***
Пир понемногу затихал: многие уже растекались по своим комнатам. Многие, но не все. Были и те, что явно жаждали пировать до рассвета, который на Севере наступает очень уж поздно. Что ж, мечте Пса напиться, забыться и тихо помереть в гордом одиночестве опустевшего зала, не суждено сбыться — он ненавидел такие толпы людей, а высидеть ещё и до последнего пьяного придурка было невозможно. Ещё и эта Птаха… Если б не она, не её щебетание, — щебетание, в котором сталь — Пёс бы утопил себя в вине ещё до утра, и всё, всё было бы проще. Ему не хотелось видеть брата — но Пёс уж поклялся убить его, утешая себя лишь тем, что он, скорее всего, и сам не переживёт этой драки, к которой он шёл полжизни, или, что ещё лучше, как бы невзначай помрёт раньше своего приезда в Королевскую гавань. И вот Пташка-Санса, руку которой Пёс не оттолкнул, она вновь появилась перед ним, и оказаться ему сразу в Семи Преисподних, если он не был рад её видеть — пусть и такую другую. Но чёрт возьми, теперь Пёс больше не был уверен в том, что жаждет смерти. Теперь он почти ни в чём не уверен. Разве что уверенность пришла в одном — ему захотелось жить. Хотелось обнимать Сансу, целовать её, пока хватит воздуха; хотелось пятнадцать детей — рыжих, как солнце и она сама; хотелось в зиму укрываться с ней одной шкурой, согревать Пташку в своих руках; хотелось… хотелось, чтоб всё это было взаимно. Но что может ждать старый блохастый Пёс от Пташки, пусть даже крылышки которой перебиты? Он сжал челюсти и с размаху разбил опустевший кувшин об пол. И даже в таком шуме на него обернулось несколько человек. Один из обернувшихся, одичалый, напоминавший Тормунда, — неужели они все такие придурки?! — захохотал и громко гаркнул: — Хрр! Обожжённый пирует вовсю! Смотри, хоть бы пару кувшинов оставь! А то в чём будут пойло нести? — Катитесь к чёрту, — хмуро рыкнул Пёс под громогласных хохот одичалых. Почему бы всем просто не оставить его в покое? Не представить, что его тут нет, и всё? Пёс залпом выпил вино из второго, пока целого, кувшина, вышел из-за стола и решительно направился к выходу. И внезапно понял, что ему просто нужен был предлог, чтоб выйти из зала. Предлог для себя, ни для кого другого. Он хотел найти Пташку. «Если встречу — непременно сознаюсь», — думал Пёс, тяжело ступая по пустым коридорам. Пусть Птаха отвергнет Пса напрямую, глядя ему в глаза, — так и умирать будет проще. Он был уверен, что Санса рассмеется ему в лицо своим идеальным смехом или и вовсе не обратит внимания. И всё же сердце Пса колотилось в такт его быстрому шагу. Пёс перешёл в следующий коридор — и затаил дыхание. Птаха стояла тут, тонкая и прямая, словно игла с алым хвостиком нитей. Она обернулась и взглянула на Пса своими огромными цвета северного неба глазами, не выражающими ничего. Пёс нервно сглотнул и шагнул к ней. Жёсткие юбки платья Птахи шевельнулись — неужели тоже хотела сделать шаг навстречу? Пес вздохнул и подошёл совсем близко. Хотел сказать — и слова замёрзли в горле, сдавили холодными руками, будто сам промёрзлый