Paint it, grey

Серым. Весь мир окрасился серым, и это было настолько правильно, что Гарри легко прогнал вопрос «Почему?». Мир, в общем-то, остался прежним, но цвета поблекли и стёрлись, утратили смысл. Гарри нравилось и так: тёмное торжество раздробленных заклятьями камней Хогвартса хорошо подходило сложенным в Большом зале мертвецам. Будто тень упала на старую школу, надолго – навечно – погрузив её в траур. И это тоже было правильно: ни к чему погибшим многоцветье факультетских флагов и радость. Ни к чему оно их друзьям и близким, с которыми вынужден был теперь общаться погибший – воскресший – герой. Гарри поделился этим с пробегающим мимо Роном: тот только удивлённо вскинул брови и указал на окно. – Ты что, там такое солнце! Самое то для победы! – обронил друг, похлопал по плечу и скрылся за мутными силуэтами снова обступивших Гарри людей. Усталость навалилась, окутала темнеющей дымкой – совсем такой, как затянула выглянувшее из-за облаков серое солнце. С Макгонагалл делиться своими наблюдениями Поттер не стал – только попросил опустить траурные флаги, как сделал бы Дамблдор. Не сразу. После того, как тело бывшего Тёмного лорда трусливо спрятали в какой-то из многочисленных кладовых. *** Сажа. Луна Лавгуд была вся перепачкана в саже, но всё равно казалась молочно-белой на фоне посеревшего зала. Садясь рядом, Гарри улыбнулся ей – и солнце на секунду вспыхнуло ярче. – У тебя глаза потускнели. Наверное, грустно всё видеть вот так? – тихо спросила Луна. Откуда-то на языке взялось злое: «А у тебя потускнел голос», но Поттер проглотил его вместе со вдохом и молча качнул головой. Непривычно, но правильно и вовсе не грустно. – На твоем месте я бы мечтала сейчас о тишине и покое. – Я и мечтаю. – Это было правдой. Правдой был и одинокий солнечный блик, вспыхнувший на разбитом стекле, когда Луна закричала, что в окне морщерогий кизляк. Правдой была благодарность, на мгновение согревшая окаменевшие рёбра. Гарри спрятался под мантией-невидимкой и призраком скользнул к выходу из зала, прихватив с собой лучших друзей. *** Ржавчина. Волосы Рона – волосы Джинни, оставшейся с остальными – насквозь были изъедены ржавчиной и покрыты рыжим лишайником вроде тех, что растут на камнях. Поттер засомневался: и как он мог раньше считать, будто этот цвет похож на огонь? ...Гарри не смог перестать об этом думать, пока пересказывал друзьям всё, что случилось в предрассветных сумерках – на рассвете – в Запретном лесу. Не смог больше этого не замечать, особенно на фоне потускневших портретов директорского кабинета. Забыть об этом оказалось сложнее, чем о собственной усталости: её сдерживали дела, оставшиеся у Поттера, а ржавчину не смог остановить даже серый. Даже показалось, что она немного разрослась, стоило достать Бузинную палочку. Гарри заметил взгляд Рона, и тот ему не понравился. Повернулся к Гермионе – её волосы, больше не стянутые в хвост, рассыпались по плечам могильным саваном, а в глазах тоже горело что-то... Серое? Желание? Или соблазн? – Репаро, – выдохнул Гарри, касаясь своей новой палочкой обломков старой. Почерневший остролист легко сросся и плюнул серыми искрами, а в руке отозвался теплом. Ржавчина колыхнулась, и Рон – а вместе с ним целый мир – придвинулся ближе. Гарри Поттер поднял взгляд на портрет Альбуса Дамблдора и в ту же секунду понял, что нужно говорить и как он поступит. – Я отнесу Бузинную палочку, – будто под «Империо» сказал Гарри, сказал так, как от него ждали, – туда, откуда она была взята. Пусть она будет там. Если я умру своей смертью, как Игнотус, то она лишится всей силы, правда? Ведь её предыдущий хозяин останется непобеждённым. Дамблдор кивнул. Они улыбнулись друг другу. Казалось, никто не заметил красноватый отблеск, сверкнувший на полумесяцах директорских очков – и отразившийся в потемневших глазах теперь уже точно героя. *** Пепел. Холмы за пределами Хогвартса оказались покрыты солнечным светом, как пеплом. Трава, будто припорошённая белым, напоминала об останках сгоревшего феникса. Это показалось подходящей метафорой: то, что Гарри уже совершил