Лорд пограничья

Эверест притягивал взгляды, под закатным солнцем его снега горели красным огнем. Но привычным к завораживающим горным закатам шерпам цвет неба и снега не казался угрожающим. В базовом лагере собралась неплохая компания. Пили, конечно, только шерпы, и лезть на гору после веселой ночи могли только они, остальные травили байки. Джеффри пока собирался подняться на Айленд Пик, а вот на следующий год уже пойдет на Эверест. Потому рассказы опытных альпинистов он слушал особенно внимательно. Стела в поселке шерпов несла на своих гранях имена погибших при восхождении, а больше списка пугало предупредительно оставленное пустое место. Потому Джеффри так жадно слушал тех, кто поднимался и собирался идти снова. Зверский холод в палатке не позволил выспаться, хотя Джеффри засунул в спальный мешок грелки с водой и сам лег, даже не раздеваясь. Чтобы засветло они успели подняться на Айленд Пик, портер поднял Джефа еще до восхода солнца. Шли в густой темноте, разрезаемой только светом налобных фонарей. Ноги вязли в снегу, но боевое настроение не позволяло останавливаться, сердце рвалось наверх, покорить хотя бы одну тибетскую вершину. Айленд Пик встречал своих альпинистов самым прекрасным рассветом, нежным, разливавшим розовый свет и завораживающим. В горах любоваться лучше всего на ходу, и шерп двигался дальше, а вместе с ним и Джеффи. Чем выше они поднимались, тем более впечатляющие пейзажи открывались вокруг. Дыхание захватывало не то от вида, не то от недостатка кислорода. От предложенного шерпом баллона с кислородом Джеф отмахнулся, ближе к вершине будет нужнее. На высоте тропа становилась уже, а ветер сильнее. Ступать след в след за проводником – только это имело значение. Крутые обрывы по обе стороны от тропы заставляли собраться. А вершина – вершина была непередаваемо близко и одновременно невыносимо далеко. Сердце Джеффри билось так сильно, что ему казалось: он трясется в припадке. Последняя лестница, переброшенная через широкую трещину, и сама вибрировала от ветра. Там, где портер прошел, как по тротуару, Джеф лез на четвереньках, опасаясь даже смотреть в темную пасть, раскрывающуюся вглубь горы. Дышать опять становилось труднее, но вершина приближалась с каждым шагом. До Айленд Пика оставалась какая-то пара километров по поднимающейся круто вверх тропе. Джефф стянул балаклаву, чтобы вдохнуть больше воздуха, но лучше не становилось. Пики вокруг завертелись перед глазами адской каруселью, но шерп был настороже. Он усадил Джефа на снег и достал баллон с кислородом. Пока состояние не нормализуется, ни спускаться, ни подниматься не получится. – Отдыхаем? – шерп вбил крепление в выступающий из под снега ледовик и привязал к нему конец веревки. – Угу. Выбора все равно не было, Джеффри не мог подняться, не сию минуту. Он дышал кислородом и ждал, пока горы перестанут плясать свой безумный танец. Стук сердца задавал бешеный ритм, к нему присоединился скрип, вернее громкий оглушающий треск крошащегося льда и снега. А затем скольжение вниз, и Джеффри понял, что дна он достигнет в виде большой, замотанной в пуховик отбивной. Вспомнилась обеспокоенная мама и Анна, вечера на отдыхе, закаты в море, первый стакан виски, первый поход в горы, секс на заднем сиденье… и вспышка, прекратившая это все. *** – Зачем вам падаль, господин? От резкого неприятного голоса в голове зазвенело: падая, Джеффи здорово приложился. Он с трудом разлепил слезящиеся глаза, сил отшатнуться от уродца не хватало. Хорошо хоть сумеречный свет не бил по мозгам, похоже, Джеффри провалялся без сознания до самого вечера. А уродец его почти раздел, оставив только майку и термоштаны. – Не твое дело, – холодный высокий голос приблизился. – Напои его зельем и погрузи на лошадь. Изысканный запах коснулся ноздрей Джеффа – для поселка шерпов слишком изысканный, так пахло на Елисейских Полях, а не в крестьянских домах на Тибете. Уродец присел рядом и поднес к губам Джефа флягу: – Пей. – Что это? – хрипло выдавил Джеффри, удивляясь тому, что вообще может говорить. Последние силы нужно тратить с умом. – У меня, вероятно, болевой шок. Вызовите спасателей, мой номер страховки написан на воротнике куртки и на браслете. – Пей это. Ты там, где должно, – уродец бесцеремонно открыл ему рот и влил содержимое фляги. Джеффри закашлялся, зелье, похоже, настаивали на адски крепком алкоголе. Зато вместе с огненной волной, прокатившейся по глотке, немного прояснилось в голове. Уродец напоминал то самое затерянное промежуточное звено между обезьяной и человеком. Невероятно сильный, он легко перекинул Джеффри через лошадь, устраивая между седельных сумок. Только сейчас тот понял, что его связали, и на оказание помощи это мало похоже. – Что вы делаете, я не… Пожалуйста. – Заткни его, слушать нытье смертного всю дорогу до замка я не намерен, – холодный голос непререкаемым тоном отдал приказ и пришпорил лошадь. – Господин, – склонился уродец, он оторвал у валяющегося рядом свитера Джоффри рукав и затолкал ему в рот. – Это не долго, падаль, потерпи. Потом будет… Раньше Джеффри в голову взять не мог, почему в дамских романчиках обморок называют благословенным. Это казалось ужасным штампом и глупостью, но в тот момент он потерял сознание и, если бы мог рассуждать, счел бы это лучшим из исходов. Правда он не видел, как всадники подъехали к прекрасному замку, и не смог оценить его величия. Стражники в серебряных доспехах впустили гостей внутрь. – Рад видеть, что ты иногда покидаешь врата, – высокий сид спускался во внутренний двор. – Твоя тетка переживает, что ты одичаешь там. – Мой лорд, – Ролант, страж врат, встал на одно колено, склоняясь перед Светлым господином. – Наша Светлейшая королева, полагаю, такого же мнения о вас. – Ролант, дорогой друг, давай не будем о моей сестре. Она не одобряет моих развлечений, я – ее обособленности, – лорд поднял с колен родича и коснулся его щек невесомым поцелуем. – Пойдем, Атвуин в южных покоях. – Сначала позволь отдать тебе подарок, дядя, – Ролант подал знак слугам, и бездыханное тело стащили с лошади и бросили на нижние ступеньки. Сиды кривились, стараясь не дышать возле пленника. – Он даже по-своему красив в своем уродстве. Хоть и слишком груб, как и все