☾
Джим откинул голову, наслаждаясь тем, как мягко перебирает волосы ветер, и расслабил пальцы, держась локтевыми сгибами за ванты. Его окружала бесконечная звёздная пустота. В груди было так много холодного воздуха и свободы, что он не мог насытиться ими, и дышал часто и глубоко, и долго не слезал с вант, продрогший, но счастливый до костей, безнадёжно очарованный прелестью открывавшегося перед ним мира, который стирал следы непрошеных шагов со своей груди, ничего не помня о тех, кто их оставил. Так о чём же молчали молодые звёзды, мерцая в такт биения жадного до истины сердца? Что они знали, что видели на своём пути? Палуба тихонько скрипела, изливаясь грезящей песнью о далёких странствиях, которым открывалась его страстная душа, поэтому громовой голос Джона Сильвера неприятно резанул по ушам и заставил обернуться. — Прохлаждаешься, Джимбо? — Он усмехнулся, подбоченившись. — Миссис Швабра жалуется, что ты проявляешь к ней недостаточно внимания. — Мы не сошлись характерами, — буркнул Джим и вскинул бровь — ему показалось, что судно сотряслось от басовитого смеха Сильвера. — Ну, это мы враз исправим, так что, голубчик, заживёте душа в душу! А ну давай сюда, — он кивнул на ведро, которое он принёс ему, поменяв воду. — И пошевеливайся! Тебя ещё поджидает гальюн на десерт. Джим чертыхнулся, скривив лицо от отвращения, но послушно спрыгнул с вант на палубу и, хмуро взглянув на своего начальника, который с довольной физиономией протягивал ему швабру, выхватил её у него из рук. Ну что за насмешка судьбы? Где бы только Джим ни оказался, ему приходилось возиться в мыльной воде и драить полы, в которых отражались молчаливые звёзды. Вот тебе и перевёрнутый мир! — Проворнее, парень, проворнее! — Лёгкий толчок от Сильвера был скорее для назидания, чем для угрозы, но его вполне хватило, чтобы Джима опасно качнуло в сторону, потому что затвердевшие от холода ноги плохо слушались его. — И надень это — у тебя уже губы синие. Джим поймал на лету брошенную чёрную куртку, которую оставил в кубрике, разжарившись со сна, и, почувствовав тепло благодарности, разлившееся по груди, усмехнулся Сильверу, расслабившись в лице. Сильвер махнул рукой — не за что — и принялся набивать табак в трубку. — Сильвер, — долгое молчание, прерываемое журчанием воды и убаюкивающим поскрипыванием палубы, вдруг показалось Джиму невыносимым, и он, оторвав взгляд от отражавшихся на блестевших чистых досках звёзд, повернулся к коку. — М? — А ты ведь много где бывал, да? Сильвер сжимал в зубах трубку, с недоумением уставившись на него. Джим растерянно разомкнул губы, вмиг пожалев о своём глупом вопросе — это он не видел ничего дальше родного Монтрессора, а Джон Сильвер бороздил просторы вселенной ещё до его рождения. И надо же было такое ляпнуть! Должно быть, слишком свежий воздух опьянил его, лишив самообладания, и потому с языка сорвалась неловкая, клубящаяся в голове мысль, которую в ином случае он не стал бы обличать в слова. Но Сильвер вдруг понял, что слова Джима проникали глубже, чем кинжал, которым его железная рука хладнокровно разрывала глотки. Он выпустил из ноздрей сизое облачко дыма и растерянно кашлянул, собираясь с ответом, но растерянность эта объяснялась лишь той неискушённой простотой, невинностью, с которой был задан вопрос — никто до сей минуты не обращался к нему так. Порой Сильвер забывал, что его подопечный юнга — это просто неотёсанный, живущий комнатными мечтами мальчишка, и этому загадочному могущественному существу Сильвер вдруг поддавался, опуская оружие. Потому что это существо владело словом — самым верным из всех. — Ну, бывал… Много где. А на что тебе? — Так, ничего. Джим стиснул в руках швабру и принялся яростно натирать доски, широкими шагами преодолевая расстояние до бортов. — На Прометее холоднее. Он замер, удивлённо взглянув на Сильвера. — Ты бы и дня там не продержался! Его смех напоминал чуть колкую, тёплую шерсть, и Джим испытал облегчение, когда она вновь простёрлась у него где-то под рёбрами, успокаивая его. — Чёрта с два! — выкрикнул он возбуждённо, и ухмыляющееся лицо Сильвера вновь исчезло в облачке