Sag es denn

Деревянная дверь протяжно скрипнула, и вошедшая в здание корпуса девушка едва не выругалась от досады: как сильно она жаждала зайти, не привлекая внимание заскучавшего охранника. Унылый, усталый взгляд мужчины средних лет, сидевшего за столом, устремился куда-то вперёд. Казалось, это сидела каменная статуя, поставленная для видимости: словно ради попытки напугать нерадивых студентов. Глупые предположения, на первый взгляд. Однако, вспомнив учащихся из своей группы, девушка закатила глаза. Студенты, учащиеся– громкие слова для небольшого коллектива, где большая часть только и думала об очередном оправдании, как бы отпроситься с очередной пары. И эти же люди потом с неистовым рвением и трепетом едва не падали на колени, вымаливая автомат по важному предмету... В тот момент захотелось засмеяться, но тогда же появилось тяжёлое чувство омерзения: до чего жалко звучали эти мольбы, превращаясь в пустой звук, стоило только припомнить хотя бы одну гордую фразу, сказанную за спиной, наподобие: «Мне незачем идти на лекцию, у меня есть более важные дела». Учёба, впрочем, к делам не относилась, если не считать обучение искусству отговорок познавательной деятельностью. Раздавшееся совсем недалеко усталое кряхтение заставило студентку вздрогнуть, раздражение вмиг сменилось удивлением, и хмурый мужчина, немного поёрзав, неохотно повернулся. Его взгляд был хладен, но сосредоточен: ни малейшее движение не ускользнуло бы из вида. Казалось, будто охранник только и ждал реакции зашедшей внутрь девушки, хотя бы слова или шага – чего угодно, только бы не терять лишнего времени и не утопать дальше в трясине скуки. -Не подскажете, как пройти в актовый зал? – вопрос зазвучал крайне неловко и робко. Совершенно бестолковый: зачем спрашивать подобные банальности, если ответ и так известен. Однако сворачивать назад было поздно, а пристальный взгляд мужчины, пусть и лишённый эмоций, всё больше настораживал, словно смотря в душу и пытаясь разглядеть её самые глубокие и потайные уголки. Охранник поморщился в знак отвращения: должно быть, ему довелось отвечать на этот вопрос достаточно часто, чтобы перестать скрывать злость. -На втором этаже, – на выдохе произнёс мужчина, махнув рукой в сторону освещённого коридора по левую сторону от себя. Он явно не хотел даже узнавать, с какой целью студентка интересовалась местонахождением актового зала. Ведь сколько до неё прошло девиц в роскошных платьях с подолами до самого пола, торопливо направляясь к лестнице на второй этаж – не стоило даже спрашивать. -Спасибо, – девушка быстро кивнула, не пытаясь продолжить разговор: признаться, студентке самой даже не хотелось думать о причине, по которой она сама спешила в актовый зал. Зимний бал – прихоть руководства университета, больше напоминавшая уступку в пользу учащихся. Предложение, одобренное практически единогласно: только некоторые выдвинули робкий отказ, списывая всё на невозможность явиться. В такой толпе бесследно утонуло возражение по причине бессмысленности задумки: идти против огромной толпы, у которой на уме было всё, что угодно, кроме стремления к серьёзности, совсем не хотелось. Оттого пришлось молча согласиться и прийти. Это было не столько желание, сколько необходимость: как бы преподаватели университета ни утверждали, что явка была необязательной, странное предчувствие заставляло думать иначе. Иной раз подобные пустяки способствовали получению автомата, что мнилось немыслимой удачей, и отказываться от такого было бы, по меньшей мере, глупо. Даже путавшийся под ногами длинный подол синего платья – пожалуй, единственного, к которому студентка не питала стойкого отвращения, предпочитая исключительно брючные костюмы – не мог стать препятствием на пути к