люди. – Спасибо, ты умеешь угодить мне. Я уж думал, что сезон восхождений пролетит зря. – Я помню о твоих просьбах, дядя, нет ничего дороже возможности тебе угодить, – Ролант улыбнулся, сдержанно и низко склонился. Лорд даже не рассмотрел пленника, но заметно развеселился, это значило лишь одно: прежняя игрушка сломалась или дядя убил его в припадке гнева. Это хорошо, вовремя преподнесенный подарок – более ценный подарок. – Тебе стоит вернуться к Благому двору. Возможно, я поговорю с сестрой. – Я не спешу, туда, мой лорд, – соврал Ролант, вовремя сказанная ложь тоже имеет свою ценность. Провести Светлого лорда не удалось, его проницательный взгляд видел насквозь, но страж мало смутился. Он вернется к Благому двору, даже если придется лизать дяде пятки, чтобы он попросил Светлейшую королеву простить ее слугу. – Я это ценю, – усмехнулся лорд и махнул слугам. – Подготовьте человека, хочу, чтобы к завтрашней ночи он мог меня услаждать. Разговора сидов Джеффи не слышал, слуги утащили его через заднюю дверь. Хозяйственные помещения дворца населяли низшие фейри, сняв с пленника веревки, они опустили бездыханное тело в чан с горячей водой. Там Джеффри и пришел в себя: – Где я? – он попытался закрыться, но настойчивые маленькие ручки не позволили, а низенькая рыжая красотка продолжила намыливать его ногу. – Ты в замке лорда границ, светлого господина Майлана, смертный, – прощебетала другая фейри. – Я вымою тебе волосы и, возможно, ты усладишь взгляд лорда. – Где эти восточные границы? – Джефф не понимал, о чем говорят девушки, и как он сюда попал. – Это Корея? Я угодил в игру, это косплей? – Смертные говорят непонятные вещи, – засмеялись девушки. – Мы в Тир-на-н’Ог, земле юных, царстве сумерек, мире холмов. Ты познаешь любовь Светлого лорда, если нам повезет. – Может, лучше любовь светлой леди, я не очень люблю мужиков, – в Корее может проще относятся к геям, но Джеффри не собирался играть в чужие игры. – Нет, правда, вы ролевики, или это съемки и вы меня разыгрываете? – Тебе выделили спальню. Выпей это, и мы отведем тебя отдохнуть. Ароматный травяной чай оказался на вкус не в пример лучше той смеси, что привиделась Джеффри вместе с уродцем, и девочки были симпатичнее. Правда, трусов для него так и не принесли, но закутаться в простыню не помешали. Вообще для человека, свалившегося в пропасть, Джефф чувствовал себя весьма неплохо, а вот о шерпе вспомнил, только когда девчонки ушли. Хотя опытный портер мог и выжить при падении, а мог и удержаться на вершине. С реквизитом тут конечно заморочились, Джеффри по дороге глазел по сторонам. Замок хоть и казался мрачным, увитым лозой и поросшим пушистым зеленым мхом прямо изнутри, но его размеры поражали. Усталость давала о себе знать, так что на кровать он упал, не обращая внимания ни на тонкую резьбу, ни на изящество узора на постельном белье. Даже пронизанные серебристым звездным светом облака или туман, клубившийся под потолком, не впечатлили, хотя Джефф любовался ими сквозь ресницы. Тихий, почти неслышный, шум создавал иллюзию ночного леса. Но провалившись в сон, Джеффри увидел не лес и не замок, а склонившегося над ним мужчину, такого невыразимо красивого, что описать его не хватило бы человеческих слов. В его глазах горел ранний восход над Эверестом, окрашивая льды его взгляда сиренево-розоватыми тенями. А серебряный звездный свет, пронизывающий облака, превращался в водопад шелковых волос. На женщину подобной красоты Джефф не посмел бы и смотреть, не говоря уж о большем, а мужчину… Он перепугался и опять упал вниз с той высоты, где находилась красота, и с криком очнулся в постели девочек-косплеерш. Проспал Джеффри совсем недолго, свет в окне даже не поменялся, а девчонки уже пришли за ним. Одежды так и не принесли, зато пообещали встречу со своим лордом. Живописных обрывков тканей, сшитых в один наряд, как у девушек, подходящих по размеру, наверное, просто не нашлось, но покрывало Джеффри отвоевал и шел в импровизированном саронге. Коридор закончился неожиданно, под ногами расстелилась густым ковром трава, и старые цветущие деревья встали вместо стен. Девушек сменили вооруженные всякой колюще-режущей рухлядью парни, такие же остроухие. Джефф пытался рассмотреть их уши. Мастерски сделанные, они казались совсем настоящими. Под странным зеленоватым светом над обрывом двое играли в настольную игру. Полупрозрачные лепестки летели, кружились над их головами весенней метелью. Возможно, когда-то тут снимали фильм, а декорации остались, Джеффри сам себе не верил, настолько настоящим казался дворец и этот сад. Но он падал со снежной вершины в середине ноября, и весны внизу никак не могло быть. Не сразу Джефф понял, что играют не женщины, что длинноволосые особи в длинных вычурных нарядах – мужчины. – Преклони колени перед лордом границ, – приказал играющий охранника парень. – Как скажешь, – пожал плечами Джефф, и опустился на одно колено. Ему нетрудно подыграть, тем более пока ничего плохого типа-эльфы не делали, в отличие от связавшего его урода. – Разве так смертным надлежит приветствовать Светлого лорда? – обладатель холодного голоса, хозяин урода, поднялся и пнул Джеффри. – Становись на колени. Ты не рыцарь, ты просто животное. – С какой стати? Унижаться – это уже не подыгрывать, и Джеффри сорвался на ноги, отмахнувшись от длинноволосого типа. Потасовки не вышло, только покрывало свалилось, а его самого поставили на колени. Еще и охранники нажали на плечи, не позволяя подняться. – Животному положено быть диким, пока оно не присмирело под плетью хозяина, – светловолосый эльф поставил фигуру на доску и повернулся к пленнику. – Я принимаю подарок, Ролант. Не во всяком смертном есть огонь, в этом есть. – Кто вы? – Джеффри удивленно узнавал точеные черты вытянутого лица, странный цвет волос. Тот, кого называли лордом, снился ему сегодня. – Я назову тебя Энфри, – лорд сделал знак, и охранник потянул Джеффри за короткие волосы, позволяя лучше его рассмотреть. – На старом языке это значит бесчестье. – Меня зовут Джеффри, – в дополнение ко всему в спину уткнулось, что-то острое, и Джефу стало холодно. Его не пугало восхождение и возможная смерть, урод не испугал, и большой зловещий замок, но от изучающего