***
— Вы, должно быть, шутите. Что значит «только один номер»? — На имя Г. Грейнджер забронирован лишь один номер. — Это невозможно! Здесь, вероятно, какая-то ошибка с вашей стороны, потому что Грейнджер никогда не ошибается. Нам нужно два номера, — Пэнси щипает себя за переносицу, пытаясь восстановить дыхание. — Не могли бы вы, пожалуйста, проверить еще раз? — Я уже, мисс… — Ладно, послушайте… — она бросает взгляд на бейдж работника. — Симус, мне нужно два номера. — Поверьте мне, мисс Паркинсон, я бы с удовольствием предоставил их вам, если бы мог. Симус украдкой вздыхает, кликая мышкой в своем дрянном компьютере. — Я только что проверил данные вновь, и, к сожалению, как я и сообщил вам уже три раза, у нас свободен лишь один номер. В остальном у нас все забронировано. Вы можете обратиться в «Хижину Хагрида» — единственную гостиницу поблизости. Я буду честен с вами и скажу, что обстановка там вряд ли придется вам по вкусу, — он запинается, явно с трудом подбирая слова. — Особенно, если вы привыкли к определенному… — администратор рассматривает шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи Пэнси, и дизайнерскую сумочку, лежащую на стойке, — стандарту. Как же так вышло, что единственной альтернативой в этом богом забытом месте оказывается гостиница с названием «Хижина Хагрида»? Потерев рукой лицо, что несомненно испортит макияж, который она аккуратно наносила несколькими часами ранее, девушка раздраженно выдыхает. — Пэнси, — за ней раздается хриплый голос. — У нас нет выбора. — Но тут только один номер! — Пэнси прекрасно знает, что ведет себя как маленький капризный ребенок. — Это лишь на одну ночь. К тому же, я думаю, что нам обоим пойдет на пользу горячий душ, — на щеках ее спутника возникает легкий румянец. Невилл быстро добавляет: — По отдельности. Есть тысяча и одна причина, почему делить одну комнату с Невиллом Лонгботтомом — это плохая, ужасная, глупая и неправильная идея. Основная состоит в ее влюбленности, сравнимой по размеру со стадионом Уэмбли. Да и риск того, что она будет храпеть, чертовски высок. Ей придется инсценировать собственную смерть и переехать в Антарктику, если Невилл вдруг услышит ее. Но, с другой стороны, сама идея горячего душа звучит бесподобно. Четырехчасовая поездка из Лондона в Фернсворт оказалась настоящей пыткой, если учесть, что Пэнси не могла и глаз сомкнуть «благодаря» ухабистым сельским дорогам. Не то чтобы она собиралась спать, пока Невилл был за рулем. Эта поездка, несомненно, прошла бы гораздо лучше, если бы Невилл произнёс больше одного предложения. Он был слишком занят тем, что сжимал руль до побелевших костяшек, не сводя глаз с дороги, и время от времени ругался себе под нос, когда очередная корова появлялась у них на пути, переходя дорогу. На самом деле, этот разговор — первый раз, когда мужчина сказал ей что-то за последние четыре часа, не считая того раза, когда он поинтересовался, нужно ли ей воспользоваться уборной. — Давай просто заселимся в номер, — Невилл смотрит на часы над стойкой ресепшена. Люминесцентный свет над ними подчеркивает темные круги под его зелеными глазами. — У нас был длинный день, тебе стоит отдохнуть перед завтрашней встречей.***
Говорят, что беда не приходит одна. И если два несчастья уже произошли — к примеру: поездка в какую-то глушь со своим коллегой, в которого она влюблена (коллегой, который, как соль на рану, практически не замечает ее), а потом еще и один гостиничный номер на двоих с этим самым коллегой — то третье, с большой вероятностью, также настигнет вас. Пэнси не придает значения тому, откуда берутся эти нелепые суеверия, пока они не заходят в свой номер и не осознают третью беду. Одна. Двуспальная. Кровать. Невилл замирает на месте подобно статуе. Пэнси обходит его, чтобы осмотреть комнату, и открывает ветхий шкаф, в котором обнаруживает лишь ржавую гладильную доску. — Здесь только одна кровать, — слова медленно слетают с его языка, как будто мозг пытается переварить унизительную ситуацию. — Я могу поспать в машине. — Погоди, — ее рука хватается за его в попытке остановить. Если бы Пэнси внутренне не психовала насчет ситуации, то обязательно бы уделила больше внимания закатанным