I
Лэнс не может дать четкого определения тому, в чем он действительно хорош. Ну, может, немного в стрельбе – холодно-белый тренировочный зал все еще держит его рекорд, подсвечиваемый синим светом по кайме, на первой строчке состязаний с оружием дальнего боя. Табличка мелкая, полупрозрачная, через нее даже видно стыки каких-то плиточных систем на стене, но она просто дрейфует в пространстве, существует – главное. Лэнс горячо гордится маленькой, почти выцарапанной у жизни, победой в огромном ледяном космосе и каждую метафорическую неделю, которую отсчитывает голокалендарь, перепроверяет свой навык: берет «на слабо» самого себя из недавнего прошлого, пытаясь прострелить серые, синие и красно-фиолетовые разнокалиберные мишени: и, если не лучше, то, хотя бы, примерно за то же время, что и дней 6-7 назад. А еще, Лэнс часто напоминает сам себе об этом в последнее время, он силен в минете, ну, по крайней мере Кит не жалуется. У Кита глаза заливает солнечным светом от ближайшего теплого спутника, а зрачки топят бликующую радужку иссиня-черным. Пальцы с шершавой кожей на сгибах натягивают выцветающие волосы, прежде, чем он переламывается в судороге пополам и гортанно стонет в прикушенную ладонь, становясь бесконечно открытым и манящим. На коже красные следы темнеют прерывистой полосой, а у Лэнса саднит челюсть, тепло растекается до мочки уха под кожей зудящим покалыванием, и парень жмурится. Но да, он все еще силен в этом. Кит подтверждает неимоверность сил Лэнса, присаживаясь на колени, упираясь ладонью на чужое острое плечо, обтянутое легкой водолазкой, и мягко касаясь губами уголка рта. В поцелуе ни намека на брезгливость. Лэнс в такие едва ощутимые моменты готов с легкостью поделить умение любить напополам. Для его чувств ему мало мира, слов и эмоций. Однако, помимо всего сентиментального, Лэнс может дать идеальное определение тому, в чем он – профессионал, по его личному мнению, – в самокопании. Ему даже описывать не пришлось: когда он, самоуверенно, заламывая пальцы и хихикая между предложениями, периодически вытирая ладони о джинсы, рассказывал своему парню в спальне о том, как отлично он умеет разделять свои «потряснецкие» и «отвратнецкие» стороны, Кит как-то быстро все понял. Понял, видимо, даже принял, и начал возить Лэнса по подушкам на кровати, держась за его жилистые длинные ноги, под визг МакКлейна, шутливо с ним бороться, а после, переворошив всю кровать, целовал до садняще-тянущей боли в губах. Кит в первые 38 часов после декларирования бурчал на такой «шуточный» список, облепленный наклейками в уголках и нацарапанный разными карандашами, но уже в процессе просто решил его переформулировать. На свой трезвый взгляд. Собирая в голове воедино не позиции Лэнса по каждому незначительному делу, а его дерганные жесты в окружении существ, хрипящий смех поздними вечерами под звездами, паузы для придыхания, чтобы на всех хватило его «доброго утра» и еле ощутимые намеки на спасение, Киту стало понятно, что подступаться он будет вынужден трепетно. В тот день Кит перед сном устало вздохнул на один раз больше, чем обычно, а позже принялся думать.II
У Лэнса хлам валяется под каждой поверхностью, но это не мешает виртуозно обходить носки, банки с неоновыми желто-серебристыми этикетками, внутри которых теперь лежат шурупы и поломанные бластеры Пидж из лаборатории. МакКлейн ежедневно, почти с расчётом минута в минуту в их перегруженном графике, предается безудержному беззвучному потоку ненависти к своему существованию или смазливо тренирует шуточки на валяющемся в его кровати Ките, вспоминая все подкаты, начинающиеся на букву «Р» или «С». Кит лыбится так, что у него болит правая скула где-то под вихром волос. Лэнс всегда под конец клюет его поцелуем куда-то в плечо под прохладной и неестественно светлой курткой и, прикусив кончик языка, щурится от ребячески-чистого восторга. Сердце пропускает удар. Однако, несмотря на