спокойного взгляда мороз шел по коже. – Я не животное, я человек. Скажите, пожалуйста, куда я попал. – Мои подданные уже сказали тебе. Ты в Тир-на-н’Ог, в его восточных пределах, вы, люди, называете нас народом холмов или фейри. – Это невозможно, вас не существует, – лучше считать происходящее игрой или фильмом, Джеффри не допускал мысли, что попал в другой мир. – Раньше вы не были так уверены. Раньше вы знали, чего стоит опасаться и кому поклоняться. Сейчас смертное животное рассказывает мне, что меня не существует, – страх смертного лорд чувствовал даже на таком расстоянии, сладковатый дурманящий запах, пробирающийся под кожу, веселящий, как крепкое вино. Смех сорвался с его губ, пугая человечка еще сильнее. – Расскажи, как ты падал, успел почувствовать вкус смерти? – Я не… не знаю. Лорд не поднимался со своего места, Джеф мог спорить на что угодно. Он рванулся из рук охраны, а очутился прямо в объятиях этого… господина, сам прижался к холодным твердым губам. Если бы кто-то спросил, если бы Джеффри задумался над ответом, то он не назвал бы это поцелуем в полной мере. Лорд пил боль из его дыхания, забирая себе тяжелые воспоминания, страх смерти, преследовавший Джефа с похорон бабушки, частичку его души, силу воли. – Что вы делаете? – Майлан, так меня зовут, даже раб имеет право несколько минут после поцелуя называть меня по имени, – туман заволок сиреневатый лед его глаз, зрачки расширились, Майлан пошатнулся. Крепкий сильный огонь в душе смертного подпитывал и вынуждал испытать давно забытые чувства. – Энфри, ты пьянишь, и я хочу еще. Что ты можешь вспомнить? – О чем? – Джеффри даже имя свое вспоминал с трудом, воспоминания смешались и вертелись в голове безумным хороводом. Единственное, за что он цеплялся как за якорь, – это рассвет над горами и льды цвета глаз лорда Майлана. – О том, что тебя пугало, от чего было больно. – Я не помню. – Ролант, – повернулся к племяннику лорд. – Не хочешь подарить Энфри новые воспоминания? – Если прикажете, – Ролант поднялся и потянул безвольного раба к столу. – Он довольно гармоничен, надо заметить. Хотя в этих синтетических шкурах трудно угадать, кого выловишь. – Я приказываю. Джеффри не успел ни крикнуть, ни оттолкнуть Роланта. Силища у этих существ, кем бы они ни были, потрясала. Его толкнули на стол, как тряпичную куклу, в грудь и живот впились фигурки, которыми играли остроухие господа. И Джеффри сам стал такой фигуркой для игры. Он сжимался так сильно, как мог, но его сопротивление мало кого интересовало. Немного смазки, и насильник вломился в распластанное тело, разрывая ткани и перемалывая внутренности. Джефри закричал от невыносимой боли, для мертвого он слишком хорошо чувствовал все, что с ним делают. Холодные пальцы прижались к перекошенным губам, вынуждая молчать. Одного прикосновения хватило, чтобы крик прекратился, а слезы хлынули из глаз сплошным потоком. Падающие с высоченных деревьев лепестки кружили, сдуваемые легким ветерком. Служанки подливали в бокалы вино. А Джеф прижимался губами к холодным пальцам Майлана, надеясь, что боль закончится и его оставят в покое. – Пока хватит с него, – Ролант смахнул раба со стола, как отыгранную фигуру, тот упал к ногам улыбающегося Майлана. – Наверное. Я думаю, и мне не стоит чрезмерно усердствовать, – прикосновения сами по себе дарили некоторое подобие удовольствия Майлану, как аромат приправ предваряет вкус блюда. – Твой меч пострадал, отдай его слугам. – Да, рукоять, – передал оружие подоспевшей фейри Ролант, – отмойте как следует. Тем временем Майлан допил вино и помог подняться новому рабу. Губы лорда еще хранили терпкость и аромат изысканного напитка, Джеффри разжал свои, впуская жадный язык и отдавая невысказанный крик. Он не целовался с мужчинами, никогда не испытывал такой тяги. Но остроухий холодный тип, сошедший с экрана толкиеновский персонаж, управляющий безумным посмертием Джефа, так же мало напоминал обычного мужчину, как его поцелуи любовь. Волосы Майлана рассыпались по плечам, накрыв их обоих серебристым шелковым плащом. – Позволишь ли уйти, мой лорд? Я хотел попрощаться с тетей перед отъездом, – склонился перед дядей Ролант. – И с моей дочерью, – Майлан оторвался от губ смертного, оставив на потом еще несколько глотков страха, заставляющего светлые, как молодая сосновая кора, глаза Энфри темнеть. – Она выйдет замуж только после представления на Благом дворе. Но ты можешь сказать ей о своих намерениях. – Спасибо, дядя. – Пользуйся моей благосклонностью, Ролант, – смех опять бурлил где-то в горле, Майлан пил чужое страдание, и его сердце билось быстрее, напоминая, что где-то внутри он еще жив. В стране народа холмов дни и ночи протекали одинаково незаметно. Какое бы время суток ни наступало наверху, тут вечные сумерки сменялись другими сумерками. И одна боль Джеффри сменялась другой. Он слышал легенды о народе холмов, да кто вообще не слышал об эльфах или фейри? Единственное, что хорошо помнил Джефф – что человек, встретившийся с эльфом, или, как они называли себя, с сидом, королевской крови, влюблялся навечно и не мыслил жизни без него. Таким проклятьем легко объяснить зависимость, которую он испытывал от присутствия Майлана. Лорд завораживал Джеффри, превращая его в Энфри, своего раба, готового на все ради одного поцелуя. Рядовые фейри напоминали загримированных человеческих подростков, но Лорд Пограничных земель походил на плод компьютерной графики или кисти художника, пугающе идеальный, нечеловечески красивый. Майлан говорил, что ему много веков, так много, что он видел молодым пик, с которого упал Джеффри. Теперь Джеффри сопровождали не только девушки – охранники присутствовали в его спальне постоянно. Фейри много болтали и пели, но их ответы были уклончивы, а песни непонятны. Еды Джефу почти не давали, только зелья и медовую воду. Он пытался бороться, отказывался от еды, но засунутая в глотку трубка мигом сделала его сговорчивым. Меньше всего хотелось, чтобы его откармливали, как гуся на фуагра. – Ты сегодня задумчив, Энфри, – Майлан призвал любимого раба, и тот сидел у его ног с чашей меда. – Что заставляет тебя хмуриться? – Я бы мог послужить вам ключом к нашему миру, господин. Есть люди, которым нравится то, что