рукавам мужской рубашки, подчеркивающим рельефные мышцы предплечий Невилла. — В чем дело? — он хмурится, выглядя искренне обеспокоенным ее замешательством, но никак не тем фактом, что ему предстоит втиснуться в маленький автомобиль. — Ты не можешь спать в машине. У нас назначена встреча на завтра. Тебе нужно хорошенько отдохнуть. — И что ты предлагаешь? — нервно смеется Невилл. — Чтобы мы спали вместе? — Да. Пэнси звучит слишком самоуверенно даже для себя. Она не может припомнить, когда в последний раз была настолько глупой, настолько не в своем уме, но она также не в состоянии позволить мужчине ночевать в машине. Вопреки распространенному мнению (в основном укоренившемуся благодаря Драко) — она не бессердечная. Поэтому девушка умело лжет, стиснув зубы и игнорируя сигналы тревоги, раздающиеся в ее голове. — Это лишь на одну ночь, ничего такого. Весь разговор имитирует предыдущий диалог между ними, вот только сейчас они поменялись ролями. Как же это иронично.***
Пэнси решает проверить электронную почту, пока Невилл находится в ванной. Она набрасывает возмущенное письмо Гермионе, но полностью удаляет черновик, не собираясь в очередной раз показать себя той самой стервой. Даже в такой ситуации она не хочет портить настроение очень беременной женщине из-за случайной ошибки. Гермиона ни разу не подводила Пэнси за те годы, что они были знакомы, но Гермиона до этого и не была беременна от хорька. Так что, на самом деле, во всем виноват Драко, как и во всех самых ужасных вещах по большей части. Его сперма определенно подорвала интеллект Грейнджер. Ход ее мыслей резко прерывается, стоит Невиллу, вышедшему из душа, появиться в футболке шахматного клуба Гриффиндор и в серых штанах, что практически не оставляют простора для воображения. Каким хреном ему удается выглядеть безумно привлекательным даже в этом? Что делает ситуацию еще хуже — это тот факт, что Лонгботтом, кажется, даже не понимает, насколько обворожительно выглядит сейчас. Или если же он в курсе, то несомненно не показывает этого. Человек не может быть одновременно настолько горячим и скромным, и все же… Пэнси умоляет саму себя успокоиться, потому что сейчас не то время и не то место, чтобы проявлять свой интерес. Невилл Лонгботтом — это тайна, о которой лучше всего фантазировать в комфортной обстановке ее дома. В одиночку.***
Знай Пэнси, что ей придется делить комнату с Невиллом, она взяла бы пижаму получше. По крайней мере, что-то более приемлемое (возможно, более соблазнительное) вместо хлопкового комплекта с принтом в виде маленьких кошек, который был на ней сейчас. Она выходит из ванной и видит сидящего на одной половине кровати мужчину с ноутбуком, балансирующим на его коленях. Его глаза загораются весельем, стоит ему заметить, что надето на девушке. — Я не думала, что мы будем делить один номер, понятно? И вообще, это подарок, — объясняет Пэнси прежде, чем ему выпадет шанс спросить или, боже упаси, подумать, что она стала бы покупать подобную пижаму сама. Вообще-то так оно и есть, но суть не в этом. К тому же, никто не запрещал делать подарки самой себе. Дело в том, что у нее есть образ, которого необходимо придерживаться, и Пэнси не собирается рушить собственную репутацию. — Я унесу твой секрет с собой в могилу, — Невилл прикусывает щеку изнутри, подавляя улыбку. Пэнси не сможет злиться на него, даже если захочет. Это их самый длинный нерабочий разговор, который происходил между ними с тех пор, как они начали работать вместе два года назад, и она не собирается позволять ему заканчиваться. Девушка забирается на кровать, укрываясь одеялом. — Что ты читаешь? — Новую статью профессора Спраут. Он наклоняет экран так, чтобы ей было видно содержимое. Светские беседы — не совсем ее конек — по правде говоря, она их ненавидит, — но, чтобы понять этого мужчину чуть лучше, ей нужно хотя бы попытаться. — Драко сказал, что ты знаком с ней. — Она была моим куратором для написания докторской. — Правда? — Пэнси не может скрыть своего удивления. — У тебя есть докторская ученая степень? — Да? — Почему я об этом не знала? Невилл пожимает плечами. — Это не то, что всплывает в разговоре невзначай. — Что же еще ты скрываешь от меня, Лонгботтом? Потом ты признаешься, что говоришь на семи языках или около того, я уверена. — Только на четырех. — На четырех? Серьезно? — Да. Английский, французский, испанский и латинский. Хотя латынь — это мертвый язык, так что я не уверен, что это считается. — Впечатляет. Знаешь, тебе стоит больше хвастаться своими навыками. У тебя есть множество качеств, достойных того, чтобы хвалиться ими. Есть в этом мужчине еще много чего, о чем Пэнси хотела бы узнать. В ответ слышится лишь короткое мычание, затем бормотание «уже поздно», после чего Невилл тянется к тумбочке, выключая прикроватную лампу.***