старковский замок был против этих слов. Пёс мог лишь смотреть на Пташку, глядеть верно, преданно, словно готов помереть на этом же месте, коль Она прикажет. И тут Птаха сама протянула к нему крылышко, свою тонкую ручку и улыбнулась. Пёс, чувствовал себя старым истуканом, вытесанным из самого дешёвого и уродливого камня — вот-вот надломится. Санса, не дождавшись ответного действия, сама подошла почти вплотную и взяла его под руку. — Проводишь меня до моих покоев, Сандор? Он будто лишь сейчас понял, что что-то происходит. Положил руку удобно, согнул в локте, чтобы Птичка могла подцепить лапу крылышком. Вздох. — Буду рад. По телу Пса пробежала дрожь — то ли от холода, то ли от неловкости близости к Птахе. К Сансе. Да, к Сансе. Ещё более странное чувство… Она больше не испуганная одинокая птичка, она — леди своего родного северного замка. В неосознанной попытке соответствовать статусу той, что сама подала ему руку, Пёс расправил плечи.***
Санса и Сандор двигались по долгим коридорам к покоям медленно — и молча. Санса старалась сохранить свою холодную маску изо всех сил — до нужного момента. До того, как она окажется в безопасности за дубовыми дверями. Она хотела заговорить — и не могла выдавить ни звука. Санса просто не могла вести с ним светские беседы — чересчур фальшиво. Он честный человек — быть может, самый честный из всех кого она знала, после отца. Человек, о котором она думала, брёл подле неё, сокращая, обычно широкие, шаги. Он поджимал губы, желваки его на обожжённых, не скрытых бородой, участках ходили. В целом, лицо его, умудрённое жизнью, выражало глубокие душевные процессы, и втайне Санса надеялась, что они совпадают с её. Всё в такой же тишине они дошли до покоев, к облегчению Сансы, не встретив в пути никого. Сандор помог Сансе отворить тяжёлую дверь и застыл перед ней, приоткрыв рот, глядя на Сансу во все глаза, пытаясь что-то сказать. Санса стояла в дверях, не торопясь проститься и захлопнуть. Она терпеливо ждала — слов, шага… Одного его шага было достаточно, чтоб всё решилось. Сандор вздохнул, сжал кулак и… развернулся, чтоб уйти. Санса почти до крови укусила губу. — Сандор, — она протянула руку и сжала ею плечо Сандора. Он застыл, повернув голову немного набок, как самый настоящий пёс, прислушивающийся к голосу хозяина. — Мне было бы приятно, если бы ты остался, — вежливо и, пожалуй, слишком напускно холодно сказала она. — Разве… — хриплый, усталый голос. — Э-э-э… Ты ведь… как его там… леди этого замка, — он сделал упор на слово «леди». — Разве… Разве можно тебе принимать меня у себя в комнате? — Именно. Я леди. Я дважды была замужем. И я решаю, с кем мне позволено общаться наедине, — Санса улыбнулась аккуратно и очаровательно — как и всегда. Она отняла руку от плеча Сандора, и он вновь оказался к ней лицом. Санса отошла от двери и, прислонившись к ней спиной, мягким жестом пригласила его в покои.***
Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине.
Мне хочется плакать от боли или забыться во сне —
Где твои крылья, которые так нравились мне?
