fais comme si je n'existais pas

У Софи книжки на узкой полке жмутся друг к другу потёртыми обложками исключительно в строгом алфавитном порядке по авторам. Их будто бы все зачитали до дыр, до бумажного мяса, до вымученного смысла в каждой выпотрошенной букве. Внутри – ни загнутого уголка, ни кофейных капель, ни даже случайного пятнышка. Представлять то, как она своими худощавыми руками, обернутыми в белоснежные хлопчатобумажные перчатки, переворачивает страницу за страницей, едва дыша, Паркеру тошно. Паркеру не по себе от этой ненормальной правильной-правильной Софи. От запаха лавандового мыла, которым она каждый раз точно кожу с себя намеревается смыть, тихо ругаясь над раковиной. И её жидкие волосы, убранные в приглаженный мышиный хвостик, его тоже невероятно бесят. Софи, как фарфоровая кукла под прозрачным пластиковым блистером, вся какая-то слишком выглаженная, ровная, обведенная по трафарету. Софи работает в университете, что-то тихо шелестит на своём французском, кутается в вязанные бесформенные свитера и пьет тыквенный латте с корицей, чтобы меньше зевать над нескончаемой кипой бумаг, а ещё краснеет от кончиков ушей и до пят, когда в коридоре случайно сталкивается с профессором Ридом. Однажды он застал её в душевой, когда они оба, как полагается примерным детям, гостили в родительском доме. Паркер всего-то хотел по-быстрому закинуть футболку в бельевую корзину и пойти дальше обсуждать с отцом какую-то ерунду, терпеливо ждать индейку с печёным картофелем, давиться своим любимым домашним ягодным морсом. Но вместо всего этого он стоял и смотрел на стекающую меж двух торчащих лопаток пушистую пену. Если честно, Софи скучна ему до ужаса и, кажется, даже немного противна (но почему-то тогда она показалась ему воплощением древнегреческой богини). Паркер списал всё на магнитные бури, в которых, в общем-то, даже не разбирался. А потом она вышла в бесформенном махровом халате, с тюрбаном из полотенца на голове и с порозовевшей от пара кожей. Сердце вмиг вернулось к привычному ритму, потому что перед ним снова была именно та Софи – самая реальная из возможных. Дни тянутся один за другим, срастаясь в недели, формирующие месяцы. Паркер слоняется без дела: встречается с многочисленными друзьями, укладывает волосы гелем, улыбаясь своему отражению в зеркале, щедро угощает коктейлями хорошеньких дам, имена которых не имеет привычки запоминать. Софи живет в своем микро-мирке, функционируя в нем как швейцарские часы. Иногда он всё же вспоминает о ней, по-хозяйски заваливается на маленькую светлую кухню однокомнатной квартирки и совершенно случайно подолгу задерживает взгляд на крупной вязке мятного цвета свитера, пока Софи разливает по чашкам молочный улун. Где-то там должны быть её заострённые лопатки, которые, впрочем, ничем не отличаются от чьих-то ещё. Софи ставит перед ним маленькую чашку, заполненную до краёв, запах молока заполняет собой всю носовую полость. Паркер прикрывает глаза, а под веками пляшут картинки, на которых он голыми руками ломает её унылые, потерявшие кальций кости, чтобы собрать из них что-то более человекоподобное. Прикосновение холодных пальцев пинком возвращает в реальность, за столик с квадратной столешницей посреди маленький кухни. Софи зачем-то гладит его руку, вырисовывая круги на костяшках, отчего у него, чёрт возьми, встает. - Тебя лихорадит? - Нет, всё хорошо, - слова даются ему с резью в горле. Всё, действительно, было хорошо до того, как он решил заглянуть в этот стерильный храм вечной тоски. А теперь он закидывает ногу на ногу, выдергивает руку, точно из кастрюли с кипятком, и нервно теребит ворот горчичной