Уснуть рядом с Невиллом — самое настоящее испытание, особенно, когда ее воображение сходит с ума. Что случится, если вдруг сломается радиатор? Из всех возможных вещей, которые могут настигнуть их во время этой проклятой поездки, сдохший радиатор находится достаточно высоко в списке. Прижмет ли Невилл в таком случае Пэнси к себе? Поцелует ли ее руку, чтобы согреть пальцы? Станут ли его большие ладони ласкать ее тело, воспаляя нервы… Нет. Отмена. Ей определенно стоит перестать читать любовные романы. Чем дольше Пэнси не спит, тем больше она хочет выпрыгнуть из собственной кожи. Что там тот психотерапевт — к которому родители заставили ее ходить вследствие их скандального развода и последующего воссоединения — говорил ей делать, чтобы успокоиться? Назови пять вещей, которые ты видишь. Сейчас темно, и она повернута лицом к стене. Пропускаем. Назови четыре вещи, которые ты можешь потрогать. Колючее одеяло в идиотском номере этой сомнительной гостиницы. Кант на ее пижаме. Влажные волосы, которые стоило высушить перед тем, как ложиться в постель. Рифленая поверхность кольца Bvlgari на среднем пальце. Назови три вещи, которые ты слышишь. Стрекотание сверчков. Завывание ветра. Скрип кровати. Назови две вещи, запах которых ты чувствуешь. Теплый, древесный аромат с ноткой ванили, исходящий от тела, лежащего — ерзающего — рядом с ней. И, по какой-то причине, привкус мятной зубной пасты, по-прежнему витающий в воздухе. Назови одну вещь, вкус которой ты ощущаешь. Металлический привкус крови. Только тогда Пэнси понимает, что прикусила нижнюю губу слишком сильно. Матрас неровно проваливается, когда Невилл в который раз переворачивается на своем месте. Даже если она в состоянии успокоить свое сознание, мужчина рядом слишком отвлекает. — Ты можешь прекратить? — Прости, — его голос едва громче шепота, он отодвигается еще дальше. Пэнси не удивилась бы, если бы он находился в дюйме от того, чтобы свалиться с кровати. Ее разум слишком сильно вымотан от метания по кругу в попытке очистить сознание и срывающиеся с губ вопросы, чтобы функционировать. — Я настолько отвратительна тебе? Ты так сильно ненавидишь меня? — Что? Плотину прорвало, Пэнси не в силах остановить поток слов. — Что я тебе сделала? — О чем ты? — Я случайно пнула твоего пса или что? Забрала последний кекс, к которому ты присматривался весь день? Заняла твое драгоценное парковочное место? — Какой кекс? О чем ты говоришь? — Я знаю, что порой могу быть той еще стервой… ладно, достаточно часто… — Я не ненавижу тебя, Пэнси. Кровать скрипит еще раз, когда она чувствует, что Невилл поворачивается к ней лицом. Ощущает спиной тяжесть его взгляда. — Ладно. Ненависть — слишком сильное слово. Почему я тебе не нравлюсь? — Что? — Ради бога, перестань говорить «что». — С чего ты это взяла? — его голос на удивление спокоен. — Ты избегаешь меня. Говоришь со всеми, но со мной — никогда. — Я… — Как только я вхожу в помещение, ты стремишься уйти. — Это не… — Как будто тебе настолько неприятно находиться рядом со мной, и я лишь хочу понять, почему ты… — Это правда не… — Какого хрена я тебе сделала? — Что ты… — Знаешь что? Не отвечай. Вот, что я получаю, когда открываю свой чертов рот. Где ключи от автомобиля? — Что? Зачем? — Я просто собираюсь переночевать в машине, потому что ты явно не выносишь моего общества. Слезы обжигают уголки глаз, но Пэнси умоляет их сдержаться, пока она не выберется из номера. Чужая рука обхватывает ее запястье, Невилл вынуждает ее посмотреть на себя. Лунный свет проникает сквозь тонкие шторы, выдавая его глаза, которые искрятся секретом. Искрятся