Катарсис дней моих

Чуя проводит по волосам, что лезут в глаза нависающего над ним Дазая. Большим пальцем мажет по лбу. Заправляет чёлку за ухо, но та снова падает, ширмой заслоняя обзор на лежащего Накахару. Больше он ничего не делает кладёт руки за голову, локтём задевая руку Дазая у своей головы. Осаму трясёт головой, смахивая чёлку. Свободной рукой касается груди Чуи, широкой ладонью проводит по прессу, спускается к паху. Прохлада пальцев холодит, вызывает толпы мурашек, пробегающих то по животу, то по спине. Осаму пальцем водит около резинки домашних штанов. То дразнит, проникая под них на сантиметр, то снова по животу проводит. Накахара так же лежит, только смотрит в глаза Осаму, иногда втягивая живот от щекотки и вдыхая поглубже, и грудная клетка то поднимается, то опускается. Осаму, как ледяной водой из синих морей окатывает, отрывает взгляд от чужих глаз. Губами к шее припадает и кусает в отместку за бездействие — Накахара решил его морить игнором. А хочется, чтобы коснулся, сжал посильнее, с нажимом провёл по телу. А Чуя решил извести его, чтобы скулил от досады, что не получает своего, как пёс просил, молил хотя бы коснуться. Дазай кусается, челюсти сжимает, бледную кожу всасывает и языком лижет. Чуя вздрагивает крупно, но вырывающийся стон сдерживает. Кадык поднимается резко и опускается медленно. Осаму носом по новому засосу проводит, и зубами царапает адамово яблоко, направляется поцелуями-укусами к ключицам, по животу ведёт. Зубами резинку штанов оттягивает, руками помогает и стягивает с Чуи. Тот ухмыляется, не собирается даже помочь. Дазай уже без рук, одними зубами за резинку стягивает боксёры. Уже сам в глаза заглядывает. Глаза у него бешеные, зрачки расширенные, но у Накахары не лучше: в глазах корочка льда треснула, а под ней черти плещутся, выпрыгивают из воды и искрятся. Чуя голову наклоняет, сверлит взглядом, зрачок расширяется ещё больше, хотя казалось, что больше некуда, скоро за радужку выйдет, и Осаму затянет в эту тьму. Не то чтобы он был против, совсем наоборот. Дазай против бездействия Накахара. Против до больных укусов за шею, до белых костяшек на сжавшемся на простыне кулаке, до по-детски глубокой обиды. Он кусает за тазовую косточку. А после прикусывает её ещё раз. Чуя шипит и дёргает ногой, коленкой в чужую грудь упирается. Дазай отстаёт от бедной косточки и кусает коленку. На что Чуя приподнимается на локте, руку в каштановые волосы запускает. Ласково проводит по голове, пальцами за ухом. Между пальцев резко зажимает волосы и тянет вперёд. Осаму поддаётся. Рука перемещается на его шею и тянет настойчивее к чужому (самому родному) лицу. Чуя в отместку кусает за губу, зализывает и языком проникает в рот. Поцелуй выходит слишком мокрым и через чур пошлым. Он отстраняется первым. Дазай тянется снова, но Чуя убирает руку с его шеи, нахально ухмыляется и смотрит исподлобья, мол, всё, дальше сам, старайся лучше и может ещё поцелую, коснусь. Осаму дуется, кончик носа прикусывает, на что Чуя морщится и за прядь волос дёргает. Дазай шлёпает по руке в своих волосах и занимает место между ног Накахары. Хорошо, по твоим правилам будем — облизывает головку, пропуская её между горячих губ, дыханием опаляет её. Пальцами руки выводит узоры на бедре и покусанной ранее косточки. Он берет в рот глубже, языком выступающие венки обводит. Двигает головой размеренно, перемещая одну руку на кровать, другую на собственный член. Проводит быстро вверх вниз, но коленка чужая опять в грудь утыкается, с нажимом давит. Он давится возмущением, выпуская член изо рта, на на макушку давят, пальцы в волосы зарывают. Он бросает взгляд на лицо Накахары, но член берет вновь и берет глубже, пропуская в горло. Накахара одобрительно мычит — неужели, звук издал, молчанка заканчивается. Пальцами массирует кожу головы, проводит по таким мягким (как такие вообще могут существовать), гладким волосам. А во рту Дазая пекло настоящее. Он спускает руку ему на скулу, по щеке одобрительно похлопывает — Дазай бросает недовольный взгляд (глаза у него, обычно мёдом или янтарем облитые, потемнели, стали темнее цвета кофейной гущи, стали темнее чёрного).Чуя приглаживает чёлку, убирая назад, заправляя за ухо. Рукой проводит по виску, щеке, линии челюсти — красивый, красивый, красивый. Дазай заглатывает на всю длину, носом в рыжий лобок упирается. Чуя поглаживает его по голове — хвалит, как собаку, и убирает руку. Дазай тонет в негодовании, ему чертовски мало. Мало, мало, мало. Хочется больше внимания, инициативы — а его обламывают специально, назло, провоцируют. Дазая ломает тактильный голод. Хочется ощущать всем телом чужое тепло, чужие руки чтобы контроль им отдать над собой. Он обиженно губу закусывает, пока Чуя наблюдает за ним с усмешкой, ждёт дальнейших действий. Вот же сука. Дазай седлает его. Раз Чуя отдал узду правления процессом, то теперь он будет делать, как нужно ему, теперь это правила не Накахары, а Дазая. Руку заводит за спину к себе, хочет сам насадится на член. Дазай двигает тазом. Ему досадно, что на него почти не обращают внимания, лишь смотрят, как на статую мраморную, и касаются изредка, чисто для проформы. Он двигается активнее. Голову задирает. Кадык катается вверх вниз. Скулит на одной ноте протяжно и жалобно. Чуя одной рукой его его за бок хватает. По рёбрам проводит с нажимом. Оттягивает ягодицу и возвращает руку на бок, сжимая, слегка оттягивая кожу. И замирает снова. Всё равно мало. Он дугой, как у арфы, выгибается. Чуя ладонью давит в солнечное сплетение, заставляя ещё сильнее поддаться назад. Зажимает сосок между пальцев. Тянется к Дазаю и лижет второй. Убирает руку с груди и мажет там языком, подбираясь к ключицам. Кусает косточку несколько раз и руки на бока возвращает. Дазаю тошно, он падает на грудь Накахары, двигаться уже не получается так активно, а хочется больше и быстрее. Руками за шею хватается и в ухо постанывает: — Чуя, пожалуйста — все гласные вытягивает и за мочку кусает, оттягивает её. Чуя проводит по спине, вызывая табун мурашек и стон. — Что пожалуйста? А Дазая размазывает. Член между животами елозит. Трахаться с Чуей— словно на карусели кружиться, не переставая. Мир смазывается, внутри восторг — хочется быстрее и быстрее, и только центр можно разглядеть, за него ухватится. Дазай хватается за Чую, словно и вправду может упасть, разбиться, сломаться. — Пожалуйста, двигайся, — скулит громко, воет собакой,— пожалуйста, быстрее, кусай, трогай, — плечи царапает, ногтями впиваясь в бедную кожу. Чуя резко двигает тазом, выбивая вскрик из Осаму. Она начинает активно вбиваться. Меняет угол и бьёт по простате. Дазай лужицей растекается, только руками за Чую мертвой хваткой держится — одна рука соскользнула назад и вцепилась в шею , другая в волосы зарылась, сжимает их и тянет. На пальцы кудри накручены, при каждом толчке Осаму дёргает за них. Чуя стонет в губы, кусает их. Языком по кафелю зубов проводит, по небу бешено шарит. Руками он сильнее обхватывает Дазая за спину, обнимает, прижимает к себе как можно сильнее. Хватка у него сильная, железная, надёжная. Ногтями в кожу впивается, оставляя глубокие красные полумесяцы. — Ещё, ещё, ещё, — Осаму молит прямо в мокрые губы, слюну по подборку размызывает, языком по губам, в поцелуй втягивает. Чуя губами проводит с нажимом по щекам и скулам, оставляя влажные дорожки, по лбу, складочкам от зажмуренных глаз. Оставляет мокрые поцелую по всему лицу, а после в шею утыкается. Волосы щекочут Дазаю шею и щеку. Чуя коротко кусает несколько раз, размашисто языком проводит, слизывая солёные капельки пота с кожи. Он делает несколько резких толчков, попадая прямо в простату. Дазай стонет его имя и кончает. Перед глазми плывёт, лишь чёткие цветные круги стоят, вокруг них темнеет. Он судорожно сжимает плечи Накахары. Тот рычит на ухо, делает несколько толчков, чуть слабее предыдущих и изливается внутрь Осаму. Дазай дышит тяжело, перед глазами тьма еле-еле растворяется, взгляд ещё мутный. Хватка ослабляется, но не пропадает, наоборот, он ещё и коленями обхватывает за бедра. Чуя тяжело дышит под ним, поглаживая по спине, пальцем обводит каждый выступающий по звонок. Лоб ко лбу — и просто лежат так. Дыхание медленно выравнивается и становится почти синхронным. — Вот же сволочь ты, — отдышавшись хрипит Дазай, явно не собираясь двигаться в ближайшие минимум пол часа. Чуя совсем не был против он аккуратно вышел из Дазая и обхватив его поудобнее, уложил голову между его плечом и шеей. — От сволочи слышу. — А ещё провокатор, — игнорирует слова Чуи и продолжает Дазай. — От пров.. — его затыкают поцелуем, влагу по губам размазывая. — Заткнись.

