Погода за окном на удивление не могла не радовать: светило солнце, морозный воздух слегка бил по носу и покалывал щёки; обещанный Норд-Ост не спешил приходить, хотя «борода» уже налилась бело-молочным цветом. Идеальный день для прогулок. Прогулок по набережной, по улицам, по порту. Давно Новороссийск не заглядывал туда, пора бы проверить, как там обстоят дела.
Но работу никто не отменял. С того самого 1896 года, когда Екатеринодар выделил маленькому Новороссийску отдельную территорию, жизнь довольно сильно изменилась: пришлось сократить количество и время прогулок с Геленджиком, проводить меньше времени в порту и сесть за стол с приличным количеством разных отчётов и приказов.
В начале Екатеринодар старался помогать с какими-то сложными заданиями, но со временем пришлось включить самостоятельность и успокоить своего наставника, пообещав, что всё будет выполняться в лучшем качестве и содержании.
Поэтому сейчас он стоит напротив своих «подчинённых» (противное слово, которое Новороссийск старался всё меньше употреблять по отношению к своим посадам) и старается не обращать внимания на режущую головную боль, изредка массируя виски.
— Думаю, можем начинать наше собрание, — отодвигает стул и аккуратно, почти бесшумно, садится на него; кладёт голову на руки, словно выходец из дворянской семьи, складывая их в слабый замок и с улыбкой смотрит на присутствующих. — Готов выслушать все новости Ваших округов, мои дорогие.
Обращение – знакомое всем. Он всегда старался относиться к каждому как к равному себе. К тому же, старшим здесь был явно не он, на что часто указывал Сочи в спорах, явно намекая на себя и Туапсе, за что получал толчок в бок от последней.
Улыбка становится какой-то кривой, а по лицу проходит гримаса боли. Отводит голову в сторону, зажмуривает на пару секунд глаза и только после вновь поворачивается к Туапсе и Сочи.
—
Николай Михайлович, с Вами всё в порядке? — Туапсе смотрит взволнованно, внимательно, наклоняясь ближе. Слышит сбоку тихий «фырк» и смотрит на Сочи с выражением, а-ля «прекрати-себя-так-вести» и хмурит брови.
Делает лишь многозначный жест рукой и вновь натягивает улыбку. Отвлекается на вскрики за окном, на белые плакаты с яркими надписями и тихо вздыхает – надоели уже эти головные боли и спасения от них никакого не найти. А рабочие всё возмущаются и возмущаются, не давая покоя никому.
— Всё в порядке, рассказывайте, — вновь смотрит на присутствующих и улыбается.
Он не хочет быть слабым. Он – глава губернии. Он – город. Он – пример для всех. И падать лицом в грязь он просто не может и в жизни не посмеет. Вон, Санкт-Петербургу наверняка ещё сложнее, совсем не жалуется, наоборот, всегда серьёзен и статен, от него даже издалека веяло величием; а ведь он столица целой империи и это наверняка сложнее.
Да даже Екатеринодар никогда не жаловался, а маленькому Новороссиюшке всегда хотелось быть похожим на него. Он восхищался им. Он восхищался всеми городами с великой и долгой историей и хотел тоже хоть чем-нибудь, да выделиться. Хотя бы тем, какая хорошая у него губерния и какой он хороший административный центр. А личные проблемы подождут. К ним можно вернуться и позже.
— Ну, — после некоторого молчания, Туапсе поправила лежащие перед собой бумаги и разорвала молчание, — в моём округе всё в порядке, из нового... — она задумалась, приложив палец к губам, — а, точно! Два крупных корабля встретили. Экипаж был принят великолепно, — самодовольная улыбка не позволяла усомниться в сказанном, — накормлен, напоен и отправлен дальше. Также хотела попросить Вас выделить денег на ремонт мостовой.
— Но я же выделял деньги в прошлом месяце, — просматривает протянутый отчёт, слегка закусив нижнюю губу – привычка с детства, от которой нелегко избавиться.
— Ох,
Николай Михайлович, Вы ведь знаете этих людей, — махнула ладонью, — они позабирали бóльшую часть средств в свои карманы, да так, что для ремонта ничего толком и не осталось! Выделите, будьте так любезны.