цели. Коридор оказался узким, но очень хорошо освещённым в вечернее время, когда ни один луч света не пробивался сквозь оконные стёкла, а белый полумесяц заслонили серые облака, лениво проплывавшие вдаль. Ярко горевшие лампы делали помещение куда светлее, чем небо на улице, и даже былое напряжение спало, уступив место умиротворению. Хотелось даже остаться там или хотя бы немного прогуляться, наслаждаясь светом, которого так не хватало в декабрьскую пору. Однако не оставалось даже возможности помедлить. Даже упущенная минута легко разозлила бы организаторов бала, среди которых был и деканат. Понимая, что время действовать уже настало, девушка быстро прошла вдоль коридора до самой лестницы. Расстояние до второго этажа было до смешного коротким, однако длинная свисавшая ткань подола превращала обыденную ходьбу в подобие прогулки по канату. Неверный шаг мог привести к ужасным последствиям, и порой приходилось цепляться крепкой хваткой за перила и балансировать на ступеньках, только бы дойти до актового зала, не получив по дороге хотя бы синяк в качестве памятного трофея. Чем дольше девушка шла, тем сильнее убеждалась в неправоте Эйнштейна: едва ли ему могло прийти в голову, что, помимо глупости и, быть может, Вселенной, не имела предела ступенчатая конструкция, постепенно навевавшая уже не столько раздражения, сколько страха. Сердце билось всё сильнее с каждой секундой, и даже останавливаться и оборачиваться не хотелось: навязчивый страх высоты мог сыграть слишком злую шутку, заставив сделать неверный поворот и рухнуть на ступеньки. Тогда точно не стоило бы думать ни о каком веселье, от которого и так нередко отказывалась упрямая студентка. Уже начали виднеться деревянные двери впереди, всё чётче слышались глуповатые хохотки, и протяжный вздох, полный облегчения, сорвался с уст: актовый зал находился в каких-то нескольких шагах. Избавляясь от остатков угасавшего страха, девушка уверенно завершила путь и потянула ручку огромной деревянной двери. Помещение было залито светом: изящная хрустальная люстра, висевшая высоко на потолке, озаряла огромный зал, и даже при особых усилиях невозможно было отыскать и мельчайший тёмный уголок. Прямо под люстрой, в самом центре зала, собралось с добрых три десятка девушек и столько же парней. Все присутствовавшие сияли от счастья, широко улыбаясь и переглядываясь. Трудно было сказать наверняка, чему они все радовались больше: возможности потанцевать в парах у всех на виду или показать себя, что бы это ни значило для каждого. И ведь каждому было что показать: молодые люди щеголяли в тёмных костюмах с иголочки; девушки, державшие кавалеров под руку, были подобны ярким огонькам в своих разноцветных платьях с кружевами и узорами, и все они выглядели одновременно разными и идентичными: дамы напоминали живых кукол в роскошных нарядах, с разукрашенными лицами... Желание находиться на собрании изящных опрятных красавиц, и без того незначительно маленькое, становилось всё меньше: неказистая девица, нарочито отвергавшая любой макияж, слишком сильно выделялась среди ослепительного коллектива. Осознавая, что изначально не стоило являться на мероприятие, серьёзная студентка развернулась и уже собралась вновь взяться за ручку двери, как вдруг её внимание привлекло звонкое, почти оглушительно громкое обращение: -Наталья, ты как раз вовремя! Не успели пальцы коснуться ручки, нараставшая злость в одно мгновение сменилась удивлением, и девушка обернулась: она определённо знала, кому принадлежал этот голос. -Фрау Кёниг? – студентка говорила тихо, словно в неверии, ошарашенно глядя на подбежавшую Монику Вайс-Кёниг, преподавательницу физкультуры, обычно являвшуюся в университет в белой футболке и голубых спортивных штанах, но