сегодня и то, что ещё собирался сделать, тоже было в какой-то степени новым рождением. Осталось только дойти до берега озера так, чтобы никто не заметил. Мантия-невидимка всё ещё была на плечах, прятала Поттера от лишних глаз, и Гарри мысленно поблагодарил всех, кто смог её сохранить. Дар Игнотуса теперь казался гораздо удобнее, будто фасон сам собой изменился. Спустившись по выщербленным ступеням, Поттер остановился на минуту, чтобы перевести дух, и оглянулся на главный вход в замок. Это стало ошибкой: серый мир пошатнулся и потемнел. Гарри качнулся следом и чуть не упал, в последний момент ухватившись за обломанную до середины колонну. Острый край впился в руку, и боль вспыхнула в глубине сознания. На фоне боли душевной осталась почти незамеченной. Из носа потекло что-то тёплое. Опустившись на гору камней, когда-то бывших частью перил, Гарри утёрся рукавом куртки, от усталости не сразу сообразив, что это кровь. Несколько секунд он тупо смотрел на потемневшую ткань, чувствуя, как качается всё вокруг: и камни, и ступени, и сам огромный замок – даже облака. На секунду Гарри Поттер стал центром серого мира, и всё произошедшее показалось настолько бессмысленным, что даже смерти самых близких перестали чего-то стоить. Для большинства людей ничего не стоили и до этого. Кровь продолжала течь. Гарри опустился на землю, упёрся спиной в камни и свесил голову к согнутым коленям. Несколько капель упали вниз и расползлись чернильными кляксами. Ужасно хотелось заснуть прямо здесь, и будь что будет, но у Гарри ещё были дела. Он не мог вернуться к друзьям, пока Бузинная палочка оставалась при нём. Но, если несколько минут отдохн... *** Инферналы. Когда Гарри очнулся, ему показалось, будто он видит трёх инферналов, укравших из Большого зала одно из траурных полотнищ. Рука сама собой дёрнулась к остролистовой – починенной – палочке, минутой позже пришло осознание: он всё ещё укрыт мантией, а мимо прошли никакие не инферналы. Малфои, неизвестно зачем задержавшиеся в замке, ковыляли прочь от главного входа. И Драко, и Люциус хромали: Нарцисса не просто поддерживала их – почти несла. Запоздалая благодарность к этой удивительно стойкой женщине полыхнула в груди, согревая застывшие внутренности, и Гарри нашёл в себе силы, чтобы сесть прямо. «Надо бы потом вернуть Драко палочку», – подумалось ненароком. Следом за Малфоями шёл мужчина из тех, что принимали участие в битве за Хогвартс. Смутно помнилось, что это – аврор. «Они под арестом, должны уйти, чтобы не мозолить глаза “победителям”», – догадался Гарри, и на этом его интерес к Малфоям угас. Куда важнее было всё-таки встать и продолжить медленный путь к берегу озера. И у Поттера не было никого, кто бы его поддержал – не то что понёс. *** Надежда. Именно это должна была символизировать белая гробница Альбуса Дамблдора до того, как её осквернил Волдеморт. Надежду на победу и продолжение жизни, веру в добро и... То, чем не являлись ни бывший директор, ни Гарри Поттер, ни Тёмный лорд. Теперь в мраморной крышке зиял чёрный провал, а белый камень успел посереть за год и казался испачканным сажей. Основание начало зарастать рыжим лишайником. Повесив сигнальные чары, Гарри снял мантию и подошёл ближе, но не стал заглядывать внутрь: видеть то, что осталось от Дамблдора, совсем не хотелось. Вместо этого он опустил руку в карман. Неровное дерево непривычно, но как-то правильно ткнулось под пальцы, и Поттер, не раздумывая, достал Бузинную палочку вместо остролистовой. Даже не понял этого, пока не заметил её непривычные очертания при взмахе «Вингардиум левиосы». От волшебства на мгновение помутилось перед глазами, а каменные плиты разве что дрогнули. Пришлось сесть: Гарри отошёл к ближайшему дереву и опёрся спиной о шершавый, будто бы тёплый ствол. Тяжело сполз на холодную землю, упираясь кроссовками в узловатые корни. Ветки над головой чёрным контуром пересекали небо, шелестели зеленью, потускневшей от копоти. Гарри глубоко вдохнул, пытаясь очистить разум от мыслей. Простейшее заклинание поддалось со второго раза: обломки мраморной крышки приподнялись