вы делаете со мной. Они охотно шли бы на контакт и, может, цивилизация… Вы могли бы пользоваться ее благами, – глупо объяснять волшебным существам пользу от электронных гаджетов, но Джеффри надеялся, что хотя бы любопытство лорда поможет ему выбраться. Кажется, он когда-то читал, что фейри очень любопытны. Правда, воспоминания такая ненадежная материя, Джефф еще помнил книги и фильмы, но забыл лицо матери и адрес тоже. Но вроде бы помнил дорогу: прямо и прямо от железнодорожной станции, повернуть возле старой груши, пройти мимо летнего кинотеатра до дома с желтой крышей или красной, а может зеленой или фиолетовой… – Глупый смертный, ты видишь только чудеса, да? – Я вижу только вас, господин, – признался Джеффри. Притяжение к Майлану ломало его хуже всяких пыток. Он не пытался сбежать, ведь это означало бы потерять всякую возможность видеть хозяина, не искал выхода, не смотрел по сторонам. – Мои слуги боятся железа, но смертные изобрели пластик. И мы пользуемся им, теперь наши возможности безграничны. Твой ошейник из крепкого пластика, твои путы из него, новая игрушка тоже, – у Энфри еще оставался шанс освободиться от влияния Майлана, смертный пока только запутался в его чарах, но стоило ослабить влияние, и он может ускользнуть. – Ложись на стол, тебе понравится. – Не надо, пожалуйста, господин, – если бы все ограничивалось поцелуями, Джеф-Энфри принял бы свою гомосексуальность, но пытки он принять не мог. – Позвольте сегодня просто… – Зачем ты до сих пор споришь? Сначала требовал одежду, никак не мог принять, что животным положен ошейник и нагота. Затем хотел покинуть меня. Теперь снова не принимаешь того, что доставляет мне удовольствие. – Майлан схватил смертного за шею и вздернул на ноги, наслаждаясь его испугом. – Полезай на стол. – Г-гспдин. Джеф хватал ртом воздух, разрываясь от страха и желания. Он лег на стол, но охранники развернули его на спину удерживая за руки и ноги. Впервые за все время Майлан прикоснулся к члену Энфри, и глупый орган сдался быстрее чем сердце. Член твердел в холодных руках, готовясь выплеснуться желанием. Энфри прикрыл глаза: представить свое горячее семя, пачкающее светлого господина – слишком большой соблазн, бедра сами подались вверх, тело надеялось на ласку. Легкий смех Майлана привел его в чувство: – Простите. – Энфри размеренно дышал, если бы его сейчас отпустили, он и не подумал бы сдвинуться с места. Он боялся, но вторая часть души слишком хотела удовлетворить своего хозяина. – Конечно, я прощу тебя, Энфри, – тело раба сопротивлялось, но Майлан хотел, чтобы трубка вошла в него полностью и перекрыла выход любой жидкости из его тела. Смертный не смог сдержать слез, но время поцелуев еще не пришло. – Отпускайте. Кусающий губы, чтобы овладеть своими чувствами, Энфри сполз со стола к ногам Майлана. Его член остался стоять, теперь увенчанный причудливой формы наконечником. – Возьми, ты должен выпить это все, – Майлан подал большую чашу с медовым напитком. – Спасибо, господин, – боль вызывало только движение трубки внутрь, но как только она встала на место, Энфри смог спокойно вздохнуть. – Я слышал, что на Тибете готовили медового человека. Давали ему только мед и воду, пока он не начинал испражняться медом и скоро умирал. Его тело потом считалось лекарством. Вы делаете из меня медового человека? – Нет, то были первые наши эксперименты. Теперь формула напитка более совершенна. Зелье удержит в тебе жизнь, – спокойно ответил Майлан. – Но кишечник будет чистым – это правда. Пей. Джеффри представил, как медленно умирали его предшественники, и содрогнулся. Он осилил половину чаши, больше не хотелось. Только лежащая на столе трубка с воронкой да испытующий взгляд Майлана заставляли его делать глоток за глотком, пока чаша не опустела. Больше всего Энфри боялся, что его стошнит прямо на сапоги господина. А потом дискомфорт опустился ниже. В туалет хотелось так сильно, что он ерзал, не в силах ни усидеть на месте, ни поддержать разговор. – Зачем чистый кишечник, если вы не пользуетесь мной как… – Энфри покраснел, его слова прозвучали как укор, на который он не имел никакого права. Да и вторая часть души до визга боялась и ненавидела, когда его так брали, тем более что для этого господин использовал рукоять меча или древко копья. – Уговори меня, Энфри, – пригубив вино, Майлан погладил раба по отросшим темным волосам. – Я сегодня в необычайно хорошем настроении. – Мой господин, лорд Майлан, я не смею иметь своих желаний, – сердце забилось чаще, безысходная надежда тоже болезненное чувство. Энфри прикрыл глаза, чтобы в полной мере насладиться хозяйским прикосновением. Его избивали и насиловали для развлечения лорда, но потом тот целовал, забирая себе боль и еще кусочек души, оставляя все меньше Джеффри. – Но если бы вы… когда вы причиняете боль собственными руками, я счастлив. – Да, в такие моменты твоя боль насыщенней, имеет странный привкус и богатый букет, как полынное вино, – Майлан поднялся, а раб ждал его приказа. Он оставался существом чужого мира, лепестки, осыпающиеся круглый год, таяли, попадая на него. Малые иллюзии развеивались от присутствия живого человека, даже сейчас его внутренний огонь, зацепивший Майлана, горел слишком сильно. – Иди за мной. Поляна в старом саду служила лорду гостиной, Джеффри видел тут гостей, редко леди, жену Майлана. Никуда, кроме этой поляны и комнаты, его не водили, а теперь он шел за господином. Каждый шаг давался с таким трудом, что рассматривать переменчивый замок и сад вокруг он не мог, тошнить перестало, но мочевой пузырь грозил взорваться, если его не опорожнить. Майлан поднимался по крутым ступенькам так стремительно, что одежда вокруг него казалась разлетающимся туманом, а узор на ней – пейзажем, просвечивающим сквозь туман. Колени Энфри дрожали, а внизу живота накатывал спазм за спазмом, хотелось только свернуться клубочком и скулить. – Не мешкай. – Мой господин. Лестница казалась бесконечной, она вилась спиралью и тянулась к небесам. Джеффри преодолевал ступеньку за ступенькой, чтобы добраться до вершины. Рядом не было портера, готового страховать или подать руку, не было ледорубов, помогающих вгрызться в лед, он шел на том же упрямстве, что и на пик. Если