Голова идёт кругом, а резкий звон в ушах заставляет закрыть их и сжаться в «комочек». В посаде что-то происходит и это сразу понятно без каких-либо вопросов. Наверняка опять стачки проходят или их уже пытаются остановить.
Алгоритм действий у наблюдавших эту картину прост: дать стакан воды, утереть при наличии выступившие слëзы, прижать к себе и постараться как можно скорее успокоить; а вот как и кому успокаивать уже зависит от самого пострадавшего.
Сделали идеально все шаги? Молодцы, Вы спасли одно олицетворение от потери сознания.
Движения отточены до идеала: Новороссийск наливает воду из кувшина и подаёт платок, а Сочи придвигается ближе и обнимает, поглаживая по голове и шепча незамысловатые слова.
Брызнувшие слëзы текут по румяным щекам, не успевают впитаться в кожу – аккуратно вытираются платком и более не тревожат.
— В-всë хорошо, — Туапсе шмыгает носом и поднимает голову, оглядываясь по сторонам, улыбается. — Я в порядке, давайте продолжать.
И никто не противоречит: усаживаются как ни в чëм не бывало, лишь изредка вновь поглядывают с волнением.
— Да в порядке я, — не выдерживает взглядов и фыркает, — прекратите, ради Бога.
Она не любит казаться слабой. Не любит, когда ей говорят, что она девочка и должна дома сидеть, да за порядком следить. Она любит бегать в лес вместе с другими мальчишками и девчонками, кататься на лошадях и с важным видом держать в руках какое-нибудь оружие.
Ох, сколько раз она уже сбегала от нянечек и их скучных «женских» занятий; сколько раз уже получала за это; и сколько раз ещё будет так делать и делать.
Интереснее ведь играть в поле, скакать на лошадях, стащенных с какого-то чужого база, собирать цветы и плести венки, после чего бегать и пытаться надеть их на голову другим мальчишкам и девчонкам, а в особенности Вардану. Сколько же смеха и радости это приносит.
Но иногда всё же стоит включать самостоятельность и серьёзность. Особенно, она серьёзна на собраниях и при выполнении работы, которую от неё требуют. Новость о том, что теперь в её честь назвали округ губернии, да ещё и сделали её ответственной за него, была очень неожиданна. Но, стоит отметить, очень приятной.
— Ам... — Сочи всё же переводит взгляд на Новороссийск и вновь расслаблено усаживается на стуле. — В моём округе ничего нового. Только митинги постоянные, — ловит на себе недовольный взгляд Туапсе и хмурит брови – сегодня он молчать не намерен. — Хотя, почему же только у меня? Думаю, наша дорогая столица губернии уже заприметила эту проблему, что не даёт жить каждому, — ухмыляется, подпирая одной рукой голову. — Я ведь прав, Новороссийск?
Он доволен собой. Он не может удержаться, чтобы не сказать в лицо зазнавшемуся городу всю правду. Никогда не скрывает истинных слов или пытается подстелиться под центр. Самолюбие не позволит.
Он же видит, что все черноморцы борются с постоянными головными болями из-за митингующих рабочих и крестьян. Да что уж греха таить, он и сам часто сталкивается с потемнениями в глазах на пару-тройку секунд. Мало приятного в том, что ты резко теряешь способность видеть.
— Да, — тихо выдыхает и жмурится, чтобы привести мысли в порядок, — я стараюсь делать всё, что в моих силах.
— Правда? Как-то не заметно, — откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Не обращает внимания на тихое «Вардан!» со стороны Туапсе и строит наигранное сожаление в голосе, прикладывая руку к сердцу. — Ох, извините меня, Бога ради, у Вас ведь наверняка свои дела есть, а я тут с какой-то мелочью к Вашему Превосходительству лезу.
Выводит из себя, называет несоответствующими словами и просто играет в забавные для него «кошки-мышки», берёт на себя роль кошки и старается загнать глупую мышь в клетку. Редко работает такой план, в основном всё оканчивается крупной ссорой и угрозой Новороссийска оставить его на всю жизнь посадом без имени и округа. Не сделает – слишком много бумажной волокиты и необходимы достойные аргументы, коих не имеется. И он этим пользуется, выливает чужое терпение из чаши на пол, не подбирает слова при речи и иногда ведёт себя не по всем правилам этикета и хорошего тона.
