Про пиратов и любовь

Капитан уже ждал меня в своей каюте, когда я зашёл. Скинув на пол серый поношенный сюртук — кажется, он не отказался бы от него даже ради меня, — кожаный жилет и пропахшую солью, кровью и потом рубашку, он самостоятельно обрабатывал глубокую рану на плече. — До сих пор не зажила, капитан? Я старался не подать виду, что не на шутку разволновался, однако до раны легко, стараясь не причинить ещё больше боли, всё же дотронулся. Узнал бы Оуэн, насколько по-девичьи нежно, почти слезливо я отношусь к капитану в последнее время, снова бы не преминул пустить парочку дерьмовых шуток. В прошлый раз, когда он щелчком запустил жука мне в лицо, мы едва не подрались. «Смотрите-ка, — веселился он, видимо, считая себя самым остроумным, пока я брезгливо пытался стряхнуть с себя насекомое. — Жук даёт заднюю, совсем как наш Янто». Тогда только капитан удержал меня от того, чтобы рубануть его ножом для морского шнура. А теперь Джек сидел и, морщась от боли, заливал рану паршивым ромом. Закончив, он сплюнул на ладонь зажатую в зубах пробку, плотно закупорил бутылку и со стуком поставил её на пол. Только после этого он поднял на меня доброжелательный взгляд подведëнных жженой пробкой глаз, и улыбнулся. — Не стоит так волноваться из-за царапинки, Янто. Ты ведь знаешь, что на мне всё заживает быстрее, чем на уличной собаке. — Но не в этот раз, капитан, — я опустился на постель рядом с ним, потому что знал, что он не будет против. — Сколько дней уже она не затягивается? Два? Три? Хорошо, что голос не подводил, звучал нарочито равнодушно. То странное чувство, которое я начал испытывать к капитану, более всего походило на то, что вызывала во мне Лиза, но, конечно, я бы не хотел, чтобы кто-то об этом узнал. Мужчина, который полюбил другого мужчину? Такого просто не могло быть! Нет, поймите меня правильно. Я занимаюсь пиратством и разбоями уже четвёртый год, а кражами и бродяжничеством и того дольше, и успел повидать всякое, да и в каюте Джека по ночам мы не новые томики Шекспира читали. Кой-о-чом я знал с самого нежного возраста. Когда мне было лет пять, мой папаша вышел из кабака, чтобы справить малую нужду, и пока он мочился, из-за угла вышел охотник за мужеложцами и схватил его за причиндалы. Жаль, я не видел в тот момент папашино лицо, вот была бы умора! Особенно когда на место преступления из засады выскочили ещё двое и пригрозили, что сейчас пойдут в суд и скажут, что были свидетелями того, как он совершил грязный грех прямо посреди ясного дня. И болтаться ему в петле, если он им не заплатит. Папаше пришлось отдать последние гроши, и он не смог как следует напиться. А когда такое происходило, он бывал даже злее, чем спьяну. Так что он пришёл домой и поколотил сначала мою мать, а потом принялся искать меня. Я же был уже в те годы умнее этого сукина сына, поэтому просто спрятался в сарае в старой бочке. Папаша искал меня, искал, бранился на чëм свет стоит, а потом упал и уснул. На утро он уже не помнил, что хотел отлупить меня. Но одно дело — просто развратничать, хоть Оуэн и относился к этому так, будто это не он путался с каждой распутной девкой на своëм пути и не он облопошивал толстосумов, а другое — влюбиться. Нет, я просто не мог пасть столь низко! Хотелось верить, что это не влюблëнность никакая, а просто благодарность. И ведь было за что. Другой капитан на месте Джека давно выбросил бы меня за борт после того, что я тогда, год назад, сделал… Уйдя в свои мысли, я не расслышал начало фразы капитана: —…ядовитые когти. Ты уже посадил это существо вниз? Я поспешил кивнуть, чтобы он не понял, что половину предложения его верный Янто прослушал: — Да, капитан. Оуэн уже исследует яд с когтей, чтобы узнать, почему он так повлиял на ваш организм и как вернуть способность к восстановлению. Последнюю чужеземную тварь мы поймали в Средиземноморье. Длинное, лишëнное носа, существо с огромными клыками и когтями промышляло тем, что нападало на рыболовные суда в маленьких городках. Экипаж тварь просто убивала, а вот наживу потом продавала в портах. Понятия не имею, с какой планеты она прибыла на землю и почему решила зарабатывать рыбной торговлей, но на всякий случай спустил вниз бочку с водой — если понадобится разговорить силой. Собственно, вот чем мы на самом деле и занимались. Из пиратского у нас были разве что деньги, забранные у этой твари, да