склады странных вещей, которые разложены в упорядоченном хаосе (Пидж даже наскребла на огрызке салфетки ранним утром формулу, по которой можно прикинуть размер следующего предмета в зависимости от ядовитости или светопроницаемости атмосферы планеты посещения) Лэнс профессионально устраняет, изничтожает до красно-черно-белых атомов, как с учебника химии, одежду, не прошедшую по лезвию его оценочного суждения. Он пялится на шнурки на 12 секунд дольше привычного утреннего ритуала, замечает, что зацепил где-то нитку – она топорщится и дисбалансирует кеды своим ужасным видом. Он думает, что нитка пытается унизить его еще больше. У Лэнса вздрагивает надкушенная губа с кровоподтеком после последней стычки справа. Кит едва ли это замечает. Дотошность, частично, тоже неплохое умение, которое можно было бы внести в резюме, как когда-то заявил Лэнс, Кит, правда, не согласен с ним. Именно из-за этой удушливой черты на завтрак Лэнс выходит с новыми шнурками. Ханк, смеясь, хвалит его обувь и передает голубую тарелку в крапинку с ложкой слизи, украшенной какой-то розовато-пурпурной травой. Шнурки стирали с фиолетовыми вещами, поэтому под холодным освещением шнурки отливают лиловым, но Лэнс не замечает – светлые полупластиковые ниточки идеально завязаны и не беспокоят его взгляда. Кит говорит, что ему нравятся новые фиолетовые шнурки Лэнса. Лэнс выбрасывает кеды, потому что шнурки должны быть белыми. Теперь его обувь на липучках, а вечер занят окном с бесконечными космическими просторами и целым литром зеленого пунша с колючей газированной водой вперемешку. Кит осознает колоссальный размах огреха вечером и пытается глубоко продышаться, поквадратнее, как показывали в Гарнизоне, стоя под бесконечным стеклом мостика. Лэнса рвет следующим утром прямо в общей душевой. Он, опираясь скользкой ладонью на бортик ванной, почти что воет сквозь зубы от досады, Кит приносит влажное и кристально-белое полотенце, ради которого пришлось бежать к себе на несколько неполных десятков секунд дольше, придерживает парня поперек плоского живота и слегка гладит по вспотевшей пояснице кончиками пальцев. Лэнс всем своим видом источает самоненавистническое настроение и, если честно, вообще не думает от том, что тут хорошего, но Кит упорно держится и даже едва заметно улыбается – он рядом и совсем не против помочь. Через пару часов Лэнс становится более вменяемым и понимает, что лишняя тарелка сладкой, немного пряной и тянущейся слизеобразной еды за столом могла быть лишней для его непривыкшего живота, он молча лежит и двадцать сотен тиков смотрит на наклеенные Китом звезды из аналога бумаги на потолке. Он хмыкает в полном одиночестве, тонет. Кит вваливается к нему в комнату темным часом спустя, сдавливает левое запястье, и, раскручивая в руке баярд, волочет за собой тренироваться. У Лэнса запястье скрипит болью от неудачной позиции в бою, но он не сталкивает себя в лечебную капсулу. Он проигрывает по силе на тренировках с ботами, за что он получает с десяток подтруниваний в мягкой манере от Пидж, которая мельтешит своей рыжей копной волос где-то на уровне Лэнсовых коленей (или ему так кажется?). В перерыве у зала Кит просит завязать его волосы в хвост и сдавленно смеется в плечо, когда Лэнс целует его в открывшуюся шею. Рдеющие скулы приподнимают настроение Кита до конца дня. После тренировки Кит думает, что нужно просто вспомнить и записать все то, чем когда-либо делился Лэнс в качестве примеров своих анти-умений. Но перед этим они еще разок залипают у Лэнса, целуясь до помутнения.III