табачного дыма. — Да ты бы себя видел, парень, кожа да кости одни… — А что, видно, кожи одной недостаточно? — насмешливо добавил Джим, кивком указав на кибернетическую руку Сильвера, покряхтывающую при каждом движении. В лице кока что-то дрогнуло, хотя на губах ещё блуждала весёлая улыбка. — Ты знаешь, — выдохнул он задумчиво, прислонившись спиной к мачте, — порой и целой жизни недостаточно, чтобы узнать, — Сильвер поднял взгляд на небо, — куда ведут эти чёртовы звёзды. Джим почувствовал, как сердце грузно подскочило к горлу, и стало трудно дышать. До этой минуты он и не воображал себе, что Сильвер мог с филигранной точностью понять его и то, что он имел в виду на самом деле, задавая свой вопрос. Но это правда — он действительно понял его, и Джим узнал об этом по его глазам, которые смотрели на него так, как на простого юнгу не смотрят. Кого же он видел вместо него? — Одно я знаю точно, Джимбо, — наконец произнес Сильвер, вновь закусывая трубку. — Путь этот никогда не проделывается в одиночку, уж помяни моё слово! Джим хмыкнул в ответ, оперевшись на швабру, и подумал о том, что в одиночку — это про него, с утробы и по сей день, когда в играх больше не участвуют самодельные корабли. В новой игре из уцелевших щепок остаётся только Джим — и беззвёздная пустота напротив. Ветер, вспышка — и вдруг так ярко и кра́сно внутри от страха и восторга; он один, один! он сам себе звезда, что, взрываясь сверхновой, становится ярче и сильнее перед самой своей гибелью. — Так и знал, что с тобой проблем не оберёшься! — Ну, это хотя бы было весело, — Джим пожал плечами, отметив про себя, что Сильвер увлечённо слушал его рассказ о своём единственном развлечении на Монтрессоре, за которое ему пришлось поплатиться перед полицией. Сильвер подробно расспрашивал его о конструкции солнечной доски, которую он соорудил собственными руками, и Джим, обычно угрюмый и немногословный, болтал об этом взахлёб, упиваясь чувством уверенности и спокойствия, что это не обман и его действительно слушают с интересом. Он как бы равнодушно упомянул и о том, как победил в гонке с лучшим сёрфером на Монтрессоре Рэем Куандри, который этой победой только оскорбился, потому что она досталась нищему юнцу с самодельной доской, и Джим состроил до того забавную гримасу, пародируя Рэя в гневе, что Сильвер зашёлся в смехе и долго не мог остановиться. Он изумлённо присвистнул, когда Джим, раздувшись от гордости, поведал ему о том, как недавно ему удалось проскользнуть на своей солнечной доске прямиком в отверстие вертящегося колеса мельницы — ещё немного, и его бы самого смололо в пыль, но он не знал об этом. Он знал только о том, что непременно окажется на той стороне. — И не страшно тебе было? — Ни капли. — Его губы сами растянулись в широкой улыбке. — Я подумал, что это сущий пустяк, и, в общем-то, так оно и было. Сильвер понимающе кивнул, улыбаясь. — Ну, а матушка твоя, конечно, так не думает. — Да это всё копы, — фыркнул Джим, припомнив их последнюю стачку в «Бенбоу», незадолго до того, как он сгорел дотла после нашествия пиратов. — Всё бы обошлось, если бы они не сели мне на хвост. Они забрали доску, а меня грозились отправить в колонию. — Так ты бы и там им задал жару, парень, — Сильвер со смехом потряс мальчика за плечо, и Джим засмеялся в ответ, зажмурившись, как в детстве. — Тебе сколько лет? — Пятнадцать. — Ну слушай, рановато тебе ещё за решётку. — Да я и не собирался. — Ты это копам объясни, — хмыкнул Сильвер, — что ты только веселья ради играешь со смертью, как со старым другом. Джим поджал губы, прислонив швабру к борту, приблизился к Сильверу и встал рядом, чтобы, подобно коку, откинуться спиной к мачте, сложив руки на груди. Он неожиданно почувствовал себя страшно усталым — как будто он наврал про возраст, а на деле стал старше на век, даже не заметив этого. — И больше никого? — Заметив, как лицо мальчика вытянулось в недоумении, Сильвер уточнил: — Ты один или со шпаной? — Один, — Джим нахмурился — да разве можно по-другому, когда есть он, сияющий и яркий, порывистый ветер и горящие в солнце паруса над головой? Когда он сам себе