мочевой пузырь разорвется, то моча и кровь хлынет внутрь, раздражая внутренние органы и вызывая сепсис, никакие эльфийские зелья не помогут. Энфри не смел просить, а Джеф разрывался между желанием умереть и покончить с этим и желанием выжить. Но оба они рвались за лордом границ, словно привязанные крепкой веревкой, которую ни разрубить, ни разорвать не в силах. Спальня Майлана – цветущий яблоневый сад, окруженный густым туманом: если не знаешь куда идти, можно разбиться или навечно заблудиться. – Иди сюда, Энфри. – Да, господин, – Джеффри шел на голос, пока не увидел кровать. Она висела в воздухе, и лорд сидел на постели в одной полупрозрачной рубахе, босой и все равно величественный. Опуститься на колени рядом и прижаться губами к голой ступне – самое большее, что Энфри мог себе позволить. Псу не место на кровати, Майлан оттолкнул смертного и, схватив его за ошейник, поволок к туалетному столику у шумно журчащего ручья. Энфри покорно склонился над столом, врезавшийся в живот край вызвал такой приступ спазмов, что он закусил губу, чтобы не закричать. А потом Майлан вошел в него, использовав в качестве смазки что-то из своих баночек. Желания разрывали Энфри изнутри, как моча грозила разорвать его мочевой пузырь. Член Майлана вколачивался в задницу, словно огромная сосулька, и, как при обычном обморожении, холод сменялся огнем. Внутренности жгло, словно Джеффри трахали впервые, разрывая мышцы и зажившие трещины. Но выплеснуть свою страсть хотелось так сильно, что Энфри кричал от боли и невыносимого желания. Каждый толчок отдавался во всем теле, бедра Майлана впечатывались в ягодицы. Он замирал, а Энфри поворачивался к нему, чтобы господин сорвал мимолетный поцелуй и немного унял боль. Наконец обжигающе холодное семя Майлана смешалось с капельками горячей крови и потекло по бедрам из зияющего распяленного ануса. Лишенный поддержки Энфри сполз на пол, шум ручья становился невыносимым, даже громче оглушительного стука сердца. – Что ты больше хочешь, Энфри, – вкрадчиво спросил Майлан, присев рядом с рабом, – кончить или поссать? Я удовлетворю одно желание. – Господин, – обхватив руками живот, Джеффри лежал на траве, спазмы уже не отпускали, мышцы только сжимались сильнее. – Мне нужно в туалет, господин. – Хорошо, – Майлан наотмашь ударил по беззащитному члену Энфри, затем еще и еще, пока раб не свернулся в клубочек, не в силах терпеть, а эрекция не спала. – Вытяни трубку, я разрешаю. – Спасибо, мой господин, – Энфри и представить себе не мог, что трубка такая толстая. Он вырывал ее из себя, как корень, а хлынувшая следом моча разъедала слизистую, словно его поили кислотой. – Майлан, – сдержать гримасу отвращения на прекрасном лице леди Атвуин не могла. Игры ее мужа обычно хотя бы выглядели утонченней. – Так мерзко. Зачем здесь это животное? – Мне так захотелось. Зачем здесь ты? Если существовала вещь сильнее физической боли, это было унижение. Джеффри лучше сдох бы, чем допустить, чтобы красивая женщина застала его в таком виде. Он лежал в луже собственной мочи, унижение так стегало по нервам, что сперма толчками выходила из вялого члена, не принося ни облегчения, ни удовольствия. Лорд и леди говорили о поездке к Благому двору, не обращая внимания на невольного свидетеля их беседы. Точно так же люди не прерывают разговор в присутствии животных. Фейри из свиты лорда подняли Джеффри и увели его к круглому озерцу, куда стекал терзающий его слух ручей. Вонь и грязь девушки смыли, но невозможно смыть унижение и краску позора со щек и слезы, разъедавшие глаза. Водой невозможно, но Энфри снова сел у ног Майлана, и его поцелуи забрали то, что мучило и терзало. Лорд выпил его боль и унижение по капле, смакуя и вычисляя составляющее: какой вкус оставило неудовлетворенное желание, какой надежда, какой взгляд леди Атвуин. Откинувшись на подушки, Майлан наслаждался яркостью и остротой полученных эмоций. Энфри прижимался лбом к его руке, добавляя тонкую нотку тревоги и безнадежности к прочим вкусам. Сколько времени пришлось пробыть в кромешной темноте, Энфри не знал. Он тосковал по господину и отказывался от еды и питья. Раз в несколько дней охранники заталкивали ему в глотку трубку и насильно поили медовым настоем и зельями. Если же Энфри покорно выпивал принесенное, то кружки просто оставляли у двери. Было так легко сойти с ума наедине с собой. Джеффри предпочел бы унижение и насилие, любой контакт с живыми существами, лишь бы не это одиночество. Барабанить в дверь и требовать выпустить было бесполезно, но тоже хоть какое-то развлечение. В попытках выбраться Джеффри обломал ногти, и сбитые подушечки пальцев сочились сукровицей, даже зелья не успевали заживлять эти трещины. В горле поселилось вечное першение и жжение, а в голове голоса спорили между собой за право называться одним именем. Энфри побеждал, он и желание пресмыкаться у ног лорда Майлана, а Джеффри оказался задвинут в далекий уголок с чудом уцелевшими воспоминаниями. Возвращение лорда границ в собственные чертоги отмечали большим праздником. Безвольного Энфри достали из его тьмы позже, когда веселье схлынуло, и Майлан заскучал. На привычной уже поляне леди границ музицировала, надеясь усладить слух тоскующего мужа. А Энфри, подвешенного так, что он едва стоял на цыпочках, секли свежесрезанными розгами, и его хриплые стоны разрывали плавное течение мелодии. Майлан заворожено смотрел, как капельки крови падают на белые лепестки. Когда крик, вырывающийся из глотки смертного перешел в хрип, лорд приблизился к пленнику. Искусанные губы у него покрылись кровяной коркой, Майлан коснулся их холодными пальцами, потом прошелся по скулам, Энфри подался к нему, не открывая глаз. Поцелуй облегчал его состояние, но господин долго отсутствовал. Эмоций и боли собралось так много, что они чуть не погребли под собой обе личности пленника. И теперь Майлан целовал, собирая сначала верхнюю пену из тревог и сиюминутной боли, постепенно добираясь до потаенных страхов. Энфри боялся, что его навсегда забудут в темноте, что он перестал быть нужен тому, кто стал всем миром для него. Прикосновения Энфри обладали тем же вкусом, что и поцелуи, только слабее, намного слабее. Но как одежда долго хранит ароматы, в