В чем Лэнс преуспевал еще с ране-подростковых времен, по мнению Кита, – так это в литературе и владении языком. Может, даже больше, чем Аллура (дипломатка и принцесса с невероятным парфюмом и накопленным за время войны опытом). Только так Кит объясняет для себя бесконечную базу МакКлейна со знанием многоуровневых разноцветных синонимов в голове прямо под схождением черепных костей на темечке. Лэнс потому практически не говорит: «Я – ничтожество, ненавижу себя». Он хихикает, смотря из-под ресниц: – Те джинсы вышли из моды, и поэтому я их сжег. И выглядит Лэнс так ехидно и ничуть не страдающе. Ханк удивленно воскликнул и, бросив несколько тарелок в моющую тару, ушел быстрым шагом в лабораторию, потуже затягивая пеструю бандану на голове. Едва ли заметно за общей толкотней, как Лэнс мнет руки за спиной, выламывая пальцы в суставах до хруста. Кит не согласен, ведь задница Лэнса в этих джинсах смотрелась шикарно, но он мягко молчит и пропускает эту фразу. Его новые джинсы немного шире в штанинах на щиколотках и не выглядят пепельно-жжеными под тремя палящими солнцами в обед, как предыдущие скинни. Он подворачивает правую штанину на сантиметр выше левой, кромка бахромой торчит наружу, может быть это даже случайно, но Киту и такого огреха хватает, чтобы потянуться исправить его, коснуться лишний раз полосы кожи с остатками загара, натянутой над суставом сбоку, по узору из тоненьких вен и заживающих гематом. Кит думает о том, как бы ненароком поцеловать Лэнса над выпирающей угловатой костяшкой, когда парень дергается и смотрит пронзительно-испугано сверху вниз темными глазами. Кит отрывает руки от джинсов у самых кроссовок, криво улыбается и, приподнимаясь, кладет ладонь на тонкое запястье парня, ненароком прощупывая пульс заученным движением. Лэнс вздрагивает. Кит молчит, а тишина жгучим холодом разливается в голове от затылка до лба. Лэнс сжигает еще одни джинсы. Новые подвернуты идеально, Аллура добавила на потрепанный подворот крошечную стеклянную пуговку, но Лэнс все равно смотрит на них с презрением в отражениях. Кит не решается положить руку ему на бедро, хотя выглядит оно невероятно хорошо, как взрыв сверхновой и конец мира одновременно. Лэнс космически влюбляет в себя Кита – и именно этой особенности МакКлейн не замечает в первую очередь. Помимо всего, Лэнс – потрясающе мозговитый и действительно умный парень. Кита часто восхищает его умение хладнокровно и быстро анализировать обстановку. Однако сам Лэнс заключает это в емкую и до безумия искаженную фразу: «визуализатор бурной деятельности». Он не говорит: «Я думаю, что я – неспособный». Он говорит: – У сто двадцать шестого образца были огрехи. Пришлось его разбить. Пидж недоуменно смотрит на торчащие цветные провода, а Ханк, намереваясь задать вопрос, проглатывает его в немой озадаченности. Слева искрит надломанный щиток, а ручка болтается на оранжевом проводе в паре сантиметрах от пола. Стекло мелким крошевом блестит на полу, переливаясь на стыках сразу несколькими оттенками желтого и зеленого. У Гаррета хрустит под подошвой, он ощущает, как осколки забились в расщелины между плитками. Парень вздыхает и идет за пылесосом. Все мысленно отсчитывают «минус один» в куче роверов, привезенных повстанцами. Образцы стали идеальными, когда их нумерация еще не дошла до сотни, но Лэнс упорно не может найти свой предел, пытаясь вновь и вновь адаптировать системы небольших «расходных» роботов под любые природные условия. Кит в недоумении, а его руки дрожат. Пидж не суется не в свое дело. Лэнс в очередной раз не говорит: «Я недостаточно стараюсь». Он натянуто жмурится и пожимает плечами, болтая ногами, пока сидит в кресле на мостике: – Я не думаю, что правильно произношу их слова. Пойдете заниматься дипломатией без меня? Его вычурность, кажется, видит только Кит, он же и реагирует остро-чутко: до нервного потряхивания раздражает невнимательность всех остальных. Кит отрабатывает яростно-озлобленные удары дольше привычного в ослепительно белом зале. Его парень после дует на опухшие костяшки и улыбается, целуя. Позже Кит оставляет ужин у обклеенной разноцветными побрякушками двери в комнату Лэнса. Он еще девятнадцать минут не мог сдвинуться с места – умиротворенно прислушивался к монотонному голосу за стеной, который раз за разом повторял