наутилус помпилиус — крылья
Пёс нерешительно шагнул в комнату. Птаха будто дразнила его. Ему хотелось убежать с воем — он же уже струсил! не смог сказать три жалких словечка! Сейчас он ненавидел себя больше, чем когда бы то ни было, — и волновался. Какое-то чувство, которое он обожал и от которого он желал избавления, подсказывало ему, что должно произойти нечто важное. Через пелену дум и волнений до него доносилось щебетание Пташки: — Присаживайся, Сандор, — она всё также вежливо улыбалась, разве что, после того, как тяжёлая дверь в комнату захлопнулась, улыбка ее несколько потеплела. Или Псу это показалось? Точно показалось. Пёс сел — и чуть не утонул в мягчайшем меховом кресле. С непривычки он вцепился в подлокотники, в попытке усесться так, чтоб не провалиться. Должно быть, он задел рукой что-то хрупкое, потому что он услышал, как это что-то разбилось. Послышался короткий смех. Пёс поднял глаза на Пташку, готовый пробормотать извинения за неуклюжесть, настолько же неловкие, насколько и его движения, — единственное ухо его горело от смущения. Со стороны выглядело, скорее всего, глупо. Птаха же, впервые за этот вечер, искренне улыбнулась. Пёс улыбнулся — если эти лицевые судороги можно было назвать улыбкой — ей в ответ. Стоит отдать ей должное, ведь она не испугалась этого оскала. — Ничего страшного. Я попрошу убрать позже, — она подошла к столу с кувшином. — Вина? — Э-э, не стоит, — Пёс, увидев её искреннюю улыбку расслабился. Ничего, волчица просто умело прячет птичку в клетке. — Я своего уже хлебнул сполна. — А вот я выпью, — она налила себе вина и села напротив. Наверное, стоило сказать что-то. На языке вертелись лишь те самые слова — да и сам момент был удачным. Но он промолчал. Пташка медленно тянула вино, в упор глядя на Пса, будто выжидая чего-то. — Слишком уж ты тих и вежлив, — Пташка допила вино и поставила чашу на стол. — Что стало с тобой? — Серо-синие глаза её растаяли, взгляд стал более резким и живым — то ли от испитого вина, то ли от того, что она была спокойна за закрытыми дверями. Псу нравилась она такой. Хотя, если честно, Псу нравилась она любой. — Я умер, — улыбаясь ответил он. — Погиб. «Жаль, что не до конца», подумал он. — Знаешь, — Пташка опёрлась локтем о подлокотник и пригнулась поближе к Псу. — Я ведь тоже умерла. Но сейчас жива. И благодарна и старым, и новым богам за это. И, главное, себе — за то, что не сдалась. И я готова жить дальше, — она перегнулась через стол и сжала мозолистую жёсткую руку Пса в своей, тоненькой — как совсем ещё недавно на пиру. Но настойчивее, жарче. Какая же сила была заключена в её ажурном теле и, в частности, в этой изящной ручке! Пташка смотрела на Пса, смотрела долго, а затем отстранилась, встала с кресла и подошла к окну — не за тем, чтоб полюбоваться видом на Винтерфелл. Свет от пламени плясал по её юбкам и волосам и зрелище это было великолепно. «Решено». Поддавшись какому-то порыву, чувству, что именно это нужно сейчас, Пёс рывком поднялся с кресла и подошёл к Птахе сзади. Ладони сжаты в кулаки, густые брови сведены к переносице. Пташка развернулась к нему, тяжело дыша. — Пташка, я… — она привстала на носки, потянулась к обожжённому лицу Пса. Он наклонился в ответ, сам в себя не веря, всё ближе и ближе… —… я люблю тебя, — почти выдохнул эти слова Пёс. Слова, которые он считал глупыми всю свою никчёмную жизнь. — Я знаю, Сандор, — она провела пальцами по щекам, густо поросшим жёстким волосом. — И я тебя люблю. И я рада, что встретила тебя вновь — ведь я стала старше и, уж наверное, умнее. Пёс совсем сгорбился и обмяк, не веря ни уху, ни глазам — он скорее поверил бы в то, что это предсмертные видения, чем правда. Но вот она перед ним — схватить и целовать! Птаха опередила его — оперевшись на его грудь, обхватив его шею, сначала коснулась она своими губами его — от обоих пахло вином — а затем поцеловала, жадно, нетерпеливо и так приятно. Лишь чуть позже, осознав момент, Пёс обхватил её за талию в ответ и приподнял над полом. Они целовались, целовались так, будто умели только это. Казалось, что миллиарды лет прошли. Пёс почувствовал, как Пташка легко надавила на его грудь, отстраняясь. Куда? Разве могут они жить иначе, разве есть жизнь кроме этого момента? Только тогда он мог ни о чём не думать, о смерти не думать. Но Пташка отстранилась, отошла к меховой постели. Пёс, как заколдованный, глядел ей в спину. Тёплое пламя волос двинулось под её рукой — она перекинула волосы через плечо. — Поможешь со шнуровкой? — она опустила голову, послышался тихий и печальный смех. — Только не рви её. Пёс послушно подошёл и неловкими пальцами стал расплетать шнуровку зимнего платья. Неужели она хотела этого? Видеть его в своей постели, спать с ним? Конечно, это на одну ночь. Или, может быть, на несколько, если леди Винтерфелла решит, что он хорош. Любовь… Сложно ли Птичке петь о любви, когда она всю жизнь слушала любовные баллады и читала про Джехейериса и Алисанну? Если Пёс умрет, ей будет всё равно — он в любом случае не стоит того, чтоб по нему лились слёзы. А она и не станет. Перед ней будут пресмыкаться знатнейшие лорды не только Севера, но и всего Вестероса, ведь она — единственная леди Старк. Вернее, единственная Старк, согласная на брак. Такой лакомый кусочек не должен доставаться Псу без роду, без племени. Он справился со шнурками. Птаха стянула платье через бёдра — на них оно пошло туго, с удовольствием заметил Пес — и оно упало к её ступням. Длинная шерстяная сорочка скатилась с её плеч следом за платьем. Пёс смотрел, не отводя взгляда, — и даже не от того, что жаждал рассмотреть Пташку вот так уже давно, а… Белое, бархатное тело Пташки покрывали уродливые и не очень, красноватые и бледные, рваные и прямые шрамы. Её плечи, спина и бедра были испещрены уже зажившими рубцами. Они были везде, где только могло скрыть платье северной леди. Он понимал, кто сделал это — лишь один из них касался Птахи вот так. Пёс был в немой ярости. Пташка… Санса Старк была самой живой на этом чёртовом свете, у нее были самые рыжие волосы и большие глаза, самый нежный смех и тонкие холодные пальцы. И этот ублюдок, этот… Как он посмел сделать такое с Пташкой, с ней, которая любила лимонные пироги и песни о любви? У неё была бессмертная наивная душа, которую полосовали раз за разом Джоффри, Рамси… Рамси добил её, распял на их же брачном ложе. Пёс, с аккуратностью, несвойственной такому массивному человеку, коснулся шрамов на плече. — Я вытащу его из с Седьмого Пекла, или где его там Неведомый трахает, и убью снова, — Пёс низко рыкнул. Пташка потянулась к завязкам на его одежде. — Это уже не важно, — почти ворковала она. — Он меня больше не побеспокоит, помнишь? Нас не потревожит. Псу было сложно успокоиться. Он рассматривал Птаху и спереди, видел шрамы на ключицах, видел рваные следы на выпуклом животе… Он раздевался быстро, скидывал слои одежды, пока не предстал смущённо перед Пташкой, как Семеро создали. И у него были шрамы — особо большие и уродливые он получил от Тартской Девы. — Мы стоим друг друга, — улыбнулась Пташка. — Написанные клинками. Пёс, в молчаливом согласии со словами, подхватил её на руки и уложил в меховую постель. Поцеловал вновь жадно, сильно. Да, он любил её — и тонкое лицо её, и грудь, и рыжий треугольник волос между ног. Невыносимо ему было думать о том, что это не навсегда, что с утра он уедет и, скорее всего, больше не увидит её. Но это к лучшему, успокаивал себя Пёс, он не нужен Птахе, не чета он ей. Вообще не стоит об этом всём думать. Только наслаждаться моментом.***