— Сочи, если ты опять решил учинить скандал, — шипит сквозь зубы, хмурит брови и смотрит неотрывно, — то не делай этого хотя бы при девушке!
— Скандал? Ни в коем разе, Новороссийск, даже в мыслях не было, — лжёт и даже не старается это скрыть. — Но если нашей столице так сблагоразумилось, то,
Тань, выйди, пожалуйста, — знает конечный исход: Туапсе останется сидеть на месте, а Новороссийск будет бегло рассказывать о письмах из Санкт-Петербурга и будущем губернии. Лишь бы поскорее избавиться от него.
— Недавно пришло письмо из Петербурга, — вздыхает, достаёт из распечатанного конверта письмо и бегло пробегает глазами по тексту. — Александр Петрович пишет, что нам необходимо повысить население в сельской местности и у Вас в посадах, — смотрит в окно и тихо, почти шёпотом, добавляет. — А то все ко мне едут...
Заканчивает собрание быстро: новых новостей и изменений не было, как и сил говорить что-либо. Складывает полученные отчёты в ящик, обещая рассмотреть обращения как можно скорее и выделить необходимую сумму на их исполнение. Тихо выдыхает и не сдерживает улыбки, когда слышит за уже закрывшейся дверью почти неслышный «Ой-к» Сочи и «Как ты себя ведëшь со столицей?!» от Туапсе.
Туапсе – девушка бойкая, хоть ещё и совсем молода, как и остальное побережье. Новороссийску нравится в ней ответственность и способность одним взглядом заставить замолчать Сочи, когда тот перегибает палку. Пусть и не всегда это помогает, но после можно легко прочитать во взгляде девушки степень её злобы и сделать не всегда радостные выводы.
***
Закрывает входную дверь, облокачиваясь на неё спиной. Сегодня день был сложный, как и вчера, позавчера, да в целом этот 1905 год времени «на расслабиться» не давал. В этот раз вновь пришлось призвать казаков для разгона толпы. Голова болит неумолимо и даже рекомендованные Геленджиком лекарства не помогали избавиться от боли.
Вообще Геленджик был неплох в медицине: интересовался, читал различные справочники, книги и статьи в газетах, ходил на различные встречи с врачами, пусть и не везде пускали из-за того, что «ребёнок ещё»; и советы давал действенные, полезные.
Новороссийск даже предлагал ему выучиться на врача, даже был готов всеми силами помочь с осуществлением этой идеи, но всё как-то дальше разговоров не доходило. Зато какая же радость постоянно была на лице Геленджика, когда ему кто-либо (а в основном именно Новороссийск) дарил новенький справочник по медицине.
«11 декабря 1905 годъ
Вести записную книжку – предложение Екатеринодара, записывать туда прошедшие события и мысли – Геленджика. Выводит каждую цифру и букву аккуратным, слегка наклоненным почерком. Как учил Екатеринодар.
Планы на сегодня выполнены не до конца: остались не разсмотрѣнными пара бумагъ. Добавились новыя, которыя также необходимо разсмотрѣть.
Переходит в низ листа, выводит аккуратное
«Планы на завтра» и дописывает
«Разсмотрѣть новыя бумаги».
Дѣла съ революціей обстоятъ плохо: приходится примѣнять силу для разгона толпы. Знатно надоѣли рабочіи – они желаютъ избавиться отъ монархіи и самодержавія. Не поддерживаю ихъ стремленія и желаю имъ долгой каторги.»
Текст – без единой помарки. Он любит аккуратность. Отлистывает страницы назад, перечитывает заметку двухмесячной давности и замечает, что уже писал мнение о рабочих. Решает так и оставить – пускай, авось император или же Санкт-Петербург, прочитав эти записи, поймут, что он верен им и не собирается менять мнения.
В планы дописывает «Провѣрить портъ» и закрывает книгу, не раздевшись, ложится спать – сегодня он очень сильно устал и сил даже на такое не осталось.