ответом. Секунды тянутся как бесконечность. Воздух в комнате слишком густой, чтобы дышать, а терпение определенно нельзя назвать ее сильной чертой. — Чего ты хочешь? — Ябезумаоттебя. Признание выбивает остатки воздуха из легких. Губы Пэнси разжимаются, а разум с трудом пытается переварить то, что, как ей кажется, Лонгботтом только что сказал, но ей удается пропищать лишь одно: — Что? Он повторяет медленнее и громче: — Я без ума от тебя. — Что? — Тебе стоит перестать говорить «что», Пэнси, — уголок его рта изгибается в легкой улыбке, когда Невилл дразнит ее. — Правда в том, что… Боже, я действительно плох в этом… я задолжал тебе объяснение, а потому не могу позволить тебе думать, что ты мне не нравишься. Правда в том, что я не знаю, как вести себя в твоем присутствии. Ох? — Ты великолепная и удивительная, невероятно красива и безумно хороша для меня. Я очень боюсь проявить хотя бы каплю своих чувств к тебе из-за страха, что стоит мне начать, я буду не в состоянии остановиться. Ох. Он отпускает ее запястье, и Пэнси мгновенно начинает скучать по его теплу на своей коже. — Прости, — мужчина выглядит очень раскаявшимся. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неудобно. Мне говорили, что я могу быть весьма настойчивым и довольно неловким, и… Она не позволяет ему закончить предложение, когда наклоняется, прикасаясь своими губами к его. Его ресницы подрагивают, а улыбка расплывается на лице настолько широко, что его зубы сталкиваются с ее. Пэнси отстраняется, нервно облизываясь и борясь с желанием показаться слишком нетерпеливой. — Так ты хочешь сказать, что я не… не нравлюсь тебе. — Ты нравишься мне, Пэнси. Просто на всякий случай. — Это хорошо, — она целует его в уголок рта. — Потому что ты тоже мне нравишься. Невозможно не заметить ликование, расцветающее на его лице, и то, как морщинки образуются вокруг глаз от радости, пока его ладонь обхватывает ее челюсть. У Пэнси перехватывает дыхание, когда его другая рука оборачивается вокруг ее талии, притягивая так близко, что их губы соприкасаются, когда Невилл произносит: — Позволь мне показать тебе, как сильно.***
— Черт возьми. Пэнси смотрит на Невилла, стоящего на коленях между ее ног. Мужчину, который своим ртом заставил ее кончить так сильно, что она убеждена, будто на долю секунды увидела Бога и семеро ее мертвых предков. Он настоял на том, чтобы сперва попробовать ее; похоже, ему всегда этого хотелось, и кто Пэнси такая, чтобы лишать его исполнения такой благородной мечты. Она лишь не ожидала, что он будет настолько хорош. То, как его мягкие и нежные губы посасывали клитор, пока два длинных пальца толкались в нее, было совершенно безумным. Теперь Лонгботтом официально уничтожил ее для любого другого мужчины или женщины. — Как, черт возьми, ты сделал это? Невилл протирает свой подбородок тыльной стороной ладони и пожимает плечами. Верно, пусть он приуменьшает свои заслуги и свои… таланты. Вдруг Пэнси осознает, что лежит перед ним полностью обнаженная в то время, как сам он целиком одет. — Сними с себя одежду. Как только боксеры присоединяются к остальной кучке их вещей у подножия кровати, у нее пересыхает во рту, и девушка делает выдох, даже не осознавая, что практически не дышала. — Охренеть. Настоящий Невилл полностью разрушает все ее мечты. У парня восемь чертовых кубиков пресса и чертова надпись Naturae vis maxima, вытатуированная на ребрах. Пэнси делает мысленную пометку спросить о значении слов позже, потому что все, что она видит сейчас — это чертовски огромный член. Его кулак может обернуться вокруг возбужденной плоти, однако сейчас член взывает к ней. Пэнси обхватывает ногами его торс и притягивает ближе, отпуская себя в ловушку чужого тела. Она никогда не чувствовала себя в большей безопасности. — Ты уверена? Мне нужно, чтобы ты была уверена. Лонгботтом слишком заботлив для собственного же блага. Пэнси хочет стереть каждую каплю неуверенности. — Уверена на все сто. Она тянет его вниз за очередным поцелуем, чтобы показать, что она хочет этого не меньше, чем он. Медленный, томный поцелуй вскоре превращается в битву языков и зубов. Ее пальцы треплют его волосы, царапая кожу головы, и звук того, как Невилл