Два горячих дыхания были одним — так близко были их лица. Почти всю оставшуюся ночь Пташка то закатывала глаза, то прикрывала их, то глядела без страха на разбитое лицо Пса. Пёс запускал пальцы в её волосы — и этот огонь не обжигал его. Санса чувствовала на своём теле мозолистые жёсткие руки Сандора и знала, что они никогда не причинят ей вреда. Их не беспокоило, заперта ли дверь, хватит ли поленьев в камине — им было тепло в этом холодном замке.***
О тебе, моя радость, я мечтал ночами,
Но ты печали плащом одета,
Я, конечно, ещё спою на прощанье,
Но покину твой дом,
Но покину твой дом,
Но покину твой дом я с лучом рассвета…
мельница — королевна
Пташка спала, обнажённая и прекрасная, под тёплыми мехами. Пёс аккуратно, чтоб не разбудить, выпутался из её рук и ног, обхвативших его, и встал с постели. Он подхватил одежду и быстро натянул её на себя, взъерошив свои волоса. Быстро разгладив их пальцами, Пёс прокрался к выходу. И всё же он не выдержал и обернулся. В последний раз глядеть на Пташку было невыносимо. Ему вдруг захотелось растормошить её, расцеловать, остаться с ней… Пташка пошевелилась во сне, поудобнее устраиваясь. Нет, не надо будить её. Пускай спит. А потом проснётся, и будет у неё обычный день, со своими заботами хозяйки замка. Даже если представить, что Пташка — а это, скорее всего, неправда — действительно любит его, и вчера всё было сказано ею, а не вином, всё равно он не может остаться — не может Пёс жить спокойно, зная, что живо это чудище, коим его брат не стал, но был всегда. Он тихо открыл дверь и вышел в коридоры, которые как и вчера были пусты и холодны. Но Пёс уже давно понял, что холод честнее тепла. А сейчас он запряжёт коня и поедет на теплый юг, в один из самых лживых городов Вестероса. Скоро он сразится, убьёт и, быть может, умрёт.***
Слабое северное солнце светило, но почти совсем не грело. Санса проснулась от подступившего холода. Сандора рядом не было. Откинув меха, Санса, будто мигом ставшая юной, вскочила с кровати, нагая, и накинула свою шерстяную сорочку. Сандор, наверное, уже во дворе, перебранивается с Арьей или упражняется с мечом. И вдруг ей смешно стало от такой повседневной мысли и одновременно с этим, так хорошо, что она засмеялась, как не смеялась давно. Запахнув сорочку, Санса подошла к окну, посмотреть во двор — из окна покоев был очень хороший обзор. Она сняла ставни и выглянула в окно. Облачка пара поплыли от её рта. Во дворе почти никого не было — почти все отсыпались после пира, многие скорее всего пили так, что их и дракон не разбудит. Сандора, если он был во дворе, увидеть было легче лёгкого. И действительно, он был там. Верхом на коне, с клинками на бедре и в сапоге, он был хорош, даже очень. Санса удивлялась, как она могла обращать внимание лишь на внешность человека раньше? Ведь так вышло, что все, кого она боялась или считала уродливыми, так или иначе помогали ей. И Сандор в их числе… У Сансы вдруг мелко затряслась губа — но не от холода. Сандор направлял коня к воротам. «Нет, нет, нет!» Куда он мог уехать? Им же было так хорошо! Нет, нет, нет… — Сандор! Санса подхватила первую попавшуюся под руку накидку, толкнула со всей силы дверь и так и выбежала. Ноги покалывало от холода, тело покрылось гусиной кожей, но ей было плевать, как было плевать и на свой статус и образ. Она догадывалась куда и зачем он едет. И ещё она чувствовала, что ничего из этого хорошего выйти не может. Санса бежала по коридорам, отбивая нежные ноги, бежала, что было сил. Выбежала во двор, продавливая пятками пока ещё мягкую землю. Сандор уже выехал за пределы Винтерфелла. К своему ужасу, Санса увидела лишь мелькнувший хвост тонкой быстрой кобылы, принадлежащей