***

— Нихуя ты, — бурчит Чуя, перед зеркалом осматривая огромный лиловый засос на шее. Брови сведены, он внимательно осматривает искусанную шею и расцарапанные плечи с ещё не до конца сошедшими полумесяцами от ногтей, что впивались ему в кожу. Дазай довольно лежит на спине, не стесняясь наготы, осматривая крепкую спину и красные полосы и засос на шее Накахары. Он бы посмотрел бы и на искусанную тазобедренную косточку, но она скрыта домашними шортами, которые первыми Чуя нашёл на полу у кровати. — Ты сам виноват. Чуя бросает на него нахмуренный взгляд, но молчит —справедливо и правдиво, но он честно не жалеет. А потом в него со спины летит подушка: — А если бы ты меня изначально не игнорировал, то шея бы осталась более целой. — Не совсем, конечно, но.. — Более тихо прибавляет Дазай, махнув рукой в воздухе. Чуя поднимает подушку и направляется к кровати. — Ты чего.. — Спрашивает Дазай, смотря на подушку, поднятую над ним и со смешком отползает. Накахары улыбается немного хищно, ставит на кровать колено, а подушкой лицо Дазая накрывает, не давит почти. — О, нет и после всего, ты решил просто задушить меня?? — Драматично через смех говорит Дазай, слабо отбиваясь. — Да, — коротко отвечает Чую и полностью забирается на кровать.