стонет, делает ее настолько мокрой, что она скулит. Пэнси просовывает руку между ними, чтобы обхватить его длину своей ладонью, испытывая вес и пытаясь обернуть пальцы вокруг. Он шипит и отстраняется. — Если ты будешь так делать, то боюсь, что это закончится раньше, чем мне бы того хотелось. В ответ она толкается бедрами и трется о него, позволяя почувствовать влагу, сочащуюся из нее. Предвкушение растекается по венам, особенно когда она смотрит в темные, голодные глаза напротив. Тем более, когда она слышит, как он ругается себе под нос. Невилл направляет член к ее входу, покрывая головку влагой ее возбуждения, и входит одним решительным толчком, выбивая из нее весь кислород. Между дорожкой из поцелуев, оставленных вдоль ее челюсти, синяками от его хватки на ее талии и вращательными движениями его бедер, огонь, разгорающийся внизу ее живота, грозится полностью поглотить Пэнси. — Ты доверяешь мне? — Доверяю ли я тебе? — практически истерический смех вырывается из нее в спешке. — Невилл, я думаю, мы вышли за рамки простого доверия. Мужчина отстраняется и переворачивает ее, от резкого перемещения она вскрикивает. Его тело обвито вокруг нее, когда он толкается прямо в девушку. Невилл маневрирует ее телом, пока ее спина не оказывается прижатой к твердой груди, и они оба не упираются коленями в матрас. Новый угол проникновения позволяет члену достичь той точки, стимуляция которой заставляет Пэнси вцепиться ногтями в его предплечья. — Кончи для меня, Пэнси. Пожалуйста? Невилл входит в нее ровно и в той же степени жестко — балансируя на грани между удовольствием и болью, одновременно слишком сильно и все же недостаточно — и она намеренно сжимает внутренние мышцы вокруг члена. Он оставляет поцелуи на ее затылке, одной рукой лаская грудь, а двумя пальцами другой вырисовывая настойчивые круги вокруг пульсирующего клитора. Пэнси понимает, что Невилл близко, судя по тому, как он начинает терять ритм толчков, и как все более неразборчивые стоны срываются с его губ. С каждым хлопком его бедер влагалище все больше сокращается вокруг него. Это гонка ради развязки, к финишу которой Пэнси стремительно приближается. Невилл тянется ртом к ее уху, полностью обезоруживая, ведь девушка и без этого уже разваливается на части, и хрипит: — Ты — моя самая смелая сбывшаяся мечта.***
— Я слышу, как ты думаешь, Пэнси. Она скользит пальцем по его груди и вздыхает. — Мы могли бы заниматься этим уже давно. — Даже не напоминай мне, — Невилл обнимает ее за плечи, притягивая ближе. — Я чувствую себя таким придурком. Пэнси поднимает руку, чтобы провести ладонью по выраженному подбородку, царапая пальцы об щетину. — Невилл? — Да, Пэнси? — Как думаешь, что будет дальше? — Ну, мы попытаемся поспать хотя бы пару часов — три часа сорок минут, если заснем прямо сейчас, — а потом будет встреча, ради которой мы и проделали весь этот путь… — Ты знаешь, о чем я. Невилл делает глубокий вдох, прижимаясь подбородком к ее виску. — Ну а чего дальше хочешь ты? — Много чего. Она чувствует улыбку, расцветающую на его губах. — Хотя, для начала пригласи меня на свидание, — Пэнси блаженно зевает от усталости. — Могу я забронировать сразу несколько на будущее? — Настолько не терпится, да? Заправив волосы ей за ухо, его большой палец нежно касается ее скулы. — Когда дело касается тебя? Безусловно, — Невилл целует ее в лоб, прежде чем оставить на губах нежный, сонный поцелуй. — В конце концов, я должен наверстать упущенное. Уткнувшись головой в изгиб его шеи, Пэнси сосредотачивается на ровном биении пульса под кончиком своего носа. Вскоре мужская грудь равномерно поднимается и опускается с каждым медленным, ровным вдохом. Сон уже поглотил Невилла. И что такое с этими мужчинами, которые так быстро засыпают после секса? Не то чтобы Пэнси из тех, кто любит поговорить после того, как она переспала с кем-то, но ее веки становятся все тяжелее и тяжелее с каждой секундой. Я могла бы влюбиться в тебя так просто, — думает она. Или, быть может, она произнесла это вслух. Грань между осознанностью и сном размыта, но это не имеет значения. Когда Пэнси засыпает, а цветные вихри за ее веками выцветают до черноты, она четко слышит ответ: — Я уже на полпути.