Арье. Сестра не ворощать его поехала, это Санса знала твёрдо. Арья грезила местью также, как и Сандор, и, несомненно, отправилась туда же куда и он. Прямо в скорпионово гнездо Вестероса. Глупые! Санса бежала бы и до ворот, и дальше, если бы не сильная рука в кожаной перчатке, остановившая её. — Миледи, что случилось? — обеспокоенно вопрошала Бриенна строгим голосом. Глаза её отчего-то тоже были красны, но она держала тон. — Зачем Вы выбежали в таком виде, миледи? Очень холодно. Бриенна сняла тёплый плащ с себя, и накинула на дрожащие плечи Сансы. — Спасибо, Бриенна, — слабо произнесла Санса. Леди-рыцарь, тихонько приобняв Сансу за плечи, повела её обратно в замок. — И всё же, миледи, что могло заставить Вас выбежать в такой холод во двор? — Бриенна была явно очень обеспокоена состоянием своей леди. Санса понимала её переживания, ведь с самого момента побега через ледяные воды от Рамси Бриенна не видела её такой — растрёпанной, замёрзшей, испуганной. — Сандор… и, видимо, Арья уехали, — она знала, что Бриенне Тартской можно доверять. — Они… дороги мне. И они уехали, не предупредив, — горько проговорила она. — Сандор? Сандор Клиган? — осторожно переспросила Бриенна. — Неужели Вы вверились ему, а он повёл себя как… как… как подлец? — дрожащим голосом закончила Бриенна. Санса заметила, что теперь у неё было такое лицо, будто ей было больно. Хотя, нет, ей и вправду было больно, Санса поняла это. Она через силу улыбнулась и, тронув Бриенну за руку, тихо произнесла: — Подлец? О нет, нет. Скорее, как глупец. Бриенна смотрела на неё широко распахнутыми слезящимися глазами, цвета неба и снега, и не было в тот момент в мире двух женщин более понимающих, и, вместе с тем, так не понимающих друг друга. Бриенна, аккуратно поддерживая Сансу за плечи, ввела её в замок.***
Прошёл месяц, второй пошёл. Вестерос медленно приходил в себя, в отличие от Сансы, и словно бы весь Винтерфелл был с ней в её страдании. Все — от служанок до мейстера — будто переняли состояние ожидания и тоски своей королевы. Все близкие, будто из прошлой жизни, Сансе люди разъехались кто куда: Арья отправилась в путешествие, Бриенна уехала в Гавань, Бран теперь тоже король, даже Джон — тоже королёк некоего рода. А Сандор… так и не вернулся. Никто его не видел, никто о нём не слышал, с момента сожжения Королевской Гавани. Так что Санса была одна. Хотя и не совсем… Этим утром мейстер сообщил Сансе, что она ожидает дитя. Дитя! Пока мейстер согласился хранить это в секрете, но вскоре она сама не сможет скрывать. У неё было мало времени и два варианта: выбрать нынче же либо близкого и понимающего, либо очень глупого лорда для брачного союза, или… или испить лунного чая. От мыслей о последнем она чуть ли не тряслась. Дитя — это всё, что есть у неё от Сандора, и вряд ли у неё будет что-то иное от него — с каждым днём Санса была всё более уверена, что Сандор погиб. Ей хотелось реветь и бить кулаками оземь, как делал маленький Рикон когда-то. «Я в любой момент могу заварить нужные травы, Ваше Величество», звучал у неё в голове мягкий певучий голос мейстера, «Вам нужно лишь приказать». Санса желала лишь, чтоб такой приказ никогда не срывался с её губ. Но что-то надо было решать. Королева не могла родить бастарда. И уж тем более она не могла родить дитя, обладающее меньшими правами, чем тот ненавистный ей мальчишка, что, к сожалению, родился первым, о существовании которого она вспоминала так редко, но и эти редкие моменты приводили её в ярость. Малолетний Русе Болтон, с именем деда и ледяными глазами отца — разве могут быть у невинного ребёнка такие глаза? — был проблемой для Сансы с того момента, как она впервые развернула пелёнки. Она и сама не думала, что сумеет смотреть на собственного сына