прикосновениях разнообразие сохранялось дольше чем в поцелуях. И Майлан опять увел Энфри вверх по лестнице, чтобы трахнуть в своей постели, чтобы не позволить кончить, но потом забрать его разочарование, выпить по каплям, целуя и укачивая в своих объятиях. Время в Тир-на-н’Ог текло совсем иначе, чем в обычном мире. Где-то в темных закоулках памяти Энфри еще помнил относительную скорость времени дома: когда скучно и нечем заняться – минуты тянутся нестерпимо долго, если что-то увлекает – время пролетает незаметно. В Тир-на-н’Ог он оживал только рядом с лордом Майланом, в его присутствии и боль, и удовольствие занимали все внимание, всю сущность Энфри, и время шло так долго, как хотелось господину. Без него Энфри не замечал ничего вокруг. Большую часть суток он отсыпался, набираясь сил и восстанавливаясь, скорее всего, причиной тому служили зелья, которыми пичкали любимого раба лорда заботливые фейри. Но в любом случае Энфри чувствовал благодарность к своим тюремщикам, они не растягивали его время. Кадуин, дочь лорда границ, настолько прекрасная и воздушная, что даже ее отец выглядел возле нее грубым и земным, тоже обратила внимание на пленника. Вопреки брезгливости матери и запретам отца, она приказывала приводить Энфри в свои покои. Только вот развлечения Кадуин и ее подруг, веселые танцы, песни, много музыки и смеха, утомляли его больше любой порки. Майлан иногда посещал покои дочери, с безразличной улыбкой любуясь ею и ее свитой и украдкой наблюдая за своим рабом. Когда милые фейри из свиты Кадуин привели Энфри в очередной раз, закружив его и его охранников в хороводе, юная эльфийка увлекла его в один из множества укромных уголков дворца. – Мама разрешила отпустить тебя в твой мир, Энфри, – Кадуин стиснула безвольные руки раба тонкими белыми пальчиками и смотрела ему в глаза, надеясь увидеть радость в обычно потухшем взгляде. – Там, возможно многое поменялось, но ты вернешься домой. – Господин рассердится, – сжался от ужаса Энфри, надеясь, что леди Кадуин отступится, позволит ему остаться, если не ради него самого, то чтобы не гневить отца. – Не беспокойся. Маме невыносимо смотреть на тебя, мне тоже так жалко… – шрамы на теле почти незаметны, но Кадуин смотрела глубже смертных: эта истерзанная душа требовала покоя. И чем бы ни руководствовалась мать, она хороший союзник и защита от разгневанного отца. – Сейчас мы перенесемся к одному из выходов. – Леди Кадуин, думаете, лорд Майлан отпустит меня? – Об этом позаботится мама, – чары уже оплетали их обоих, Кадуин знала границы лучше глупого стража, малейшие выходы и входы, которые и калиткой-то не назовешь, не то что вратами. Да и если Роланту хочется надеяться на ее благосклонность, лучше ему не замечать, как приоткрылась щель. – Я не могу, я пойду… – Энфри осторожно высвободил руки и отвернулся от прекрасной дочери Майлана. – Простите, я должен вернуться. Если господин пошлет за мной… – Иди, Энфри. Джеффри, иди прямо на свет. Свет, на который вышел Энфри, ослепил его на несколько минут – свет и еще шум. Машины гудели и сигналили, что-то объявляли по радио, поминутно звонили телефоны, велись разговоры, играла музыка, и это все оглушало. Энфри моргал и не мог сообразить, куда ему теперь идти. Он присел на корточки, зажмурился и закрыл уши руками. Таким его и забрали полисмены, таким же передали социальным службам. *** Вообще-то сегодня забот у мэра хватало по горло, и встречи с городскими сумасшедшими в его планы не входили. Не входили они и в обычные дни, но сегодня, когда телефон разрывала пресса, президент и представители соответствующих департаментов, как-то особенно не до странных посетителей. – Простите, не могли бы зайти завтра, – Бертран, пожалуй, даже оценил стиль и внешность гостей, но не сегодня. Все, что не касалось пожара, – не сегодня. – Эви, Эви! – Она не ответит. Выслушайте моего господина, – изящный мужчина склонился, протягивая руки к обоим правителям. – Нам нужен один человек, мы получим его и уйдем. – Вам нужно обратиться в полицию. Мэрия не ищет потерянных людей. Ближайший полицейский участок в квартале отсюда. – Мне нужен мой… человек по имени Джеффри. Он должен был появиться недалеко от Венсенского леса не более года назад, – лорду границ претило обращаться к смертным, но приходилось из-за неосмотрительного милосердия дочери. – У него, скорее всего, провалы в памяти. Он высок, вашего роста, светлые карие глаза, темные волосы, крупная родинка на правом боку выше пояса и множество едва заметных шрамов. – Это глупо, мне не нужна эта информация, – отмахнулся Бертран, пытаясь включить не вовремя сломавшийся телефон. – Расскажите об этом в полиции. – Я есть огонь, – произнес Майлан и растекся по красивому гобелену, гостевым креслам и занавескам, затем собрался обратно в человеческую фигуру. – Я остановлю пожар, если вы вернете мне мою собственность. Вы рискуете редкостью, которую смертные создали столь совершенной, что поражает даже нас. А я могу ее спасти. Бертран упал на свое кресло и только хватал ртом воздух, огонь – его фобия, пугающая стихия. Надо же, чтобы этот чертов пожар случился за несколько месяцев до выборов. И надо же лично встретиться с неземной расой, которая превращается в огонь. – Вот тут изложены особые приметы. Я Эйрун, секретарь Светлейшего лорда, – сид заправил за острые уши волосы и положил перед местным правителем тонкую бумагу с изящной вязью букв, на глазах превратившуюся в местные письмена. – Вы окажете ему услугу. И когда-нибудь он окажет услугу вам. А пока в благодарность огонь перестанет пожирать. Вы удивитесь, когда войдете внутрь. А когда мы уйдем с рабом, огонь погаснет. – С рабом, вы сказали… – подозрительно уставился на длинноволосого посетителя Бертран, и спорить ему перехотелось. Наоборот, возможность услужить доставляла ему странную радость, и приходилось собраться, чтобы помнить о законах, правилах и прессе, готовой сожрать за каждый неверный шаг. – Он оговорился, – Майлан лениво отмахнулся, словно помощник сказал невесть какую глупость. – Просто дорогой мне человек. Я хочу его найти. – Может ли быть такое, что вы не оговорились, – зазвонивший внезапно исправившийся телефон заставил Бертрана прерваться, пожарные сообщали, что вроде