водолазки. Софи безразлично пожимает узкими плечами и отворачивается к окну. Паркер никогда никого не любил, но, когда похорошевшая Фло появилась на пороге их дома, у него сперло дыхание. Медь её волос искрилась на солнце, от неё пахло мёдом, какими-то цветами и жизнью. Софи окончательно где-то потерялась, будто бы и вовсе перестала существовать. Фло много улыбается и забавно морщится, когда отхлебывает алкоголь прямо из бутылки. Паркер смотрит на неё жадно, услужливо подставляет плечо, мечтая о том, что она опустит на него свою солнечную голову и точно так же в нём без остатка растворится. Софи нет до них никакого дела: она заворачивается в клетчатый плед по самый нос, отщёлкивает кому-то сообщения в стареньком смартфоне и пьет свой безалкогольный глинтвейн, от которого Паркера тошнит. Наверное, ищет повод черкнуть пару официозных строчек Риду, Паркер хмыкает, довольствуясь собственным к ней безразличием. Фло гостит у них уже целую неделю, по утрам жарит ажурные блинчики с клубничным джемом и мурлычет себе под нос какой-то из треков Бейонсе. Фло кажется ему идеальной, но не до тошноты. - Давайте рванём куда-нибудь? Софи морщится, отрицательно мотает головой, пытается поспешно ретироваться, но Фло хватает её за тонкое запястье, демонстрируя намерение никуда не отпускать. Тогда Софи сдается: тяжело вздыхает, недовольно кривит пересохшие губы и на свою голову соглашается. Паркер улыбается счастливо от одной только мысли о том, что его маленькая бледная сестрёнка наконец-то оживет, обнажив все свои углы и неровности. Но чуда не случается, Паркер находит Софи лежащей на пыльном ковре в центре комнаты, и что-то в нём самом, ещё совсем недавно мечтавшем выломать из неё себе подобную, с болезненным треском надламывается. Он молча сгребает её в охапку, тащит на диван, гладит растрепанные волосы, губами касается виска и что-то шепчет, какой-то абсолютный бред. Софи дрожит всем телом, ёрзает и жмется к нему сильнее, даже не подозревая о том, какая он в сущности сволочь. От дерьмовых мыслей отвлекает Фло, яркая и искрящаяся, весенняя. Он, словно цепной пёс, сторожит её у примерочных, а в награду видит струящийся по подтянутому телу изумрудный шёлк, джинсы-бойфренды с высокой талией на стройных ногах или бежевый пуловер с золотыми декоративными пуговицами. Но видеть приталенное платье выше колен на Софи – ему дико, будто бы кто-то втиснул старую пьесу в новые декорации. Софи всё такая же идеальная до невозможности, даже в этом дурацком платье, в котором Паркер впервые заметил режущую глаза ровность её осанки, чтоб её. И профессор Рид, кажется, заметил тоже. Паркер презрительно сверлит взглядом новенький экран смартфона со включенными уведомлениями, ощущая резкое желание выпить чашечку кофе где-нибудь в другой галактике. Софи посылает их с Фло к чёрту прямо в очередном торговом центре своим припухшими от увлажняющей помады губами. Фло что-то оправдательно щебечет, комкает взмокшими пальцами подол цветастого шифонового платья, а Паркер ищет в тусклых глазах Софи то, за что можно уцепиться, но ему лишь неожиданно становится очень холодно. Фло тихо всхлипывает в салоне машины, просит остановить его у обочины, а затем утягивает в кольцо рук. Паркер обнимает её крепко, гладит по спине и слушает, слушает, слушает. Всё, что он узнает о Софи, - жалкие обрывки из разговоров за семейным застольем (напрямую они не общаются уже пару месяцев). Ему отчего-то очень хочется положить ладонь на её колено под скатертью, только бы урвать себе клочок сестринского внимания, но здравый смысл укоризненно расценивает подобные идеи как провальные. А потом она взаправду