с таким омерзением — но этот ребёнком был порождён от, должно быть, мерзейшего человека во всех Семи Королевствах, от насилия и жестокости. Он, поселившись у неё под сердцем паразитом, был напоминанием о каждой мерзкой ночи, полной боли и унижения. Санса просто не могла заставить себя полюбить его — а она пыталась. В ночь битвы, в крипте, прижимала Санса к себе надрывно плачущего Русе, едва ли не плача вместе с ним. Она молилась за себя и за него, говорила себе, что если они выживут, то она полюбит его, она постарается. Но, когда всё закончилось, она не сумела. Более того, Санса не могла его видеть — ему было лишь около года, а он уже был похож на Рамси льдистыми болтоновскими глазами, разве что имел рыжинку в волосах. Санса умоляла Джона увезти мальчишку куда-нибудь, убрать с её глаз долой. Джон же не сделал ничего. «Разве тебе не жаль мальчика?» вопрошал он, «Он погибнет в снегах, если я заберу его». Глупец! Этого Санса и желала глубоко в сердце, но не могла сказать вслух. У неё же самой духу не доставало убить ребёнка. Несколько раз она заносила над ним кинжал, и несколько раз бессильно опускала его. Маленький Русе лишь тянулся к сверкающему клинку крохотными ручками, будто у каждого Болтона наследственно заложен интерес к ножам. Сослать его куда-либо одного Санса тоже не решалась: раз не под присмотром Джона, вдалеке от Королевств, то пусть лучше будет под её — если он, как вырастет, узнает что-либо о себе, задумает что-то неладное — например, против ребёнка, что пока в её чреве — Санса сумеет это пресечь. Так, маленький, и, что самое досадное, законный лорд Болтон, истинный наследник Дредфорта и Винтерфелла, рос в каморке у винтерфелльской псарни ребёнком псаря под именем бастарда — Русе Сноу. Уже давно Санса не вспоминала о мальчонке, но теперь, когда она ждала незаконного, но, в этот раз, желанного ребёнка, мальчик был будто кость в горле. Что ж, Рамси и из могилы портил ей жизнь. И надо было срочно что-то решать. Уже несколько дней Санса раздумывала, как ей поступить, а время всё неумолимо текло вперёд и вперёд. У неё болела голова и потягивало живот. Санса поднялась с кресла, чтоб походить по комнате и успокоиться. Она устала, просто устала от лишних мыслей — оба варианта решения проблемы будто медленно убивали её. Надо отдохнуть и подумать ещё раз. Тут дверь открылась, и в покои вбежала молоденькая служаночка. Ни одна служанка доселе не врывалась так резко, без спросу — что же должно было эдакого произойти? — Ваше Величество… Миледи… — и без того большие глаза служанки были широко распахнуты, тонкий голос дрожал, но она улыбалась. — Там… там… Мы ждали, мы все так ждали!.. Санса выбежала вслед за девушкой, подобрав полы мрачного, чёрно-серого платья — иные она и не носила. Тяжело дыша, она забежала в зал, куда привела её служанка. Ладони её метнулись к губам. Сандор, живой, стоял перед ней. Глаз на обожжённой стороне был скрыт под повязкой, на костяшках пальцев и, ранее здоровой, щеке были не успевшие до конца зажить ожоги. Но самое главное — он был жив. Санса чуть не заплакала от нахлынувшего чувства — эти несколько дней она вообще часто плакала, пока никто не видел — но сдержалась. Вся челядь, присутствовавшая в зале, мгновенно всё осознав, тихонько скользнули за дверь. Санса быстро подошла к Сандору и прижалась к нему, содрогнувшись всем телом. Тот в ответ крепко обнял её огромными тёплыми руками, вытирая ей слёзы. Сквозь пелену слёз Санса видела его одну уцелевшую, но такую густую, высоко поднятую от удивления бровь. Чему он удивляется? Они долго стояли молча, прижимаясь друг к другу. Сандор пошевелился. — Пташка, — он немного отстранился, чтоб снова заглянуть Сансе в глаза. — Я хочу извиниться. — За что? — ей хотелось плакать