Украина медленно, но верно, начинает успокаиваться от его действий. — Поговорим? Хриплый голос, пускающий мурашки по коже, и немного усталый, но ласковый, полный невысказанной любви взгляд. Украина под ним тает. И, сдаваясь, неуверенно кивает в ответ. РСФСР удовлетворенно хмыкает. — Только... можешь убрать руку? — русовласый переводит взгляд на ладонь федерации на своей щеке. Ответом служит выгнутая бровь, но русский все же повинуется. — Вторую тоже, — ещё тише и неувереннее доносится вдогонку. — Я.. я просто не смогу сосредоточиться. — Ты убежишь, — утвердительно, с толикой недовольства отвечает РСФСР. — Не сбегу. Обещаю. Старший снова вздыхает, но убирает и её. — Так в чём дело? Почему ты меня избегаешь? Украина мнется, не поднимая взгляда и нервно перебирает свои пальцы, слегка царапая кожу. — Эй, — РСФСР снова касается лица брата, чтобы приподнять за подбородок и взглянуть в глаза. — Не бойся так. Просто скажи мне правду. Я ничего с тобой не сделаю, честно. Если ты передумал, но боишься об этом сказать, мы можем расстаться прямо сейчас. — Нет! — резко и громко восклицает тот. У России сначала округляются глаза от удивления, а затем приподнимаются уголки губ. Очаровательный. — Я просто... — пауза. Глубокий вдох и выдох. И... молчание. УССР трет лицо, пытаясь собраться с мыслями, и краснеет, кажется, сильнее, понимая, что сейчас собирается сказать. Старший не торопит, лишь терпеливо ждёт, убрав руку с его лица. Украина за это безмерно ему благодарен. — Только не смейся. — Не буду. Вопреки сказанному, губы федеративной республики уже сейчас непроизвольно расплываются в улыбке. УССР старается это игнорировать. — Я не умею целоваться, — тараторит, наконец, тот, и тут же закрывает руками пылающее от смущения лицо. Россия прикрывает рот рукой и еле сдерживает себя, чтобы не прыснуть, а то, что вырывается наружу — старательно маскирует под кашель. Получается, в самом деле, не очень. — Ты обещал не смеяться! — возмущенно и слегка приглушенно звучит голос украинца из под ладоней. — Я не смеюсь! — возражает русский, пытаясь скрыть в тоне улыбку, и, конечно же, сию секунду проваливая эту миссию. — Придурок! — говорит младший, все же убирая руки. Но только для того, чтобы пару раз поколотить брата по плечам и груди. — Тише, тише, — велит повеселевший Россия, насильно заключая брыкающегося Украину в объятьях. Тот еще борется несколько секунд, но, в конце концов, сдается. Прячет лицо, уткнувшись носом в плечо старшего, и бурчит недовольное и злое "бесишь" ему в джемпер, параллельно пытаясь отдышаться. РСФСР второй раз за вечер думает о том, какой же УССР очаровательный, и смеётся, прижимая его к себе сильнее. Пусть и возмущенный, взлохмоченный и злой, но тот даже и не думает сопротивляться, чем только сильнее вызывает приступ умиления и нежности у старшего. Какое-то время они вновь молчат. Россия дает время украинцу отдышаться и успокоиться, мягко сжимая в объятьях и лениво покачиваясь из стороны в сторону. Вскоре, УССР перестаёт прятать лицо, уложив голову на груди парня, и даже обнимает в ответ, слегка робко окольцовывая руками шею. — Расскажешь, каким образом связаны твои избегания и твоя неопытность? Как бы странно то ни было, но в тоне России нет издевки или усмешки. Возможно, это и служит причиной того, что возмущение Украины не вспыхивает снова. И являет вместо себя лишь смущение и робость перед откровением. — Ты... многое умеешь, — Украина тихо бормочет это в чужое плечо, деликатно упуская детальные перечисления, которые только сильнее вгоняли бы его в краску. Россия еле сдерживает вырывавшийся наружу смешок. — Я боялся, что... опозорюсь. И не оправдаю твои ожидания. РСФСР беспомощно переводит глаза в потолок и улыбается, совершенно не зная, умереть ему со смеху или же от бесконечного умиления своим братом. — Дурачок, — беззлобно, даже ласково произносит русский, коротко хохотнув. Затем, мягко отстраняет от себя УССР, с нежностью оглядывает его красное от смущения личико и целует в нос. — Зря волновался. Я ведь с радостью тебя обучил бы всему сам. И вопреки ласковому и заботливому тону, за этой репликой следуют ухмылка и взгляд, в котором на миг УССР замечает вожделение. — Если ты, конечно, позволишь. Пальцы федеративной республики нежно очерчивают овал лица, останавливаются на подбородке и приподнимают его вверх, пока сам он зачарованно смотрит на чужие губы и нависает над братом. Настолько близко, что они дышат одним воздухом, а сердце в груди младшего слегка болезненно сжимается, предвкушая предстоящий поцелуй. — Сначала обхватываешь губами губы партнера, — жарко шепчет он, едва соприкосаясь с приоткрытым ртом УССР, и тут же совершая то, что описал вслух. У Украины начинают дрожать колени, а чувства заполоняют собой любое пространство как в его теле, так и за его пределами. — Можешь сминать их своими так, как тебе угодно, — продолжает наставления Федерация, проговаривая их в прямо поцелуй, и обхватывает чужую талию, тут же прижимая к себе сильнее. Губы младшего мягкие, теплые, и такие податливые, что ему едва не сносит крышу; особенно в тот момент, когда он начинает за ним повторять. — Когда страсти накаляются, в ход можно пустить язык, — бормочет, одной рукой надавливая на чужой подбородок, чтобы раскрыть губы сильнее, и проникает языком внутрь. Украина хрипло мычит, слегка жмурится от неожиданности, и едва ли не стонет, когда Россия начинает ласкать его небо, а затем и язык, сплетая их в жарком танце. И больше он не говорит — слишком поглощен процессом, когда у брата начинают подкашиваться ноги и он отчаянно цепляется за его плечи; когда он неумело, но так возбуждающе проводит языком вдоль его собственного, а затем, неожиданно проявляет напористость и уже сам начинает ласкать его рот изнутри. РСФСР резко отстраняет от себя брата за плечи. — Нам нужно остановиться, — с одышкой произносит он, вопреки словам приковывая голодный и затуманенный взор на чужих покрасневших губах. Украина явно сбит с толку, весь взлохмочен, смущён и возбужден, а Россия чувствует, что как никогда хочет отыметь его здесь и сейчас. — Я не хочу, — честно признаётся в свою очередь УССР, притягивая брата за шею и стремясь вновь исключить какое-либо расстояние между ними. — Нас могут застукать, — отрешенно противится русский перед тем, как его губы накрывают чужие. И тут же болезненно стонет, когда Украина, испугавшись громкого звонка на перемену, нечаянно кусает его. Но это позволяет им обоим "протрезветь" и вернуться в реальность. — Продолжим дома, — то ли обещает, то ли угрожает Россия, напоследок голодным взглядом очертив изгибы брата, и после торопливо покинув туалет. УССР, весь раскрасневшийся и перевозбужденный, дышит загнанно и откидывает голову на холодный кафель, думая о том, что зря все эти три дня лишал себя такой роскоши, как поцелуи с русским. И наверное, он как никогда сильно хочет скорее оказаться дома, чтобы продолжить начатое и наверстать упущенное.