неразборчивые фразы из межгалактического разговорника в картонном переплете. Произношение Лэнса, казалось, было лучше, чем у любого в их небольшой команде. Может, даже лучше, чем у самой принцессы, Кит не задумался о том, чтобы спросить, но Лэнсовское произношение вознес на пьедестал с позолоченной медалькой-сердечком. Кит хотел бы возразить, но его неловко затопило осознанием мелких жестов, которые он регулярно упускает из виду, даже несмотря на то, что он с бесконечным рвением старается их замечать, различать и анализировать от корки до мякоти. Лэнс знает, что он хорош, но не в том ключе – это прогорает в Ките как двадцать седьмой спутник карликовой планеты в двенадцатой системе от той, что ближе всех к Земле. От осознания Кит почти что давится Лэнсовской самоненавистью, и он кричит, отключив коммуникатор и затерявшись на маленьком астероиде. Кит практически плачет, у него картинка плывет в глазах от осознания и ужаса, он не имеет ни малейшего понятия, как ему поступить. Стекло запотевает под его всхлипом. По возвращении Кит улыбается и лишь немного чаще касается Лэнсовых рук, ног и затылка своими ладонями. Лэнс смущается и рдеет. Про язык Кит не заикается еще недели две, надеясь не тормошить уязвимые провалы в доверии между ними. Лэнс не спрашивает в ответ, только тянет уголки губ – он слышал, как Кит кричал. Он сам не знает, как себе помочь. Лэнс не говорит: «Я в себя уже не верю». Он отшучивается: – Руки кривые, ха-ха. У Лэнса неловко-утомленное выражение на лице, а кончик улыбки криво завис на пути вниз. У него снова запекшаяся кровь на нижней губе слева привлекает взгляд ярко-бордовым пятном, а в руках три крупных части разбитой голубой кружки. Из кружки не пил никто уже много месяцев, Кит даже сомневается, чья она, но отчетливо видит на разбитом днище разводы от красноватого чая. Она похожа на земную. Лэнс молча смотрит в свои ладони и пальцы его начинают мелко дрожать. Парень сбегает раньше, чем Кит отрывает провалившийся в пустоту взгляд от кружки и, глухо выругавшись новеньким космическим оскорблением, спешит за ним следом. Кит чертыхается, когда слышит жужжащий, почти целлофановый звук закрывающейся двери за поворотом, едва не падает, вылетая из-за угла по вычищенному до блеска полу. И осознает: Лэнс готов зацеловать Кита до болезненной припухлости губ, но не готов открыться ему с уязвимой стороны. Для Лэнса это не проблема. Почти. Он так думает. Лэнс не говорит: «Я себя не люблю». Он вспыхивает под Китом ярко, отвлекается, мнется, не может расслабиться и в итоге выдает с ребяческим придыханием: – Выключишь свет? Голос максимально серьезно разрезает натянутое и плотное воздушное пространство комнаты Кита. Сегодня они зависают в замке между двух метафорично-изящных систем, где свет преломляется краше, чем в призме и заливает всю комнату-каюту. Сам Кит удивленно вскидывает голову, его волосы шуршат по торчащей из-под горловины футболки этикетке, а рука так и зависает над сухим коленом парня, с парой свежих ссадин и заживающим желтовато-зеленым синяком. Картина выглядит до того застывшей в моменте, что Кит успевает восхититься и пожалеть, что не может запечатлеть на подсознание или внутрь сетчатки такой немного-разрушенный момент близости и почти-доверия. Вокруг парней горят теплым освещением несколько гирлянд, а перемигиваний их крохотных лампочек едва хватает, чтобы разглядеть тонкую кайму радужки Лэнса, которую топит беспроглядная чернота зрачка. У него слегка темнеют щеки, а прядь влажных, не то после дневной миссии, не то после душа, волос забавно топорщится возле уха. Кит смотрит ниже, его взгляд соскальзывает с чужих ресниц и устремляется вниз по щеке – бледная, слегка подрагивающая ладонь парня лежит у Кита между ключицей и плечевым суставом, слегка надавливая растопыренными холодными пальцами, под которыми мнется тонкая синтетическая футболка с однотонным принтом (случайно украденная из