ещё гроши от мелких грабежей и краж. Чтобы нападать на большие суда, у нас, экипажа пиратского корабля «Торчвуд», не было ни достаточно людей, ни средств, ни времени. Последнее занимали самые разнообразные пришельцы, которые попадались на нашем пути с завидной частотой. Но по правде говоря, даже если бы нас стало в сто раз больше, Джек вряд ли бы разрешил бесчинствовать, как другие капитаны. Я уже давно заметил, что он может быть безжалостным к некоторым слишком противным пришельцам и мужчинам, но почти всегда жалеет детей и женщин. Именно из-за этого в команде и появилась Тошико. Она как-то рассказала мне историю их с Джеком знакомства. Когда ей было шестнадцать, на её родину совершили набег португальцы. Один очень толстый мужчина с блестящей лысиной, приметив девушку, велел своим людям схватить её и силком затащить на корабль. Так она и попала в дом терпимости в Портимане. Мужчины любили её за ум — она всегда обыгрывала их в карты и бегло говорила на японском, — но видели в ней только дрессированную обезьянку. Всего через месяц Тошико овладела португальским и испанским в такой мере, что могла просить у мужчин, бравших её, спасения от сурового господина. Клиенты жалели её, утешали, даже старались быть ласковыми. Но только Джек не стал её пользовать, а согласился помочь и позвал с собой. Так Тошико и оказалась на борту «Торчвуда». Мать она не видела уже шесть лет и очень скучала. Тош знала, что сейчас мы плывём обратно в Англию — денег, собранных за два года, должно хватить на полгода отдыха и мирной жизни, а потом Джек собирается выдвигаться на восток. Тогда Тошико хочет попросить разрешения доплыть до Японии, чтобы увидеться с матерью. — Янто, — капитан улыбнулся и положил ладонь мне на щеку, заставив залиться краской. Да что ж я в самом деле? Как женщина какая… Хотя и они бывают разные. Взять ту же взбалмолшную Гвен, дочь полицейского, сбежавшую из дома прямо на судно «Торчвуд», или ту рыжую ирландскую чертовку, которая едва не кастрировала Джека и не отняла у нас всё золото. — Можно хоть в эту ночь ты не будешь звать меня капитаном? — А как же… — я окончательно стушевался, уже не боясь показать свою слабость. В конце концов, в каюте только я и Джек — а он никогда не издевался надо мной. Даже когда я этого заслуживал. — Как мне тогда… — Янто, чëрт бы тебя побрал, — беззлобно засмеялся Джек и, откинувшись на кровати, закинул ногу на ногу. — С тобой даже я ощущаю себя не пиратом, а прилежным засранцем за партой. Брось эти официальные замашки хоть на одну ночь, а? От стыда я не мог смотреть ему в лицо и против воли низко склонил голову. Да, я не мог похвастаться своим высоким происхождением. Мой папаша, уроженец Южного Уэльса, был пьянчужкой и только и делал, что поколачивал меня и мою мать. Только сестре Рианнон обычно удавалось избежать его гнева из-за податливого характера — вот уж кто действительно оправдывает своё имя, — и уступчивости. После того, как папаша вогнал в гроб мать, то совсем забросил свою единственную работу — он помогал за жалкие гроши портному, жившему в нашем доме этажом ниже и, по правде, заменявшего мне отца, — и в конец озверел. Когда я понял, что скоро он забьёт меня до смерти, если раньше хозяева не выкинут нас на улицу за неуплату аренды, то не стал дожидаться худшего, а сбежал из дома сам. О, какая жизнь тогда настала! Ночью я обычно устраивался под мостом, по утрам кидался камнями в своих холëных ровесников, идущих в школу с тетрадками в руках, а днём искал, где раздобыть еду, и тëрся на площадях, смотря уличные театральные представления. Но поскольку я был бродяжкой, а пропитание себе в основном находил воровством да попрошайничеством, то понимание того, что в любой момент меня могут поймать и отправить на виселицу, несколько отравляло жизнь. Поэтому когда в порт, где я шнырял туда-сюда, пытаясь найти работу или просто стянуть у кого-нибудь из кармана денег на кусок хлеба, прибыли пираты и увезли меня с собой, даже обрадовался. В первое время поколачивали, конечно, да не так сильно, как папаша, а потом меня под своё крыло взял капитан, и я стал служить ему. Капитан был башковитый парень и, рассудив, что и я не промах, обучил грамоте. На свою голову, конечно. Вскоре я начал вместо воды глотать книжки. Идёт разбой в какой-нибудь деревушке, все хватают из богатого дома украшения, одежды, деньги, а