в тот момент неожиданно представшую в длинном лазурном платье. Быть может, если бы не длинные светлые волосы, собранные в давно ставший привычным высокий хвост, и голубые глаза с милой белой искоркой, вряд ли можно было бы выделить преподавателя физкультуры среди всех этих восторженных красавиц. -Не узнала? – Моника сделала изящный пируэт, её радость не знала предела. – Мы с герром Кёнигом тоже решили прийти на бал: когда мы ещё потанцуем вдвоём? -Но я и так не отказывался потанцевать... – послышалось вблизи неуверенное бормотание, и спустя несколько секунд к Вайс-Кёниг подошёл элегантный красавец в чёрном костюме с галстуком. Чёрные волосы были идеально зачёсаны назад, и даже очки в толстой оправе не выдавали начитанного и излишне трудолюбивого доктора, а служили изящным дополнением привлекательного образа. – Ты просто редко предлагаешь. -Хватит, Алоис! – Моника скорчила недовольную гримасу, вызывая смех у Кёнига: несмотря на всю крепкую любовь к доктору, она не могла упустить возможность лишний раз указать на чрезмерную серьёзность возлюбленного. Наталья улыбнулась, негласно поддержав мужчину, однако эта улыбка едва отражала искреннюю радость, будучи преисполненной неловкости. Девушка выражала эмоции неискренне, чувствуя себя неуютно, абсолютно чужой, но жаловаться не хотелось вовсе, особенно преподавателям. Тем более что любая попытка снять розовые очки с Моники и обнажить неприглядную сторону реальности оканчивалась непременно в пользу неунывающей преподавательницы: Вайс-Кёниг определённо умела выходить победительницей из любого спора. Преподавательница задорно смеялась, едва не заливаясь гомерическим хохотом: должно быть, она в очередной раз удачно подшутила над кавалером и теперь наслаждалась триумфом в виде смущения на лице Кёнига. В ответ доктор только неловко улыбался, и Наталья, чувствуя себя некомфортно в толпе звенящих пар, понимала его как никто другой: о какой искренней радости могла идти речь, когда хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы сбежать как можно скорее, только бы не подать лишний повод для подозрений и насмешек. Сказать по правде, она бы ушла с этого парада тщеславия без раздумий, если бы Моника отказалась прийти или хотя бы отошла куда-нибудь ненадолго, не по собственной прихоти позволив угрюмой студентке сбежать, словно та ошиблась дверью. -Чего ты так переживаешь? – Вайс-Кёниг оказалась лёгкой на помине: стоило порыву безудержного смеха стихнуть, как на смену веселью быстро пришло лёгкое беспокойство, когда взгляд голубых глаз вновь пал на отстранённую девушку в синем платье. – Вот-вот начнётся самое интересное! Нам только надо дождаться ещё одного человека! Всего один намёк, и сердце девушки замерло, короткий вздох сорвался с уст, и в горле пересохло. Скука исчезла моментально, но оттого легче не стало. Теперь зародились страх и тревога: пусть этим «ещё одним человеком» окажется кто угодно, но не профессор Вайс. Разумеется, бояться молодого преподавателя, практически ставившего любознательную студентку в пример, было крайне абсурдно. Однако чувства к профессору, по сей день остававшиеся скрытыми от любопытных глаз и ушей, преступили границу обыденной личностной симпатии: эта привязанность выходила за пределы жажды знаний, которыми охотно делился преподаватель. Ей хотелось со всей честностью признаться в чувствах и в то же время продолжать молчать во благо доброты, которую могло погубить неловкое признание. В конце концов, профессор Вайс видел Наталью лишь в качестве прилежной учащейся, одной из многих, пожалуй – совершенно заурядной личности, как бы преподаватель ни выделял её уникальный интерес к учёбе. Внезапно всё стихло, когда послышался стук в деревянную дверь. -А вот и