звезда путеводная в беззвёздной пустоте? — Так это не дело, Джимбо, — задумчиво протянул Сильвер. — В смысле «не дело»? — Ты же понял, о чем я. Даже пираты не выступают в одиночку. — Слушай, у меня есть доска… Вернее, была, — буркнул Джим, закатив глаза, — а другого мне и не надо. И пиратов тоже. — Он усмехнулся. — Я как бы… Ну, сам по себе, понимаешь? Иду по своей дороге, и никто мне не мешает. — Ну что ж, никто так никто, — Сильвер выпустил дым изо рта и, стряхнув пепел на пол, усмехнулся. Джим, заметив это, тут же подскочил: — Ты это серьёзно, чёрт тебя дери?! Я только здесь убрал! — Ничего, повторишь, чтобы в твоей пустой башке усвоилось. Кончай уже трепаться, бери причиндалы — и вперёд, а затем в гальюн. И поживее! Джим глухо застонал, сдвинув брови, и, отлепившись от мачты, схватил было швабру и потянулся за ведром, как почувствовал крепкую хватку на своём плече, притянувшую его обратно. Он мягко впечатался в мачту и взглядом последовал по железной огромной руке, осторожно державшей его, к глазу, направлявшему золотистый тёплый луч прямо в его собственные. — Знаешь, парень, а ведь это здорово, когда рядом есть кто-то, кто поймает тебя, если твои паруса вдруг не раскроются, — сказал Сильвер вкрадчиво. Джим ответил не сразу, размышляя над его словами, и не отрывал взгляда от его кибернетической руки, в которой он считывал ответ на ещё не заданный вопрос. Но он всё же тихо промолвил: — Значит, это случилось с тобой, — он перевёл взгляд, посмотрев Сильверу прямо в глаза, — когда никого не было рядом? — Большие мечты предпочитают одиночек, — Сильвер усмехнулся, но совсем не весело. — За всё нужно платить, Джимбо, — и полной чашей. Но Джим не мог понять, что под этим разумел Сильвер, — до той поры, когда снаружи всё стало горячо и кра́сно, и безмятежная пустота разразилась взрывом раскалённой звезды, пригрозив капитану разделать её судно в щепки. Тогда и чаша переполнилась, и у этой же самой мачты Джим, сосредоточенно затягивая страховочные тросы, которыми были обвязаны члены экипажа, свалился на палубу, больно ударившись головой о борт, когда на судно набросилась взрывная волна. В то же мгновение рядом с ним, будто из ниоткуда, возник Сильвер, который тут же поднял его на ноги и встряхнул за плечи, потому что у Джима закатывались глаза. — Ну, всё-всё, хорошего помаленьку, — рвано выдохнул он, заметив, что у Джима носом пошла кровь; он закашлялся, наконец прийдя в себя, и сжал рукой замусоленный носовой платок, который Сильвер сунул ему под ноздри. — Дыши ртом, слышишь? Давай сюда! — От тряски его подкосило в сторону, но ему удалось добраться до мачты, собрав Джима в охапку. Сильвер прижал его к мачте, велев обхватить её руками, а сам накрыл его собой. Джим чувствовал жар огня от звезды, что стремилась сожрать их, распахнув широкую чёрную пасть им навстречу, и подумал о том, что Сильвер может обжечься, если не сдвинется чуть влево; и, точно в подтверждение этому, призывно затрещали солнечные паруса, подхваченные искрами. Всё вокруг было неистово красным. — Порядок, Джимбо? — услышал он над головой и смог только утвердительно промычать в ответ, отчаянно борясь с дурнотой. Его тошнило, но он крепко стиснул зубы и закрыл глаза, заслышав вдалеке крик капитана, призывавшей команду приготовиться… Но к чему? Если бы Сильвер не держал его, прижимаясь к нему телом, Джим тут же распластался бы на досках, поддавшись слабости, сковавшей его, но что-то — он знал это, даже крепко зажмурившись, — гораздо страшнее этого происходило снаружи, и ему нужно было держаться до конца, несмотря на вкус разгорячённого металла в носоглотке — будто бы пепел погибающей звезды. По крайней мере, в этой схватке со смертью Джим не был одинок.☾