Космомолла). Кит, кажется, молчит целую бесконечно-громадную секунду, которая тянется, как малиновая жвачка Пидж в волосах какой-то женщины на почетном приеме пару недель назад и в другом разломе систем. Сначала Кит вдыхает, его горло слегка пощипывает, и неторопливо приподнимается вверх. Руку на колено он-таки кладет – острое, прохладное и не обтянутое тканью привычных потрепанных светлых джинсов или прочных холодных доспехов с щитками в районе суставов. Лэнс под ним весь подбирается и напрягается, тянет носок ноги к картиночке с какими-то пришельцами над углом кровати, сжимает пальцы по очереди. У Кита что-то внутри слегка надламывается с хрустом от недостатка «все-в-порядке-я-в-норме» в чужих действиях, и неприятная теплая волна сомнения облизывает его затылок. Он не дает Лэнсу повторить фразу немного громче, но все еще хриплым голосом. Кит мягко касается губами изгиба его челюсти, выдыхая горячий воздух возле уха. Лэнс неуютно вздрагивает и давит еще сильнее ладонью возле плеча. Кит чувствует, как пальцы парня мнут светлую ткань. Кого-то из них потряхивает. – Слушай, Кит, давай выключ– – Я услышал тебя, Лэнс, – Кит шепчет тихо, вкрадчиво, но его голос обволакивающе пытается успокоить трясущегося парня. – Все в порядке, ты выглядишь прекрасно, – Он скользит губами по шее, – все идеально, ты идеален. – Кит, стой, – Лэнс поднимает вторую руку, чтобы упереться ею возле живота и едва ощутимо сжимает кожу на боку, не впиваясь пальцами в кожу, а еле поглаживая. Кит действительно останавливается, тревожно вглядываясь в светлые глаза под собой. Лэнс не может сфокусироваться и скачет взглядом за спиной своего парня, цепляя то полку с кучей книг, то приоткрытую дверцу шкафа, то перекинутую, в честь трехмесячной годовщины, через химическую лампу гирлянду, концы которой запутались и висят комом над проходом. Он гнет пальцы, впиваясь в кожу, она натягивается, белеет. Кит едва заметно морщится и почти полностью выпрямляется, садясь на кровати. Одеяло мнется и сбивается в ком возле его тощих ног. Когане легонько сжимает чужие пальцы на своем боку и склоняет голову вбок. Его волосы слегка покачиваются, ловя в себе бликующий режим светлых огней над их макушками. Кит видит чужие метания и его сердце подскакивает к горлу, неприятно сдавливая дыхание тяжелым грузом. Он не хотел и не хочет давить, черт, но он не совсем уверен в том, как ему нужно поступать, поэтому он решает, что мягкая осторожность будет лучшим выбором. – Лэнс, все в порядке? – голос получается громче, чем он рассчитывал, Кит морщится, но все еще звучит трепетно-заботливо, и горячее разливается внутри живота Лэнс от его шепота. – Я… То есть, да, нет, нам не нужно останавливаться, но нужно выключиться, ой! То есть, нет, не нам, а свет нужно выключить, я уверен, что он мешает и вообще… – Лэнс тараторит фразу за фразой, неловко подергивая правой ногой, которую слегка придавливает Кит. – Там знаешь, как получается, может, нам сначала попить еще коктейлей? Или поесть хлопьев, а может и слизи, ну, только тебе, мне без всего можно, я просто посижу, но в одежде и в целом как-то… – он избегает прямого взгляда, весь подрагивает и голос скачет вверх-вверх-вверх, будто еще секунда и он выльется потоком слез прямо под ноги. Кит обхватывает Лэнсово лицо руками и заглядывает в глаза. Лэнс замолкает, а через мгновение его глаза становятся маслянно-влажными, а блики гирлянд ярче отсвечивают в его слезах, а не в каштановых вьющихся волосах. Когане прижимает его к себе под стук пульса и осыпает мягкими поцелуями холодный лоб и острые скулы, чмокает макушку, пахнущую орехами и шампунем, и прохладную кожу за ухом, он целует сморщившийся хлюпающий нос, мокрые щеки и подбородок. В последний момент он сцеловывает влажные капли под выраженными веками и прижимается своими губами к теплым губам Лэнса, мягко, без напора и без страстного запала. Кит шепчет, что все в порядке, что им некуда