Лейтенант?

— Лейтенант? — судорожно срывается с губ Айтора, когда пришедший молодой человек заканчивает свой доклад о произошедшем в телебашне. На то, чтобы произнести нужное имя не хватает ни слов, ни сил. Эйден видит по глазам, по сужающимся медленно, растягивая каждую минуту осознания, чёрным зрачкам тот ужас, охвативший брюнета. Пилигриму хочется испариться, вернуть время в прошлое и отказаться от глупой затеи брать с собой миротворцев. Сейчас понятно, что он способен и в одиночку был закончить это дело, пусть и с большим трудом. Но зато это не стоило бы всей команде жизней. Об этом предупреждал Фрэнк, кажется. Только.. какого черта он не упоминал, насколько тяжело рассказывать их близким людям о смертях? Было бы больше пользы. Капитан всё ещё не двигается. Он смотрит вперёд, прямо, но куда-то мимо или насквозь. Колдуэллу совершенно не по себе от этого взгляда, но он тактично выжидает эти минуты молчания. Не представляет, что сейчас ощущает мужчина, да и не хочет, как бы эгоистично это не было. Но ему предстоит обойти ещё несколько домов, поэтому он делает медленный шаг назад, к выходу. — Мне жаль, — кидает напоследок, стараясь дать голосу максимальное количество скорби и сочувствия. Первое, что делает Айтор, как только пилигрим покидает стены помещения, — достаёт пачку сигарет, лежащую на пыльном шкафу. Неправильно, абсолютно. Здоровый образ жизни? Пошёл он нахуй. Командир нервными движениями вытягивает зажигалку из кармана и пытается выудить трясущимися пальцами табачную трубочку. Получается не с первого раза, и зубы смыкаются практически до конца, сминая оранжевый фильтр. Искра мельком касается торчащей высушенной травы на конце, и та начинает приятно для глаз тлеть. По щекам проскользнуло что-то теплое, за секунду остывая на воздухе, и кожа ощутила неприятную прохладу. Мазнув большим пальцем по лицу, Айтор обнаруживает неожиданную влагу. Чёрт, когда он плакал в последний раз? Едва подавляя глупую усмешку по поводу собственной слабости, брюнет случайно обращает внимание на стол. Небольшая рамка с фотографией будто сама притягивает к себе, и Айтор осторожно, словно та вот-вот разобьётся на тысячи осколков, касается её. Подушечки неприятно обжигает, но он знает, что это всего лишь несуразная игра воображения. Их фотография, где они вместе с Роу были запечатлены в новой форме на фоне первого убитого заражённого в качестве миротворцев, всегда излучала только нежное тепло и уют, поэтому никак не была способна жечь. — Блядь, — шепчет мужчина, делая глубокую затяжку и прикрывая глаза ладонью. — Как ты допустил это, придурок? Вертел хвостом, сидел на ушах, что вернёшься раньше, чем.. чем что? Чем тебя убьёт сраный бомбардировщик? — он полез в верхний ящик стола, вытягивая оттуда флягу, быстро откидывая её крышку и делая жадные глотки крепкого алкоголя. — Я же ради тебя врал, как последний урод. А ты не смог выполнить даже простое обещание. Градус моментально ударяет в голову, и Айтор перестаёт сдерживать весь свой накопленный гнев, следом за которым выходили обиды с разочарованием. Он гневно стучит кулаком по столу и сметает с него документы. У него есть и жена, и дети, и братья, и сестры. У него всегда была жизнь порядочного семьянина, который вовремя приходил домой, снабжал родных едой и необходимыми лекарствами, по возможности был рядом и показывал свою любовь. Только любовь совсем не та, о которой они думали. Кроме пилигрима никто более не знал, что Роу значит для Айтора. Никто не видел их вместе слишком долго, ни разу не заставал их за быстрыми поцелуями, местами жадными. Никто не замечал, как они тянулись друг к другу время от времени, то прижимаясь плечами, то мельком касаясь пальцев, переплетая их на жалкие секунды. Айтор не был верным мужем и примером для подражания. Но Роу так никогда не считал. Иногда брюнету казалось, что лейтенант в принципе не способен соглашаться с его мнением, если то было связано с любыми негативными эмоциями. То ли человек-позитив, то ли настоящий идиот. И капитан склонялся больше ко второму варианту. — Они нуждаются в тебе, — один раз у них завязался серьезный разговор, и Роу, наблюдая за горизонтом, почти с улыбкой начинал говорить первым. — Мы оба знаем, что ты не должен бросать их. — Они всегда будут рядом, и я смогу их навещать, поэтому-.. — Брось, — его тон голоса был до мурашек нежным и мягким. — Ты сам понимаешь, о чём я, просто боишься признать мою правоту. На вид уже взрослый, а на уме по-прежнему маленький запуганный мальчик. — Иди в задницу. Тебя разве не волнует, что у меня есть семья? — А должно? Они хорошие люди, а я чересчур уверен в твоих чувствах. Не переживай, приступов ревности не будет, сцен тоже. Лучше позовешь как-нибудь на ужин, давно не видел твоих спиногрызов. — Хер тебе. Они смеялись. Долго, беззаботно, словно не было в мире никакого апокалипсиса, словно проблемы в миг решились, а впереди их ждало светлое и прекрасное совместное будущее. Айтор слишком отчётливо помнил эту картину, когда они на фоне заката вели этот разговор. В итоге, все было зря? Капитан чувствует, как ноги начинают подкашиваться, и он плавно оседает на стул. Несколько затяжек подряд застилают дымом весь обзор перед глазами, и мужчина опускает веки. Ему хочется не верить до последнего, потому что в голове по-прежнему держится образ товарища. Слишком наглого, решительного и наивного. Любимого до боли в сердце, в которое по ощущениям натыкали иголок. Значимого до судорог в теле. Невероятного до нервных улыбок, совсем слабых, незаметных. Оставшегося в памяти Айтора посмертно.