исчезает, страх душит Паркера липкими лапами. Мама отмахивается от него, одной рукой листая журнал, а второй – поглаживая пса в красивом ошейнике со стразами: - Софи? Она уехала в Майями вместе с друзьями, разве ты не знаешь? Ничерта он о ней больше не знает, может быть, оно и к лучшему. Софи приходит к нему сама, когда узнает о болезни Фло, будто бы даже забывает о своей до гробовой доски к нему ненависти. У Паркера нет никаких сил на рефлексию, он пропускает её в узкую прихожую и помогает повесить серую ветровку на крючок. - Как так могло произойти? Почему ты не сказал? – Софи смотрит на него красными от слез глазами, от сухости её голоса у Паркера пересыхает горло. - Я не знал, - она смотрит на него в изумлении вывернутой наизнанку болью. - Хочешь выпить? – Паркер оглаживает пальцами глянцевые этикетки на бутылках своей мини-алкогольной коллекции. - Не хочу, - Софи даже не смотрит в сторону поблескивающего в лучах закатного солнца стекла, алкоголь ей совершенно не интересен. Паркер плюхается рядом с ней на кожаный диван, а ощущения такие, точно он упал с высоты. От его близости Софи ежится, вся сжимается, но всё ещё сидит слишком близко, утыкаясь острием колена ему в бедро. Паркера накрывает волной ненависти к себе (и обтянутым молочной кожей ногам напротив). Она такая же его маленькая Софи. Идеальная, неприступная, выточенная из камня. Но сейчас он буквально тающей кожей ощущает скудное тепло её тела, пальцы, путающиеся в его обожженных осветлителями волосах, и дыхание где-то поблизости кадыка. Паркеру впервые страшно настолько, что измученное землистое лицо Фло незаметно растворяется по крупицам в слоях памяти. Паркер целует Софи осторожно, морщась то ли от липкости на губах из-за её проклятого блеска, то ли от её идиотской реакции. Ему хочется, чтобы Софи разозлилась, вмазала пощечину и убежала в слезах прочь из его квартиры. Ему хочется закрыть за ней дверь на два оборота ключа в замке, плеснуть себе виски в первую попавшуюся кружку, а после с тупым видом смотреть старое чёрно-белое кино, желательно даже без звука. Но Софи позволяет ему целовать себя медленно, усадить на колени, гладить изнурившие воображение лопатки. Паркеру хочется под микроскопом рассмотреть каждый сантиметр её кожи (которая ну просто не может быть человеческой). Софи тихо стонет, когда он бесцеремонно хватает её и относит в другую комнату. Софи беспомощно вжимается спиной в черную атласную простынь, на фоне которой выглядит пойманной в паутину молью. Паркеру кажется, что он бредит. Софи стаскивает с него футболку дрожащими руками и бережно отбрасывает её на край кровати. Софи спускается по его торсу вниз, оставляя после себя не то пульсирующие поцелуи, не то наливающиеся кровью шрамы. Паркер запрокидывает голову, расчерчивает взглядом идеально выбеленный потолок, лишь бы только не видеть ни её рук на пряжке ремня, ни сомкнутых губ, несмело вбирающих до упора. А руки сами, рефлекторно, путаются в её ни разу не тронутых едкими красками волосах. Когда она усаживается на его бедра совершенно нагая, Паркера резко накрывает какой-то неведанной злостью. Софи жемчужная, невесомая, в его мире не существующая. Он будто бы гребанную нимфу решил трахнуть. И тогда он хватает её за предплечья, переворачивает, подминает по себя, бессовестно трогает (потому что она его уже в край заебала вся такая волшебная.) Если ад существует, то Паркер, определенно, в аду. Жар охватывает тело, ему ломко, тесно, приятно до смерти. Паркер утыкается носом в костлявое плечо, закидывает её ноги на свои затёкшие плечи и двигается, двигается, двигается, погружаясь в этот взаправду существующий ад.