о-о-он! – весело пропела Моника, летящей походкой направляясь к двери и встречая долгожданного гостя. – Профессор Вайс уже здесь! Перед глазами предстал белый туман, всё вокруг начало расплываться, и Наталья с трудом держалась на ногах. Студентка пробрела до ближайшего стула, балансируя из стороны в сторону, пока в ушах раздавался пронзительный звон. Жадно глотая воздух и таращась пустым взглядом в потолок, девушка с тревогой размышляла: важным участником события оказался тот, кого она ожидала увидеть меньше всего. Должно быть, прилежная студентка выглядела на удивление глупо: в платье глубокого оттенка синего без кружев и прочих украшений, с почти касавшимся пола подолом, и плечи скрывались за тёмной тканью... Куда ей было до красавиц в роскошных одеяниях вызывающих оттенков с декольте настолько глубоким, будто почти все присутствовавшие дамы, несмотря на наличие кавалеров, норовили соблазнить кого-нибудь из преподавательского состава. Девушка быстро покачала головой, прогоняя пугающие мысли. Понемногу рассудок возвращался, пелена белого тумана испарилась, хоть дыхание и оставалось тяжёлым. Всего лишь бал, подобие бесплатного концерта – просмотр подобного зрелища не мог оказаться сложнее прослушивания филармонии, которую так трепетно любила молчаливая студентка. Однако присутствие профессора Вайса делало простейшее занятие невыносимо сложным. Немногим позже Наталье удалось успокоиться. Стараясь не думать о присутствии преподавателя, она начала готовиться к созерцанию танцевального выступления: в конце концов, оно не должно продлиться слишком долго. -Всем внимание! – воскликнула Вайс-Кёниг, схватив возлюбленного под руку. По всей видимости, объявление было действительно важным, если она даже не решила воспользоваться возможностью взглянуть на сгоравшего от смущения доктора: настоящую находку для шуток. – Бал продлится где-то полтора часа, и если кому-то понадобится уйти... Наталья засияла от неистовой радости: это был её шанс отпроситься и покинуть зал, только бы не погружаться с головой в пучину позора. -...То отпроситесь у профессора Вайса! – Моника похлопала брата по плечу, и студентка, удивлённо вытаращив глаза, уставилась на пол. До этого Наталья хранила надежду, что хотя бы Вайс-Кёниг отпустит её под каким-нибудь предлогом, пусть это и казалось отчасти несбыточной мечтой; или хотя бы доктор Кёниг мог войти в положение. Но как можно было заговорить с профессором Вайсом, когда даже просьба повторить, обращённая к нему, нередко походила на робкое бормотание. Впрочем, делать было нечего: во всяком случае, профессора было куда легче уговорить, чем его сестру. Сделав глубокий вдох и отметя сомнения, Наталья вскочила со стула и, дождавшись, когда Моника отойдёт, зашагала к преподавателю. -Профессор Вайс? – она заговорила необычайно уверенно, поражаясь собственной смелости: сиплое бормотание сменилось звучным возгласом. -Да? Я могу помочь? – он обернулся, улыбаясь со всей добротой и искренностью. Их взгляды встретились, и сердце бешено заколотилось в груди студентки, словно грозясь выпрыгнуть. Ещё и этот чёрный костюм с галстуком, который она имела неосторожность похвалить однажды – будто нарочитая попытка соблазнения. -Извините, что беспокою... – девушка начала смотреть по сторонам, пропала былая уверенность, и голос перешёл на обыденный полушёпот. -Ничего страшного: если ты хочешь что-то сказать, так скажи это! Профессор выглядел счастливым, отвечая совершенно открыто. В самом деле, с таким человеком невозможно было не договориться. Хоть этот пристальный взгляд и заставил немного растеряться, Наталья понимала: либо она отпросится сейчас, либо будет сгорать от стыда все полтора часа. Сделав выбор в пользу первого варианта, девушка быстро