Но она была проиграна, потому что смерть оказалась хитрее; потому что Джиму не стоило доверять даже тросы, не говоря уже о чём-то большем. Мистер Эрроу погиб по его вине, и это клеймо отныне носить ему на сердце. Впервые в жизни Джим понял, что может быть полезным не только на кухне и со шваброй в руке; что на самом деле он значит гораздо больше, чем может себе представить, и для этого ему не нужно вставать на солнечную доску, чтобы вытворить очередной безумный трюк и со смехом обвести смерть вокруг пальца. В этой игре побеждала она и сама смеялась ему в лицо с тем ледяным безмолвием, с которым простёганное равнодушными звёздами небо обращалось к нему, высвечивая застывшие в глазах слёзы. Джим скрылся в гальюне, где его наконец вырвало. Бывало, он так же жалко корчился на земле после неудачных попыток покрутиться в воздухе, когда он ещё был не так ловок и силён — ему было всего восемь, когда он соорудил свою первую солнечную доску. Джим в бессилии сполз на пол, захлебнувшись, и его плечи затряслись; как и в восемь, он рыдал забывшись, размазывая по лицу слёзы — или кровь, да какая разница? Но если тогда, когда Джиму было восемь, когда отец оставил их с матерью, — нет, оторвал и бросил, бросил, бросил! — он понимал, что ничего не может с этим поделать, то теперь его разрывало ясное, как вспышка сверхновой, осознание, что от него зависело так много, так много жизней в одних его руках; что он мог исправить, он сам, Джим Хокинс, будь он лучше, чем есть, никогда бы не допустил ошибки, и мистер Эрроу остался бы жив, и этот чёртов трос… Вон он, оторванный кусок верёвки, что будто бы легла на шею, — так трудно Джиму стало дышать, когда он, успокоившись, покинул гальюн и увидел её валяющейся на палубе. Он наклонился и сжал её в руке — пальцы стиснули её так крепко, что на костяшках добела натянулась кожа. Джим не хотел попадаться кому-либо на глаза и бесшумно прошмыгнул в кубрик, чтобы умыться холодной водой, сменить рубашку и, завернувшись в куртку, как в одеяло, устроиться клубком на самом дальнем гамаке. Из рук он не выпускал верёвки, без конца наматывая её на пальцы, — закрутить, продеть конец в петлю, стянуть… Булинь вяжется легко, одной рукой, чтобы не терять времени, — так учил его Сильвер. Джим знал, что не сможет заснуть. Тошнота не отступала, а голова ещё отзывалась болью от удара — должно быть, сильный ушиб, но может ли сравниться с ним чёрная дыра, что разошлась в груди? Суетно покрутившись, Джим сдался, спрыгнул с гамака и поднялся на опустевшую палубу; в воздухе ещё чувствовался горький запах табака. Он залез на ванты, устроился, свесив ноги, и принялся лихорадочно повязывать булинь на пальцах, чтобы распустить и начать сначала. Если бы он только мог отвернуть секунды вспять, распустить этот узел обмана и начать сначала… Он всё осмотрел. Когда взрывная волна сбила его с ног, он затягивал тросы во второй раз, проверяя узлы. Он не отходил от них ни на шаг, подобно верному стражу, исполняя поручение капитана. Он чувствовал груз ответственности на себе, но и он же окрылял его, потому что он был частью команды, бросившей всё, чтобы спасти свою шкуру. Он был одним из них. — Так вот ты где, Джимбо! Где же ещё тебе быть, как не здесь, а? Он был… не один. Это же табак Сильвера — и как Джим не учуял его сразу? — Не жалуйся, если сорвёшься- — Тем лучше. — Да что ты? Сильвер опёрся на борт локтями, попыхивая трубкой, и покосился на Джима, подняв голову. Джим сидел сутулый, почти расслабленный, не держась за ванты, так, словно под ним — пол детской, застеленный ковром, а не бездонная глубина ледяной вселенной. — Слушай, парень, здесь нет твоей вины. Джим шумно выдохнул; внутри, где пепел вместо живого сердца, ещё тлел жар. Джим чувствовал вкус крови и жёлчи во рту, прикладывая язык к небу. — Однажды мы все окажемся в этой чёртовой дыре, и никто даже слова не скажет, — продолжал Сильвер насмешливым тоном, — не заметишь, как тебя сожрёт, только матушку свою припомнишь напоследок. Им ведь всё равно, — он кивнул на звёзды, — и те, кто посвящает им свою жизнь, принимают это. Так прими и ты, если хочешь следовать за ними. Джим почувствовал, как что-то наконец взорвалось в нём, и на сей раз это было больно и совсем не смешно, потому что он понимал, что игры закончились. Его перевёрнутый мир и вовсе вывернулся наизнанку, и потому Джим больше не узнавал его. Он распустил узел, со злостью отбросил кусок верёвки и спрыгнул на палубу. На губах его щерился пепел, и он кричал, обжигаясь и