бы огонь удается локализовать и он хотя бы перестал распространяться. В свете поднявшейся шумихи это новость не для прессы, но она дарила надежду. А внезапное совпадение подтолкнуло Бертрана на авантюру. Если ради спасения собора нужны человеческие жертвоприношения, то он того стоит, определенно стоит. Несколько звонков нужным людям – и к вечеру в руках Бертрана была папка с личным делом. Он читал страницу за страницей, и на душе становилось мерзко от того решения, которое уже, в общем, принято. Джеффри Брун (* тоже что и Доу в британской традиции, обозначает неизвестного или анонимного человека) страдал ПТСР, следы многочисленных пыток указывали на длительное пребывание в плену, также на высокий уровень медицины в том месте, где он содержался. Сейчас с Джеффри работал психиатр, но пациент оставался замкнутым в себе, очевидно, его психику сломали. Бертран понимал, что делает, и нисколько не обманывался своими мотивами. Ради чуда и чтобы доставить удовольствие лорду, он продал бы дьяволу душу не то, что какого-то психа. Фотография в личном деле не самая удачная, но гость, ожидавший в кабинете, признал в Джеффри Бруне своего… человека. Парня привезли в течении часа, соцработник крепко держал его за руку: – Мсье Деланое, ваши люди сказали, что нашлись родственники Джеффри, – соцработник, статный мужчина, судя по выправке, бывший военный, выглядел недоверчиво. – Наверное, кто-то высокопоставленный, раз мы в мэрии. – Достаточно, так что ему обеспечат должный уход. Спасибо. – Марк Лено, мсье Деланое. – Спасибо, мсье Лено, вы сделали все, что нужно. Теперь о Джеффри позаботятся, – помощник Бертрана попытался оттеснить Марка, но тот упорствовал. – Вот его история болезни. И мы только начали налаживать контакт, два года работы, но он только начал говорить о своем хозяине. Скажите его родственникам, чтобы они обратились к нам, парню проще будет с теми, кого он знает. – Да, я скажу, мсье Лено. Я все передам, – Бертран собирался поскорее покончить с этим. Если он будет тянуть, послушает соцработника, посмотрит на тень человека под именем Джеффри, то глупая сентиментальность и неуместная сейчас жалость возьмет верх. – Думаю, они вам позвонят. Они очень беспокоились о Джеффри, его… брат, его брат очень беспокоился. Давайте пока позволим им встретиться. А я все передам. Отделавшись от настойчивого соцработника, мэр махнул помощнику, чтобы тот отвел Джеффри. В кабинете псих рванулся из рук помощника и бросился в ноги лорду. Он прижимался к его ногам всем телом, но не обнимал, как будто боялся даже случайно коснуться своего хозяина руками. – Вы обещали, что попытаетесь остановить огонь. Когда приходится говорить глупость в голос, она становится более очевидна. Именно потому Бертран старался не смотреть на человека у ног самодовольной и, скорее всего, владеющей гипнозом, садистской хтони. Он отдал парня чудовищу ради призрачной надежды, а оно даже не ничего делало. Бертран ожидал искр или пассов руками, чего-нибудь зрелищного или хотя бы заметного. – Включите ваш прибор, – Эйрун ткнул пальцем в компьютер. – И вам позвонят. Звонок раздался через какой-то десяток минут: пожарные вошли внутрь и великим чудом, защитой Пресвятой девы, ничем другим они не могли этого объяснить, но большая часть отделки сохранилась, великолепные витражи не лопнули, а святой крест возвышался надо всем, целый, как в тот день, когда его выплавили. – Я недооценивал смертных, – Майлан прикоснулся к волосам Энфри, трогательно уродливого в нелепом наряде. – У нас больше общего, чем я думал. Ценность идеи и красоты вы тоже ставите выше человеческой жизни. И знаете, мне это по душе. – Неужели, – медленно положив телефон на стол, Бертран взглянул на своего визави, подмечая все больше странностей в его облике. – Неужели это не совпадение? – Не смотрите на лорда, вам не нужна привязанность к нему, – одернул смертного Эйрун. – А сиды королевской крови иногда завораживают вопреки своему желанию. – Вам жалко его, Бертран? – насмешливо произнес Майлан, дернув за волосы безучастного ко всему происходящему раба. – Не стоит, смотрите, Энфри счастлив. Он когда-то хотел послужить ключом между нашими мирами и стал им. Возьмите подарок, в благодарность. – Мне нужно выйти к прессе, – Бертрану хотелось поскорее забыть об этой ситуации, словно ее не было. – А нам возвращаться, – кивнул лорд Майлан, его помощник положил на стол мэра золотой орех. – Но если захотите связаться, если лорд народа холмов сможет вам помочь, раздавите орех. Считайте это знаком моей симпатии из-за некоторого родства душ. От слов этих чуждых гостей Бертрану хотелось отстраниться, он не был садистом и не жертвовал беззащитных чудовищам, если только речь не шла об исключительных обстоятельствах. Он даже открыл рот, чтобы сказать, Джеффри Бруну, что сожалеет. Но гости растаяли в воздухе, а секретарь уже несла бумаги с готовыми тезисами для речи. Если бы Бертран не наткнулся в коридоре на озабоченного социального работника, как там его, то счел бы, что задремал в кабинете и видел нелепый и страшный сон. Впрочем, журналисты ждали, и мэр, машинально перекатывая в пальцах золотой орех, делился планами по восстановлению собора, благодарил… В общем, он занимался своими обязанностями, предпочитая жить в реальности и верить в чудо господне, а не в мифическую грезу, и помнить о спасении собора, а не своей подлости в минуту слабости. *** Лорд Пограничья мог не тыкаться во все щели в поисках прохода. Майлан легко возвращался домой, для него вход в королевство открывался везде. В молодости он много гулял среди смертных, наслаждаясь их праздниками и приводя молодых смертных для развлечения в земли сидов. Он очерчивал границы своим присутствием. Сначала им хватало островов, а потом сестра отсылала его все дальше и дальше. Под Гималаями Майлан остановился, ему нравился их темперамент и мнимое внешнее спокойствие. Почти впервые он почувствовал себя дома, а не на вечной границе страны юных. Потом оказалось, что забирать смертных отсюда до смешного легко, и они уже были избранными и сильными, подходящими для таких, как Майлан, тоскующих по богатству эмоций ранней молодости. Любовник леди Атвуин, Эйрун, радовался возможности выслужиться, и