вздохнула и пробормотала: -Мне нужно уйти. Срочно. Преподаватель опешил, радость практически мгновенно сменилась удивлением. -Кристиан, всё в порядке? – Моника была слегка встревожена: ей редко удавалось увидеть брата по-настоящему ошарашенным. -Пожалуй, – немного подумав, протараторил профессор, лишь бросив быстрый взгляд в сторону сестры. -Вот и отлично! Нечего тебе переживать! – Вайс-Кёниг, моментально переменившись в лице после получения удовлетворительного ответа, принялась делать пируэты, пока доктор воспользовался случаем занять место на стуле и полюбоваться ужимками возлюбленной. – А теперь давайте танцевать! -Моника, начинай! – не без смеха воскликнул преподаватель, и, пока пылавшая энтузиазмом фрау Кёниг настраивала огромные колонки, Кристиан решил обсудить неожиданную реплику Натальи. -Что-то случилось? – едва слышно пробормотал он, продолжая смотреть студентке в глаза. -Ничего особенного, вы не подумайте... – девушка неловко улыбалась, изо всех сил стараясь не подавать вида, хоть её обрывистые смешки намекали на ложь в словах. Профессор немного нахмурился: обмануть его было не так легко. -Страх – враг правды: люди, движимые этой эмоцией, зачастую слишком легко поддаются соблазну обмана и пытаются солгать максимально красиво. А я знаю, тебе есть что сказать. Так скажи это. Если и было за что не любить профессора Вайса, так это за излишнюю дотошность: он стремился узнать всё, даже причины перемены настроения других людей. «Так скажи это» – он произнёс эти слова так твёрдо и уверенно, словно то был его девиз по жизни. Пути назад не осталось, а врать преподавателю, в одно мгновение ставшему таким серьёзным и настороженным, не было желания. Смиряясь с обречённостью ситуации, Наталья всё же сказала правду: -Кажется, я зря сюда пришла. Все такие красивые, счастливые, в парах стоят... А у меня даже кавалера нет. Не понимаю, с чего бы Вашей сестре удерживать меня здесь? Она ожидала, что профессор отнесётся к признанию со всем свойственным ему пониманием, но преподаватель только усмехнулся, словно студентка рассказала неправдоподобную небылицу. -И это всё? – добрая улыбка в тот момент напоминала злобную ухмылку: будто преподаватель потешался над проблемой Натальи. -Но мне даже потанцевать не с кем! – девушка развела руками, досада вкупе с отчаянием брали верх: казалось, оба Вайса сговорились, только бы удержать неприметную студентку, хоть она сама и не осознавала, зачем. -Я тоже пришёл один, – ответ, практически лишённый эмоций. Прямой и до омерзения холодный. В сердцах девушка даже признавалась: состояла бы она в отношениях с Кристианом – она бы не упустила возможность хоть раз упрекнуть его в склонности к прямоте и хладнокровию. -Но... Вы обязаны были прийти, разве нет? – Наталья бормотала в оправдание, всеми силами пытаясь отстоять свою точку зрения. – Вы же декан факультета. Или Фрау Кёниг настояла на присутствии? Профессор Вайс едва сдерживал смех, покачивая головой. -Моя сестра нынче предпочитает веселиться с доктором Кёнигом, нежели со мной, – честно ответил он. – После свадьбы они стали делать вместе практически всё. И на бал они пришли вместе: Моника не настаивала на моём участии в нём, зная, что у меня нет девушки. Но я пришёл из уважения к ней. «У меня нет девушки» – фраза, отдававшаяся гулким звоном в голове. Это звучало и как намёк, и как шанс. Одинокая студентка, боявшаяся ранее вымолвить и слово, могла признаться в чувствах к молодому профессору, не разрушив чужого счастья, пока такой возможностью не воспользовалась какая-нибудь вертихвостка с милым личиком. Но как глупо это всё выглядело бы, если бы девушка заявила о своей симпатии так резко. -Если у Вас нет девушки... – она всё-таки осмелилась. В сердцах Наталья