обжигая; он даже не заметил, как из глаз брызнули злые слёзы, а слова перебили хриплые, задыхающиеся всхлипы, с которыми он пытался бороться. Джим никогда не плакал на виду, оставив это матери. Он мог кричать и огрызаться или же вовсе не вымолвить и слова, угрюмо сдвинув брови на переносице, но слёзы свои он заточил глубоко внутри, чтобы никто не знал, чтобы он сам забыл о том, как это больно. На сей раз он уступил им, проявив неосторожность, — узел его ослаб, и сердце вновь захлестнуло болью, которая с детства терзала его, напоминая о том, что, как бы он ни старался, его паруса не раскроются, не нальются светом; он будет падать, а мир вокруг неистово кружиться, и ничего, ничего, что могло бы это остановить — ничего нет. Про таких, как Джим, говорят «оторви и брось», но Сильвер ловит его, и Джим неожиданно понимает, что на самом деле хотел этого больше всего на свете. — В тебе есть задатки величия, Джимбо. Я это точно знаю. Когда пламя с его языка иссякло, в ответ загорелся Сильвер — и ярче, так, что слепило, и Джим едва ли был способен смотреть на него, чувствуя, как нещадно щиплет глаза. Но, кроме того, Джим наконец почувствовал, что боль ослабла, и вскоре он всхлипывал уже от облегчения, отпуская слезы, себя, прощая; и крылатая лёгкость охватила его, будто его подняли, разбитого, и вновь собрали по частям бережливыми руками. Сильвер крепко обнял его, и кибернетическая рука, обхватившая его за плечи, казалась мягче живой ладони, которой отец когда-то проводил по детской макушке в редкие минуты хорошего настроения. — Порядок, Джимбо? — Сильвер внимательно воззрился на мальчика, и Джим, оторвавшись от его груди, от которой пахло табаком и звёздной пылью, усмехнулся. — Полный, — он шмыгнул носом и полез в карман своей куртки. — Спасибо за платок, старина. Он счастливо зажмурился, когда Сильвер разорвал тишину своим громовым хохотом.☾
Когда-то в стенах детской Джима Хокинса проходили величайшие битвы… Но самая важная для него состоялась на расстоянии в несколько световых лет от неё — и меньше всего это походило на игру. Всё было по-настоящему — и ярко-красным. Планета сокровищ погибала, угрожая схоронить под руинами и «Наследие Стивенсона», и экипаж корабля, поэтому решение далось само собой. Джим крикнул капитану, чтобы она приказала разворачивать судно обратно, и, бросившись на палубу, чертыхнулся от разочарования, поняв, что под руками у него нет ничего, что могло бы присоединить к оторванному лоскуту металла ракетный двигатель. Получилась бы импровизированная доска — без парусов, но с огнём, который бы вывел их на единственно возможный путь спасения. — Что нужно делать, Джимбо? — Да присобачить эту штуку, чёрт знает как… — Понял. Отойди, — Джим с изумлением уставился на металлическую руку, которая трансформировалась в держатель с электродом для сварки. — Тебе что, уши заклинило? Не мешайся и отойди в сторону, кому говорю! На мгновение его ослепила вспышка, и Джим закрыл глаза. Сильвер справился за считанные секунды и затем помог водрузить доску на борт так, чтобы Джим мог запрыгнуть на неё. Он вздохнул и машинально обернулся к Сильверу. — Порядок, — кивнул Джим, проверяя доску на устойчивость, и замешкался на мгновение. Его лицо выражало такую непоколебимую решимость, что Сильвер растерялся, поймав его взгляд. Кого он видел? он знал — и это знание принесло ему почти нестерпимую боль. Сильвер понял это по тому, как Джим, упрямо поджав губы, посмотрел на него перед тем, как, топнув ногой по педали, завести двигатель и сорваться с корабля в пустоту. Сильвер видел в сияющих глазах Джима готовность погибнуть ради того, чтобы спасти команду — и он знал, что Джим без колебаний сделает это, не побоявшись смерти, потому что в этот раз их силы были равны. Он летел, ловко минуя искорёженные плиты, что вырастали преградами на его пути к порталу, и думал только о том, как коснётся голографической карты, ткнув пальцем на полумесяц Кресценции. Едва двигатель затухал, он давил на педаль снова и крепко стискивал зубы, сосредоточенно глядя перед собой. Голова была ясной, а сердце билось быстро и ровно — как будто