спешить, что Лэнс смотрится невероятно в дискотеке сумасшедших запрограммированных огней на этом странном корабле в самой глубине космоса, что он невероятно сильно его любит, больше, чем все приключения вместе взятые. – Ты прекрасен, – хихикает Кит нежно, щурится и целует его между аккуратных темных бровей. – Все отлично, – Кит обнимает парня сначала правой рукой, опираясь на вторую и, пару раз попинав одеяло, накидывает его на плечи себе и Лэнса, обнимая, наконец, левой рукой тоже. – Не будем спешить, все в норме, не переживай,– Кит смотрит из-под лба, приподняв брови и придав лицу расслабленное выражение отрешенности от всего мира. Он укладывает парня себе на плечо, перекидывает через него ногу и крепко прижимает к себе горячей ладонью. Лэнс пыхтит и шмыгает еще секунд тридцать пять, трет длинными пальцами глаза, неловко поправляет расстегнутый ремень на шортах и, прижавшись ближе, вскидывает голову. Они лениво целуются, пока не засыпают окончательно. Лэнс больше не трясется и не переживает в этот вечер.IV
Лэнс не говорит: «Я разваливаюсь, мне плохо, мне больно». Лэнс делает некрепкий шаг к Киту в распахнутые объятия. Он вымученно молчит и надломлено хрипит в изгиб шеи своего парня, которая покрыта свежими синяками после вылазок на миссии и задания повстанцев. Он дышит тихо, едва слышно прорезая хриплыми вздохами сладковатый воздух вблизи их общей столовой, пустующей с обеда. Кит подхватывает его за талию, жмет двумя ладонями крепче к себе и трескуче шепчет хриплым, сорванным в дороге голосом: – Все в норме, ты будешь в порядке. Кит старательно удерживает их двоих на ногах, едва сделав шаг в сторону обеденной к обшарпанному диванчику у залитого стола в мутных зеленовато-белых разводах, и хихикает в темную копну спутанных после шлема волос. Лэнс всхлипывает задушено где-то у ключицы, его руки едва заметно подрагивают под теплым утренним светом (или вечерним – Лэнсу сложно определить начало и конец дня, если он длится круглосуточно под двумя солнцами). Кит целует в макушку, мягко откидывается на диван и прижимает парня к себе крепче, сдавливая его в локтях тонкими пальцами в бинтах – его уже успели подлатать по дороге на корабль. – Ты справишься. Он целует Лэнса во влажный соленый висок. Издали доносится шум включения воды в общей душевой, скрип мокрого кафеля и пластиковый протяжный хруст, как от нескольких упаковок с водой. Лэнс жмется крепче, трет указательный палец об большой и откидывает голову в бок, тяжелую, после бессонной ночи и продолжительного многочасового боя, гудящую, после опасных маневров его парня, любящего уходить в пике неожиданно, но очень вовремя. Кит целует его в скулу, слегка приподнявшись на левом локте. Лэнс пытается опустить его назад, они оба охают от боли. Кит улыбается нежно: – Ты такой сильный, я тобой горжусь. Кит шепчет нечто почти неслышимое, и от его голоса вибрирует тонкая грудная клетка под футболкой. Лэнс прикрывает тяжелые веки и маслянно вздыхает, его горло хрипит водянистыми остатками всхлипов. – Ты потрясающий. Кит целует его в щеку, опираясь уже на полную ладонь и сгибаясь в спине сильнее. Мышцу возле лопатки тянет тупой металлической болью, как наливающаяся гематома с привкусом фиолетового и черного по краям. У Лэнса ссадина на носу покрыта запекшейся коркой, опухла слегка, порозовела, а еще восемь белых медицинских стежков над темной бровью. Лэнс сипит: – Мы бы без тебя… Ты же так рисковал. Лэнс дрожит – его самого едва спасли от полной разгерметизации в бою после самого сильного удара по линкору. Ему в ответ шепчет: – Для меня ты – настоящий герой. Кит припадает к его губам, неудобно изогнувшись на диванной пушистой подушке в их огромной столовой, будто украдкой выхватывая поцелуй, пока никто из команды не заметил их ребячества. Лэнса прорывает. Он давится плачем, кашляет и отстраняется, впиваясь в бедра Кита ушибленными пальцами с красными костяшками. У него