я, как прокаженный, книги. Вот все пираты смеялись надо мной! Некоторые, конечно, злились, цепляли меня, что как крыса забиваюсь с книгами в свой уголок и занимаюсь бестолковым чтением, вместо того, чтобы продать дорогой товар, но капитан быстро осаждал таких умников. Я был его любимцем… А потом я и вовсе начал говорить грамотно и красиво, как в этих книгах было написано, так меня с тех пор все стали величать не иначе, как маленьким пэром. На борту же «Торчвуда» грамотными оказались все, но всё равно моим официальным речам здесь было не место. Одно дело когда над тобой зубоскалят жестокие, беспринципные пираты и совсем другое — когда это делает Джек, пусть и не желая обидеть. — Ну, давай, — продолжил уговаривать он, кончиками пальцев скользнув по моей голой шее. Я ахнул: к паху тут же прилил жар, и Джек довольно улыбнулся, увидев выпуклость на моих кожаных бриджах. — Я сделаю всё, что хочешь, если ты согласишься. Всего одна ночь… Наверное, он думал, что я попрошу у него то, чем мы и так занимались почти каждую ночь. И не только ночь… Но я ведь уже говорил, что я умный, да? Меня на такое не купишь. Я мгновенно поменял позицию. Теперь я устроился у Джека на бёдрах, подмяв его под себя. Он тяжело задышал, прижавшись к стене, а я, усмехнувшись, схватил его за запястья, не давая возможности сопротивляться, и тут же присосался к левой мочке уха, вобрав в рот и большую рубиновую серьгу в виде капли крови. Джек взял её как трофей год назад, захватив летучий корабль пришельцев, промышлявших торговлей людьми, а я в тот же день проколол ему ухо и вставил украшение. С недавних пор чести носить серьгу в ухе удостоился и я, хотя моя, конечно, была меньше и без камней — только золотое кольцо. Теперь языком я игрался с украшением Джека, заставляя его глухо стонать. Довольный произведённым эффектом, я отпустил мочку уха и слегка откинулся назад. — Хорошо, — я знал, что моя улыбка в этот момент была хитрющей. — Я могу звать тебя сегодня ночью так, как тебе только будет угодно. Но с одним условием… Расскажи мне, как ты стал бессмертным. Кажется, Джек ожидал чего угодно, но только не этого. Слегка опешив, он даже глаза распахнул удивлённо и перестал стонать. — Рассказать что?.. — Ну, брось, Джек, — я крепче сжал его запястья. Если он так не хочет быть этой ночью для меня капитаном, то пусть. Сегодня в этой каюте главный Янто Джонс, и я собирался доказать ему это. Я демонстративно наклонился и укусил его за шею. Джек зашипел от боли и наслаждения. — Что в этом такого? Гвен же знает, почему я не могу? Джек вздохнул и расслабился, кажется, смирившись с поражением. Честно говоря, я даже слегка расстроился. Думал, он будет сопротивляться дольше… — Ну, хорошо, — согласился Джек и чему-то улыбнулся. — Но ты пообещаешь, что поверишь мне, хорошо?.. — Дождавшись моего кивка, он постарался устроиться поудобнее, насколько позволял ему я, подмявший под себя, и начал: — Много, много лет назад я путешествовал на корабле с человеком по имени Доктор. Он был просто замечательный чертяка… Мы пережили вместе сотню приключений, не раз обманывали смерть и всегда приходили на помощь, когда видели, что кто-то попал в беду. Но раз, во время одной из битв, прямо посреди открытого моря, меня выбросило за борт. Я падал и падал, пока не достиг самого дна. Там-то меня и заприметила Морская Дева. У неё были золотые струящиеся волосы и светящиеся глаза. Морская Дева часто исследовала корабли, ушедшие ко дну, чтобы найти красивых мëртвых морячков, иногда даже специально вызывала шторм для этих целей. Тех, кто ей особо нравился, она оживляла своим поцелуем и оставляла жить с собой, как мужей, навечно. А когда она увидела меня — утонувшего посреди моря совсем в одиночку, без корабля, да ещё такого красавца, — то тут же влюбилась без памяти. Я прожил с ней два года, а потом заскучал. Дно морское, ни одной нормальной человеческой или не очень души — мрак. Только её полоумный папаша, мужья — все красивые, хоть и не как я, но идиоты, — да холодные рыбы. Из хорошего там была только она, чертовка, так что через два года я взмолился у неё отпустить меня обратно на землю. И что ты думаешь? Послушала же! А перед тем плакала у меня на плече и рассказывала, что когда у неё в последний раз, ещё сто лет назад, осмелились просить такой милости, она сожрала наглеца. Зубы у неё и вправду были что