и смеяться, хотелось благодарить его и за дитя, и за внезапно пришедшее к ней решение в его лице. — Ты здесь сейчас, со мной. — За то, что уехал. За то, что не попрощался, — он по-собачьи виновато глядел на неё единственным глазом. — За то, что оставил тебя. Честно, я… я не думал, что всё, что было и что есть сейчас, важно для тебя. — А с чего же ты так думал, Сандор? Он махнул рукой, поморщившись. — И как с такими думами ты вернулся? — добавила Санса. Сандор криво улыбнулся. — Арья. Сказала… нет, приказала, чтоб я «полз в Винтерфелл, как только смогу», её слова, — и вновь смех, похожий на лай. — И вот я здесь — готов присягнуть королеве и служить Вашему Величеству до скончания дней. — Готов служить? — Санса нарочито хитро улыбнулась. — Поможешь во всём? Если бы он не обнимал сейчас Сансу, то упал бы на колени. — Да. — Станешь ли ты моим принцем-консортом? Сандор непонимающе уставился на неё. Санса поспешила пояснить. — Принц-консорт — это супруг правящей королевы, — она опустила глаза. — Наше дитя должно родиться законным. С губ Сандора сорвался лёгкий смешок, будто он одновременно боялся, что сошёл с ума, и радовался её словам. — Ты ждёшь дитя? — осторожно уточнил он. — Мы ждём дитя, — исправила Санса, кивнув. Сандор приподнял её над полом и расцеловал в обе щеки. Затем поставил её обратно. Единственный глаз его излучал счастье, рот вновь кривился в улыбке. Но вдруг он помрачнел. — Нам нельзя, — ох, как же хорошо Санса знала этот грустный взгляд. — Я Пёс, помнишь? Далеко не лорд, даже не сир, — ожесточённо выплюнул он последнее слово. — Нет, — Санса мягко обвила руками шею Сандора и в несколько шуточном тоне, сквозившем нежностью, произнесла. — Ты — Сандор Клиган, доблестный воин и мой жених. — Ты говоришь так, будто всё ещё веришь в сказки. Да хоть трижды, четырежды я чёртов Клиган! В моём, так называемом, роду три колена, — он усмехнулся. — Недостаточно для принца-кон… или как оно там в Пекло называется? Думаешь, будущий наследник Винтерфелла может быть Клиганом? «К сожалению, они могут быть даже Болтонами», горько подумала Санса. — Тогда они будут Старками, — она вымученно улыбнулась. — Как представитель менее старого рода, ты можешь принять мою фамилию.***
Пёс просто не мог поверить единственному уху и глазу. Пташка — его Пташка — придумала всё замечательно. По телу проходила дрожь, словно бы от предвкушения чего-то запрещённого. Пташка ждала дитя! Их дитя! Псу, вечному одиночке, сложно было осознать это быстро. А ещё, если он не ослышался, она сделала ему предложение о женитьбе. Он восхищался дерзостью Пташки, её силой — жаль лишь, что эта сила досталась ей такой ценой. В общем-то, жизнь Сандора начала налаживаться. Но всё было настолько хорошо, что странное чувство тревоги не покидало его. Он попытался отогнать от себя это, склонившись ближе к Сансе — она была будто оберег его от всего зла. Запах её волос, тепла и новой, мягко выделанной кожи на её платье успокаивал Сандора. Всё было хорошо, и никто, никто не мог переменить этого. По крайней мере, в тот момент единения, когда Сандор Клиган и Санса Старк могли хоть на время забыть, кем они являлись.***
Скромная северная свадьба, состоялась скоро же. После же, новая жизнь пришла на Север с рождением принцессы, Нимерии Старк. Однако, что хорошо для одной семьи, не всегда хорошо для королевства, особенно если эта семья — королевская чета. Этот союз повлёк за собой множество разговоров, происходивших за закрытыми дверями, под крышами северян, и много яда было в этих разговорах. Многого не знают ещё Сандор, Санса и маленькая Нэн, не знают, что будет у них ещё принц, не знают о всех грядущих раздорах и горестях. Пока они счастливы и твёрдо уверены, что никто не сможет этого разрушить.