сломан ноготь на безымянном пальце правой руки, все в сукровице и капельках крови, а пластырь ощутимо царапает кожу через ткань. Кит убаюкивает его в своих объятиях. Он шепчет, он целует, он мягко улыбается слезящимися глазами. Лэнс пытается ругаться, всхлипывает, тянет их двоих улечься на пол и лезет целоваться снова. Они смеются через слезы, Широ в шуточной манере тихо шугает их с кухни, как юных провинившихся кадетов на Земле. Парни заваливаются к Лэнсу в комнату, неожиданно путаются ногами в стоящих полках и спотыкаются об яркую, но чересчур длинную гирлянду. Кожа Кита – кипящее озеро, он чувствует любое прикосновение до бесконечности ярко, а под его руками у Лэнса искрит внутри целая вселенная. Лэнс смеется мягче, чем за последние недели три: – Я так и знал, что ты такой же волшебный, как и космос, – Кит верещит ему в ухо и несерьезная возня перетекает через несколько минут в нежные прикосновения по вновь разгоряченной коже. Лэнс стонет первым и, заломив брови домиком, больше не удерживает руки Кита, направляющиеся к заклепкам от низа его комбинезона. Кита словно обдает контрастной водой из сломанной душевой. Он припадает к шее, к ключицам, к плечам – целует Лэнса всего, стараясь не причинять боли и не касаясь свежих, влажных травм. МакКлейн отвечает ему с тем же энтузиазмом. Они звонко хихикают между ласками. Рука на бедре, выводящая мягкие круги и скользящая вверх по синтетическому костюму. Пальцы у края белья, слегка подцепляют ткань, ползут ниже, едва заметно касаясь кожи. Трепетно-влажный жест, от которого у Лэнса снизу все поджимается в мгновение – Кит облизывает его по всей длине и вскидывается, чтобы откинуть с лица волосы, улыбается правым уголком прикушенных губ. Он сам часто дышит через нос, но не попробовать не может – постепенно стягивает белье вниз, проводя цепочку глухих поцелуев от торчащей тазовой костяшки до лобка. Поднимает взгляд и насаживается ртом до момента, пока ему почти не перекрывает воздух. Лэнс почти плачет сквозь стон, оттягивает парня выше и шепчет ему, как сильно Кит ему дорог. Лэнс закидывает одну ногу высоко своему парню на плечо, прогибается сладко в пояснице, глядит влажными светлыми глазами из-под опущенных век и часто моргает, когда Кит неторопливыми движениями добавляет пальцы. Его протяжный стон отзывается у Когане во всем теле – он упирается лбом в бок Лэнса и ему нужно несколько секунд, чтобы просто прийти в себя от чувства бескрайней любви и поглощающей без остатка страсти. Движения сменяются более неторопливыми, тянущимися до бескрайних галактик. Лэнс выскуливает каждое поступательное, мягко, неумело пытаясь двигать костлявыми и острыми бедрами в ритм, периодами сбиваясь и смущенно поджимая яркие губы. Кит придерживает его, поглаживая нежную кожу на талии шершавым пальцем и ласково завлекает его в новые и новые поцелуи, едва они отстраняются друг от друга. Лэнс прерывисто хнычет, часто дыша и, едва доведенный до края, обхватив двумя руками Кита за заднюю часть шеи и прижавшись друг к другу влажными лбами, надломленно скулит ему в самое ухо: «Пожалуйста-пожалуйста». И этой небольшой детали на грани реального и исключительного хватает двоим, чтобы довериться полностью. Лэнс прикусывает слегка подзатянувшуюся губу парня, интимно надтрескивая стон в поцелуе, пока кончает, и запрокидывает голову. Кит проваливается в бархатно-жгучее ощущение, чувствуя полную отдачу, необъятную привязанность и осторожную, едва очерченную внутреннюю моральную связь. Они синхронно начинают заливисто, слегка по-детски, смеяться, раскинув липкие и влажные ноги и руки друг на друге, совершенно не заботясь о перевязках и швах. Кит думает, что, в целом, они справятся, и список уже можно отложить подальше. Лэнс же бесконечно старается всплыть на поверхность и поверить Киту, что не все его умения – плохие штуки в доброй обертке. И у Лэнса постепенно это получается. Они явно обречены – на счастье.