надо, вообще-то… Жаль мне её было, да жить я так больше не мог. А она, наверное, действительно полюбила, раз согласилась отпустить. Когда я оказался на земле, то даже обрадовался, что снова смертен. Но то ли она решила напоследок мне отомстить, то ли забыла снять проклятие, то ли не смогла — так я и на земле остался бессмертным. Я сидел, словно пришибленный, после рассказа Джека. С одной стороны, конечно, всё это звучало как сказка, а с другой — я каких только инопланетных тварей не повидал, а внизу корабля в этот самый момент даже расхаживала туда-сюда огромная птицаящерица. На этом фоне даже Морские Девы с их зубами меркли. Я поëрзал, устраиваясь поудобнее, и Джек вновь ахнул. — А что же случилось с твоим другом Доктором? — поинтересовался я нарочито небрежно. К девушкам, даже обитающим на дне моря и жрущим людей, Джека ревновать было не так уж и просто, если не брать в расчет чëртову Гвен. Я знал, что в девяти случаях из десяти он предпочтёт мужчину. — Ты виделся с ним после этого? — Нет, — ответил Джек с нечитаемым выражением лица. — Я искал, да безуспешно… Но хватит о грустном, Янто, разве об этом ты хочешь говорить этой ночью? Он был прав. Вообще-то, я был не прочь и вовсе не говорить сегодняшней ночью ни слова. Есть ведь куда более приятные звуки… Словно прочитав мои мысли, Джек легко, почти без усилий подался вперёд и засосал кожу на моей шее. Я застонал, едва не выпустив его запястья. Я держал их так долго, что, наверное, останутся следы, но Джека подобное только возбуждало. Он продолжал сосать кожу, а по моему телу пробегала дрожь. В конце концов, мои руки ослабли, и Джек, освободив свои, тут же полез под мою рубашку. Но и я в долгу не остался, и через мгновение его ремень полетел на пол. Я прижался лицом к груди Джека, глубоко вдыхая природный запах пота и соли. Это дурманило. Хорошо, что мы не благородные лорды, моющиеся едва ли не через день — я знавал одного богатого юношу, который и вовсе переводил воду каждый вечер. Нет, на самом деле я и сам был тот ещё чистоплюй — Чëрная Смерть научила, — и даже имел собственный график водных процедур. На борту «Торчвуда» никто не мылся чаще меня. Каждый день я полоскал рот холодной водой и протирал влажной тряпкой лицо и руки, а когда шëл к Джеку — ещё и член. Раз в неделю я протирал всё тело, раз в месяц — использовал мыло и мазал подмышки ароматными травяными шариками… Лорды же постоянно набирали себе ванны, будто чистая вода бесплатно достаётся… И от них потом за версту несло этой чрезмерной чистотой. Трудно представить, чтобы меня возбуждал мужчина, до тошноты воняющий мылом… Хотя это же Джек. Он едва уловимо пахнул морем и, на удивление, одновременно костром даже после горячей ванны. А потом он схватился за мой пах, и я больше не мог думать про мыло, ванны и лордов… … Я тяжело дышал, распластавшись на постели Джека. Он, липкий от пота, прижимался ко мне. Повернув голову, он оставил нежный поцелуй на моём виске. — Через две недели мы прибудем в Англию, — лениво пробормотал Джек, играясь с моими волосами. — Ты уже придумал, где будешь жить? — Пока не знаю, — честно признался я. — Как я уже говорил, для начала хочу разыскать сестру, — уже не один год меня мучала совесть за то, что по юношеской глупости оставил бедняжку совсем одну вместе с моим чудовищным папашей. Я был очень, очень плохим братом. И хотел это исправить… Если бы мне позволили. — А ты? — Наверное, останусь здесь же, — пожал плечами Джек и начал смотреть куда-то поверх моей головы. — Здесь, на корабле? — удивился я. — Разве тебе больше некуда идти? Джек помолчал некоторое время, а потом заговорил вновь, неловко и нерешительно, точно не был капитаном: — Янто, я тут подумал… — Он избегал смотреть мне в глаза, рассеянно рисуя пальцами узоры на моей коже. — Если ты, конечно, будешь не против, я мог бы помочь тебе с поисками сестры, а потом… Потом мы можем найти приют до следующего выхода в море… Я имею в виду, мы вдвоём, вместе… Как ты смотришь на такую идею? Как я смотрел на такое?.. О, просто прекрасно! Миг — и я оказался сверху Джека, даря ему глубокий страстный поцелуй. Оторвавшись, я заглянул ему в глаза и торжественно объявил: — Я думаю, это самая лучшая идея, которая только могла посетить твою умную голову, Джек! — И протянул ему руку: — Вместе? Он ослепительно улыбнулся и сжал мое запястье, а я в ответ — его. — Вместе!