надеялась, что намекала не слишком очевидно, однако профессор Вайс понимал всё куда лучше, чем полагала студентка. – Могу ли я пригласить Вас на танец? Кристиан молчал, улыбаясь подозрительно широко: даже робость в голосе не смогла приуменьшить неожиданную смелость, с какой студентка произнесла этот вопрос. Раньше подобная фраза казалась девушке немыслимой, а сейчас она спрашивала его так открыто, в присутствии целой толпы. Что ещё оставалось делать, когда честолюбивый профессор Вайс настаивал на прямоте: «Так скажи это», как он сам настойчиво требовал. И она послушалась. Пригласив на танец. Он не отказал, но и не ответил чётким согласием. Кратковременное молчание послужило единственным ответом: словно преподаватель дал девушке время приготовиться к чему бы то ни было. Всё стало ясно, лишь когда крепкая ладонь коснулась талии девушки, и удивлённый взгляд серо-голубых глаз устремился на улыбчивого профессора. -Я бы и не подумал отказать, – мягко произнёс преподаватель, осторожно взяв руку девушку в свою. Он уже полностью был настроен на предстоявший танец, будто заранее предугадав ход событий. В тот момент новой волной нахлынул страх: что, если профессор Вайс действительно знал о чувствах Натальи? Что таила в себе эта улыбка, привычно добрая, но в тот момент донельзя настораживавшая? Наталье не терпелось спросить, только бы нарушить напряжённую тишину, как вдруг, подобно звону, раздался голос Моники: -Кристиан, не торопись: я ещё колонки не настроила! Профессор обернулся, сосредоточенно наблюдая за сестрой. В глубинах его души затаился страх: зная Монику как никто другой, Кристиан мог легко предположить, что очередная попытка настроить какое-либо устройство с большой долей вероятности окончится размахиванием руками и возмущённым бормотанием со стороны Вайс-Кёниг в лучшем случае. В худшем – профессору придётся в который раз обращаться в службу ремонта, где его узнавали в лицо: настолько часто Моника заходила далеко со своей уверенностью в способности настроить и починить всё, что угодно. Готовясь к худшему, Кристиан не упускал ни единого движения сестры из вида, как вдруг раздался громкий щелчок, сопровождаемый пронзительным скрипом. -Кристиан! – амбициозная Вайс-Кёниг одарила брата восторженным взглядом. – У меня получилось! -Сделать половину зала глухой? – отшутился профессор, едва подавив желание оттащить сестру от аппаратуры, только бы она не сломала ничего окончательно. -Я настроила колонки! Сейчас будет музыка! -Ты в коем веке что-то настроила правильно? – промелькнула шальная мысль, так и не прозвучавшая во всеуслышание: Кристиан, несмотря на любовь к подшучиванию над излишней самоуверенностью Моники, всё же хотел позволить сестре насладиться триумфом. Только негромкий смешок сорвался с его уст, прежде чем заиграла неторопливая мелодия. Все присутствовавшие встали по парам: девушки в ослепительных нарядах неторопливо кружились в плавном ритме, и кавалеры в тёмных костюмах следовали каждому их движению. Всё это выглядело так, словно ветер кружил изящные снежинки и огоньки, задавая собственный ритм. Прекрасная картина, на которую Наталье хотелось лишь полюбоваться минуту-другую: танцы, особенно парные, были всё-таки не для неё. И чего ей вообще вздумалось пригласить профессора Вайса на танец, когда сама студентка могла исполнить от силы какой-нибудь простейший твист. Она пыталась высказаться, отказаться в надежде на понимание преподавателя. Однако тот, по всей видимости, даже не думал выслушивать возражения и довольно быстро вошёл в ритм танца. Возражения и оправдания по-прежнему вертелись на языке: следовать каждому движению профессора оказалось нелегко, и только усиливалось желание отпроситься и уйти, не сгорев со стыда