снова в игре, а впереди только облака, очередная стачка с копами и искажённое в тревоге лицо мамы, кричавшей ему: А если бы педаль не сработала?! С его губ сорвался протестующий хрип. Джим обернулся, когда рёв мотора стих, и снова надавил на педаль, потом ещё и ещё… Плиты вырастали на глазах со световой скоростью. Когда Джим понял, что падает, его охватила такая дикая злость, что он не сдержал крика. Он падал прямо в широкий разлом плит, в котором плескался огонь, и жар от него неприятно лизнул кожу, которая вмиг покрылась потом. Задыхаясь, Джим ухватился за доску и бросил взгляд вверх — не разобрать, где всевидящая пустота, а где слепая твердь: всё слилось воедино. Он столько раз побеждал смерть, воображая себя героем, но теперь, когда в его руках было столько жизней, которые он пытался спасти, он понимал, что делает это только потому, что иначе было нельзя. Должно быть, в том вовсе не было ни толики храбрости или безумия (впрочем, кто отличит одно от другого?); Джим знал только, что выбора у него попросту не было. Долг — вот всё, что оставалось. Поэтому он подумал, что так можно попробовать — если заглохший двигатель разгорится от трения с плитой, то ему хватит несколько секунд, чтобы взлететь и опередить корабль. Он может успеть переключить портал. Если же нет… Впрочем, об этом можно будет подумать потом. Теперь же он мог думать только о том, что падать совершенно не весело и даже не нужно, когда от этого зависит так много. Джима сковал страх — не перед смертью, но перед поражением, которого он не мог допустить. И ему удалось. Парусов ему не нужно было, чтобы взлететь, и когда он протянул руку, свет открывшейся Кресценции тотчас принёс ему облегчение — и абсолютное счастье победы, которое вмиг разлилось по телу. Он почувствовал, почти увидел, как светится сам — ярче новорождённой звезды. Джим не мог отринуть того, что этот опасный путь он на самом деле не прошёл в одиночку, потому как, если бы Сильвер не передумал в последнее мгновение, ничего этого никогда бы не произошло. — Сильвер, — Джим отпустил верёвку, развязав узел, чтобы освободить шлюпку, и поднялся с колен. — Почему ты это сделал? В грузовой отсек со шлюпками заливался девственно алый, нежный свет зари. Джим невольно уставился в открытый люк, наблюдая за завитками облаков, напоминавшими табачный дым, но, почувствовав направленный на него золотистый луч кибернетического глаза, он тут же перевёл взгляд на Сильвера. — А была ли велика, — несколько отрешенно проговорил он, — мечта всей твоей чёртовой жизни, которую предаёшь ради чего-то большего? Джим нахмурился. — В камбузе мне показалось, что ты предал- — Пóлно, Джимбо, это всё осталось в прошлом, — отмахнулся Сильвер. — Планеты сокровищ теперь нет и в помине, так о чём нам тут толковать? — О том, что ты положил всю свою жизнь на то, чтобы найти её. — Так ведь то и случилось, и не без твоей помощи, — Сильвер усмехнулся. — В одиночку я бы не справился. Джим улыбнулся, припомнив их разговор на палубе ещё невредимого «Наследия». — И ты не жалеешь? — тихо спросил он, внимательно глядя на Сильвера. — Нет, — тот с улыбкой покачал головой и мягко потрепал Джима по плечу. — С тех пор я приобрёл гораздо больше, чем мог себе представить, и если тогда я, позволю сказать, с лёгкостью отказался от сокровищ, о которых мечтал всю свою жизнь, то теперь мне будет очень, очень трудно расстаться с тем, о котором я даже и не мечтал, Джимбо. И Джим наконец всё понял. Он почувствовал, как жжёт в глазах, подскочил к киборгу и обнял его, прижавшись к его груди — там, где билось дорогое ему сердце. — Ох, чёрт возьми! — Что? — Да масло в глаз попало, — вдруг всполошившись, Сильвер отпрянул и принялся тереть кибернетический глаз живой рукой. Джим усмехнулся, судорожно вздохнул и, вытянув из кармана брюк, протянул носовой платок его владельцу. Сильвер замер, уставившись на него, а затем хрипло рассмеялся, принял платок и поднёс его к глазам. — Порядок, Сильвер? — мягко спросил Джим, наблюдая за ним. Сильвер вздохнул, посмотрел на него с необъяснимой для того гордостью и, улыбаясь, кивнул: — Полный, Джимбо.