и опустились возле основания гробницы, слегка ободрав рыжий лишайник. Поттер крепче сжал потеплевшую палочку и заставил их лечь рядом, сформировать прямоугольник. Ими надо будет заняться чуть позже, а пока... Взгляд опустился на руку, всё ещё сжимающую якобы прóклятый артефакт, но Гарри не почувствовал того, что ощущал рядом с Реддлом и его наследием. Не почувствовал могильной жути инферналов, потусторонней тьмы дементоров или царственного ужаса василиска. Гарри ничего не почувствовал. Бузинная палочка была инструментом. Могущественным, опасным, желанным, но точно не тёмным. А ещё она так и льнула к руке, она слушалась Гарри и будто пыталась поделиться с ним, смертельно уставшим, собственной силой. – Теперь понятно, почему Дамблдор прожил так долго, – пробормотал Поттер, чтобы немного разогнать повисшую над поляной мутно-серую тишину. Решение, принятое в директорском кабинете, больше не казалось даже немного неправильным. Осталось только воплотить его в жизнь, и Гарри полез во внутренний карман. Сначала он собирался использовать палочку Драко, но вспомнилась Выручай-комната – и увиденное на выходе из замка. То, что случилось на поляне в Запретном лесу. Кажется, Гарри Поттер здорово задолжал Нарциссе Малфой. Правильно будет сделать хотя бы это: вернуть её сыну хоть каплю достоинства. Для начала. Гарри нашёл рядом с собой достаточно длинную ветку и превратил её в копию Бузинной палочки. По лицу снова потекла кровь: трансфигурация никогда не давалась легко, а уж сейчас... Если бы не подарок Смерти, всё это вряд ли бы вообще получилось. Дождавшись, пока из носа перестанет течь, Поттер утёрся рукавом – новые пятна показались цветом как флаг Гриффиндора – и отправил подделку в полёт. Она аккуратно опустилась внутрь мраморного ящика и упокоилась где-то там, на траурном бархате. Саван Дамблдора вместо фиолетово-золотого представился чёрно-серым, будто тоже полинял вместе с миром и небом. Желудок скрутило, и только сейчас Гарри понял, что не ел почти сутки. Озноб поднялся по рукам, сковал рёбра: нужно было торопиться, пока не... Пришлось встать, опираясь о дерево, и снова приблизиться к будущему памятнику. – Репаро, – выдохнул Гарри, касаясь своей новой палочкой обломков белой гробницы Альбуса Дамблдора, и ещё одним заклинанием вернул целую крышку на место. И улыбнулся: стоило камням соприкоснуться, как с плеч будто свалилась огромная тяжесть. С губ сорвался облегчённый выдох: осталось всего одно, и можно будет... Бузинная палочка поняла всё сама: из её кончика выстрелил золотой луч и опоясал побитый серыми прожилками мрамор, намертво запечатав стык. Когда магия исчезла, гробница стала выглядеть цельной, будто к ней никто никогда не притрагивался. Оставаться здесь больше не имело смысла – да и не хотелось. Бесконечно длинный день выжал из Гарри все соки, а это последнее, самое важное дело, слепило воедино остатки эмоций. Боль утраты, ещё несколько часов назад казавшаяся невыносимой, отступила за мутно-серую пелену безразличия, и только тусклый огонёк злости трепетал перед ней. Злости на несправедливость, на потери, на... Гарри не знал, почему он так злится вместо того, чтобы радоваться, но пообещал себе разобраться с этим потом. Когда выспится. Повернувшись спиной к грязно-белой гробнице, он уменьшил Бузинную палочку с помощью остролистовой, завернул в мантию-невидимку. Спрятав Дары Смерти под одеждой, Поттер побрёл в сторону замка. Серый мир сузился до земли под ногами и мутных очертаний грязных кроссовок. Шаг. Ещё шаг. Снова шаг. Несколько долгих минут – полчаса? час? – Гарри не думал ни о чём, кроме ходьбы и каких-нибудь сэндвичей, а лучше – жаркого. Хотелось есть, но ещё больше хотелось лечь прямо здесь, и будь что бу... Он поднял голову и обнаружил, что отошёл от поляны достаточно далеко. Только теперь разрешил себе упасть на траву и позвать Кричера, чтобы тот перенёс его к Рону и Гермионе. – Никому не рассказывай, где ты меня нашёл, – приказал Гарри, не отрывая взгляда от серого неба над Хогвартсом. И в глазах Гарри Поттера закатное солнце отливало багровым.