окончательно. Однако было очевидно: упрямство было наследственной чертой Вайсов, раз ни Моника, ни даже Кристиан не стремились даже попробовать войти в положение. Ещё и эта песня, бесстыдно намекавшая на тщательно скрываемые чувства студентки: «You’re just too good to be true. Can’t take my eyes off of you...» Наталья поймала себя на мысли, что всё это время она не отводила глаз с профессора Вайса. Должно быть, он заметил её растерянность, едва воздерживаясь от смеха: эта влюблённость, в самом деле, выглядела весьма нелепо в какой-то степени – в подобное даже верить не хотелось. Рука студентки слегка сжала крепкое плечо преподавателя. Даже через довольно толстую ткань чёрного пиджака профессор почувствовал напряжение, охватившее девушку: она всё ещё чувствовала себя чужой, словно ошибившись дверью и безмолвно прося вернуться назад. Или дело было не только в этом? «Pardon the way that I stare, there’s nothing else to compare» – чем дольше играла песня, тем сложнее становилось избавиться от назойливого стеснения. Казалось, будто это всё говорил какой-то суфлёр, невидимый, но слышимый, озвучивавший мысли студентки вместо неё самой. Быть может, стоило, наконец, перестать уповать на суфлёра и сказать всё начистоту, пусть на глазах у любопытной толпы с испепелявшими взглядами и острыми языками? -Скажи это, – снова в самой близи послышался спокойный голос профессора. Бархатистый и негромкий, этот тон заставлял девушку трепетать. А в сочетании с фразой, ставшей, пожалуй, его коронной, это звучало как мягкая просьба, вынуждавшая немедленно послушаться. Наталья даже хотела поддаться порыву чувств, наконец, отпустить мысли, так долго томившие её. Но вместо слов, как назло, исходило молчание – от избыточного волнения девушка только глотала залпом воздух. Даже доброта, отражавшаяся в мягком голосе преподавателя, не позволяла набраться смелости для произнесения всего нескольких ничтожных слов. Быть может, стоило вовсе отмахнуться, попросить забыть обо всём как о глупом пустяке: всё равно этот танец ничего не значил, и после всего этого профессор Вайс вернётся к своим преподавательским и деканским обязанностям, как ни в чём не бывало. Но омерзительная дотошность и одержимость истиной не позволили бы заставить Кристиана впасть в забвение сейчас, когда он ловил взглядом каждое движение студентки. «Так скажи это» – он повторит эту фразу наверняка: даже пристальный взгляд голубых глаз говорил об этом. Но что, если профессор уже знал обо всём, просто ожидая подтверждения своих мыслей? -Вы и так всё знаете, – Наталья пробормотала так быстро, отводя взгляд в сторону, только бы не смотреть на преподавателя, но тот лишь усмехнулся. -Хоть я и догадливый, но читать мысли не умею, – возразил он. – Я только знаю, что тебе есть что сказать. -Забудьте! – студентка обречённо покачала головой, но преподаватель не желал отступать слишком рано: ему надо было выведать правду, во что бы то ни стало. Пристальный взгляд, добродушная улыбка и явно вертевшаяся на языке фраза, произнесённая столько раз, что её и вспоминать не хотелось – слишком много приёмов против единственного аргумента. Вскоре Наталья поняла: дальше отступать было некуда. Набравшись смелости, девушка быстро вздохнула и уже собралась признаться, как вдруг музыка прекратилась. -Бал закончился? – послышался чей-то голос, когда вместо мелодии в зале стало раздаваться преисполненное удивления и беспокойства бормотание. -Нет, это так Фрау Кёниг колонки настроила, – недовольно пробурчал Кристиан, заслушивая порцию оправданий от сестры. Однако Наталью нисколько не расстроила сложившаяся ситуация: она была рада, пусть не успев признаться в чувствах, но станцевав в паре с профессором. А всего-то нужно было сказать это.