отвлечь внимание лорда от жены. Его рвение забавляло Майлана, юные сиды так напоминают смертных по силе своих эмоций. Но сегодня он собирался напиться эмоций Энфри, так что снисходительно относился к шашням Атвуин. Одежду смертных Эйрун сорвал с раба, как они только перешли границу. Тащить в дом всякую дрянь лорд не любил, и его помощник прекрасно знал об этом. Лошади ждали их у входа, Майлан усадил раба перед собой, наслаждаясь теми чувствами, что просачивались даже через прикосновения. Разлука причинила Энфри много страданий, таких разнообразных, что Майлан задерживал дыхание каждый раз, когда раб опирался на него во время скачки. Хотя в дополнительной стимуляции Энфри и не нуждался, Майлан слишком сильно любил игры, чтобы отказаться от придуманной затеи. Шелковые ленты лежали возле подушек, приготовленные служанками. Физически Энфри окреп, пока жил в своем мире, но душевно он вымотался больше, чем его мучил Майлан. – Протяни руки, Энфри. – Господин, – сидя у ног Майлана в его яблоневом саду Энфри улыбался счастливо и безмятежно. Он протянул раскрытые ладони. – Вы накажете меня за побег? – Нет, – милый смертный так страдал без него, без памяти, в чужом мире, что Майлану пока хватало эмоций. – Я накажу тебя позже, мне нет нужды придумывать причину для этого. Майлан обвил лентой сильные пальцы Энфри, связывая их вместе, затем сжал его кулак и намотал еще несколько витков. Теперь даже без оков смертный стал еще беспомощней, чем раньше. Он не сможет сам поесть, не сможет опорожниться, не сможет делать простейших вещей, к которым привык и которых не замечал. Майлан любил изощренные игры. Тонкой работы халат наброшенный на плечи Энфри только подчеркивал его неуклюжесть и наготу. Поцелуи позволяли пить эмоции, но с этим рабом Майлан получал удовольствие от таких вещей, которые раньше казались ему отвратительными в отношении смертных. Брать человека как жену, как благородную леди, он никогда не хотел, самое большее приказывал насиловать, как Энфри в первый день. Но Энфри так щедро отдавал свои чувства, что Майлан пробовал его всевозможными способами и получал от этого разнообразия удовольствие. Сказать, что Майлан так уж желал смертного физически – погрешить против истины. Но трахать Энфри ему нравилось, нравилось, как волны боли трансформировались в странное неестественное удовольствие, обрываемое ради совсем другой боли, скорее душевной, чем физической. Майлан привязался к смертному больше, чем стоило привязываться к низшей расе. Невозможность случайно коснуться господина так искренне расстраивала Энфри, что Майлана тянуло к нему особенно сильно. Сегодня он потерял бдительность, трахая отвыкшую от вторжения задницу любовника, упиваясь невероятным разнообразием его чувств, и не успел остановить оргазм. Энфри дугой выгнулся в его объятиях. И удовольствие оказалось таким неимоверным, что они оба замерли. Майлан навалился на смертного, прижимаясь к его отвратительному потному телу. В приступе раздражения, он столкнул его на траву, но было поздно: удовольствие от оргазма Энфри эхом отдалось в теле Майлана, даря больше, чем оргазм, больше чем эстетическое удовлетворение любовью своей леди. – Как ты посмел, мерзкий развратный уродец, – Майлан вскочил с постели, а Энфри прижался губами к его босой ноге, раз его руки ему не принадлежали. – Ты не смеешь. – Нет, – страха почти не было, Энфри спокойно смотрел, как господин вздернул его на ноги и ударил так сильно, что из разбитой губы потекла кровь. – Я не смею, я только принимаю то, что дает мне мой господин. – Ты похотливое животное, – хлопнув в ладоши, призывая низших слуг, Майлан указал им на раба. – Возьмите его, хочу видеть, как он извивается под каждым из вас. Придирчивый взгляд Майлана не нашел никакого намека на удовольствие, тело смертного раба реагировало так только на него. А низшие фейри трудились зря: Энфри кусал губы от боли, но ни его член, ни доносящиеся эмоции не указывали ни на малейший оттенок удовольствия. По бедрам из растраханой дырки уже текло семя слуг, успевших спустить в раба, когда Майлан успокоился и признал, что смертный обесчещен и ничтожен, но все так же желанен и принадлежит только ему всей душой. – Иди сюда, Энфри! А вы все вон! Энфри подполз к хозяину, не рискуя поднимать на него взгляд, опасаясь рассердить еще сильнее. А Майлан потянул за волосы, вынуждая смотреть на себя, и целовал, целовал, пока нахлынувшие эмоции не затопили его холодную душу. Он откинулся на подушки, дыша глубоко и размеренно. Следом за удовлетворением пришло спокойствие, Энфри стоило позволять кончать хотя бы для того, чтобы на контрасте его страдания были ярче. В своей купальне Майлан вымыл раба сам, никому не позволяя чувствовать его дрожь. Энфри страдал, боялся, лишался надежд и воспоминаний, но не лишался рассудка. За одно это его стоило беречь. И в эту ночь Майлан напоил его вином сидов вместо привычных зелий, чтобы укрепить смертное тело и продлить ему жизнь. Они спали вместе, и Энфри прижимался доверчиво, а сердце лорда пограничья билось так сильно, словно он пил эмоции, а не просто лежал рядом. Вспышка гнева Майлана прошла, как летняя гроза, быстро и бесследно. К прочим испытаниям Энфри добавилось испытание неизвестностью. Господин мог его наградить, мог любить нежно и позволять кончить, а мог бросить в агонию пыток. Контраст и неизвестность усиливали эмоции, Майлану нравилось ласкать раба, зная, что тот ожидает подвоха. В оргазмах смертного он тоже нашел свою прелесть. Сам Майлан давно уже не испытывал столь яркого удовольствия, так что разнообразие нравилось и ему самому. Возможно, когда-нибудь лорд Восточных границ убьет своего раба, или отпустит, наградив, но пока они нуждались друг в друге. Майлан понимал, что сам создал эту привязанность, но сильный огонь в душе раба освещал его скучную холодную жизнь, а умение принимать любое желание и повеление восхищало. Энфри оказался тем сокровищем, которое он охранял ревниво, как и границы Тир-на-н’Ог. PS: Мэр города смертных передал свое право следующему правителю, но Майлан знал: когда-нибудь его попросят, и он попросит взамен. Этой связи тоже не суждено оборваться, как и его зарождающейся странной любви к одному особенному смертному.