В ноябре темнеет рано

      Я всегда любил осень. И зиму тоже. Зиму, пожалуй, даже больше. Хотя зима и уступает осени по яркости и разнообразию, она все равно остается прекрасной в своем безмолвном, строгом величии. Я чувствовал ее приближение каждой клеточкой тела, ведь был уже ноябрь. В ноябре темнеет рано, и мне так нравилось, что ночь теперь длилась дольше. Ведь именно ночью происходит все самое удивительное и приятное.       Фридрих лежал у меня в ногах, и я перебирал его волосы. Сгущались сумерки, холодный осенний ветер сметал опавшие листья с подъездной дороги. Они то вздымались вверх, то снова ложились на сырую землю. Это было похоже на танец. Я не мог оторвать взгляд, меня затягивало водоворотом красок. Как, должно быть, прекрасно стать частью этого природного ансамбля и летать, летать. Вечер, листья, подъездная дорога. У меня начала кружиться голова. Небо вдалеке еще поблескивало карминовыми полосами, они тянулись через весь горизонт. Теперь это просто воспоминание. Вечер, кармин.       - Твои родители скоро вернутся?       Его голос звучит как музыка. Я слышу его, когда проваливаюсь в сон и когда просыпаюсь. Сначала он звучит совсем тихо, затем становится громче. Я пытаюсь сконцентрироваться на словах, уловить смысл. Находиться рядом с Фридрихом превращается в пытку. Я хочу протянуть руку к его щеке, коснуться выразительно очерченного подбородка. Кровь закипает и бешено несется по моим венам. Я ненавижу это расстояние между нами, хочу быть ближе. Просто немного ближе.       - К полуночи, хотя отец, наверное, задержится до утра.       - А куда они поехали?       - На день рождения сослуживца, как сказала мать.       Он еле заметно кивнул и тряхнул головой, убирая выбившиеся пряди с лица. Я отдернул руку и на мгновение замер. В комнате стоял полумрак и часы показывали ровно шесть. Как быстро пролетело время! Я поспешил встать, включил свет и, находясь у двери, коротко сказал:       - Сейчас вернусь.       - Ты куда?       Я не ответил. А что мне ему сказать? Что сам Фридрих хочет от меня услышать? Мне некуда спрятаться от его взгляда, постоянно чувствую его на себе: изучающий, настойчивый, с нескрываемым любопытством. Фридрих всегда так смотрит. Я чувствую, что между нами встал немой вопрос, но как подступиться к ответу? По этому бесконечному лабиринту я блуждаю один. Всегда один. Я теряюсь в догадках и боюсь ошибиться. Страх удерживает меня на месте, он больше, чем просто эмоция. Я спускаюсь по лестнице, пошатываясь, пропуская ступеньки. Руки дрожат, ноги подкашиваются. Мне холодно.       Мгновение, и я стою перед раковиной на кухне. Ледяная вода бежит из крана, шумит холодильник. Ветки деревьев бьются об окна, восточный ветер с воем проносится через двор. Я набираю побольше воды в руки и умываю лицо, надеясь, что это поможет. И внезапно все прекращается. В доме пусто и тихо, я стою посреди кухни, сердце бьется в обычном ритме. Воздух больше не кажется твердым, листья перестали танцевать вальс, и я чувствую счастье. Из узкого шкафчика я достал коробок спичек и спрятал в карман брюк. Фридрих ждет наверху. Конечно, куда же он денется? В своем стремлении вновь оказаться наедине с ним, я вбежал по лестнице на второй этаж и зашел обратно в комнату. Он стоял, склонившись, над письменным столом и листал брошенные черновики.       - Оставь это и иди сюда, - сказал я, пожалуй, даже слишком резко. Порывшись в шкафу, я достал оттуда небольшой сверток, аккуратно раскрыл и протянул его Фридриху, попутно вытягивая из кармана спички.       - Это сигареты? Откуда они у тебя? - не скрывая удивления поинтересовался он.       - Взял у отца. Не волнуйся, он никогда их не считает.       Треск, искра, загорелось пламя. Мятежный огонь вспыхивает ярко, тянется вверх, волнами качается из стороны в сторону. Он то уменьшается до маленькой желтой точки, то снова разгорается. Пламя тоже в какой-то степени живое: оно говорит с тобой при помощи форм и замысловатых образов. Я вижу их, и они более чем реальны.       - Кстати, как тебе моя писанина? - я взглядом указал на письменный стол и улыбнулся. Мы стояли у открытого окна, вечерняя прохлада приятно ласкала кожу.       - Я не так уж и много успел прочитать. С твоим почерком черт ногу сломит.       - Просто я торопился. Ты же знаешь, когда приходит вдохновение, мысль формируется быстрее, чем ты можешь ее записать.       - И как часто оно приходит?       - Частенько, - я неотрывно следил за тем, как он подносит сигарету ко рту, как лицо на миг скрывается за мутной вуалью из дыма. - Меня многие вещи вдохновляют.       Изгибы его рук, длинные пальцы, чуть выпирающие косточки на запястье - я любил каждую деталь в нем. Идеальный профиль, аккуратные скулы, немного вздернутый нос, очаровательная улыбка. Писать его портрет было бы величайшей честью для любого художника. Я искренне любовался им. Как поэт восхищенно глядит на свою музу, так и я находил вдохновение в изящных чертах его бесстрастного лица.       - И ты собираешься выбросить те черновики?       - Ты про то, что они такие помятые? Это же всего лишь наброски, потом их разберу. Главное идею записать.       - За каждой идеей гонишься как за последней.       - Мне все до́роги. У меня на этот счет особый взгляд.       - Поделись, мне интересно.       - Я думаю, что если тебя посетила какая-то идея, значит обязательно нужно ее воплотить. Она же не просто так из ниоткуда на голову свалилась. Все это - работа сознания. Ты можешь посмеяться, но я действительно считаю, что именно сознание является точкой связи человека с Творцом, кем бы он ни был: высший разум или чистая энергия.       Фридрих на минуту задумался. Сигарета тлела, зажатая между двух пальцев. Дым уносило в открытое окно и он мешался с опустившимся на землю туманом.       - Представь, - начал он, - если все, что нас окружает, создано исключительно нашим же сознанием. Все люди, места, воспоминания. Ты и есть творец.       - Почему бы тогда не сотворить идеальный мир без боли и трудностей? Так проще и лучше.       - А какой смысл?       - Не знаю. Какой смысл нам сейчас находиться здесь?       - Мне приятно быть с тобой. А тебе со мной нет?       Ком неожиданно встал поперек горла, на секунду я перестал дышать. В груди родилось паническое беспокойство. Я замер, обдумывая вопрос. Мне стало горько при мысли, что случайно брошенные слова могли задеть Фридриха. Но он стоял все так же расслабленно, плечом упираясь в оконную раму. Его глаза смеялись. Губы растянулись в широкой улыбке. Я недовольно фыркнул и тихо прошептал:       - Дурак...       - Да ладно тебе, - он смеялся, и я не мог не подхватить его приподнятое настроение. - Мой вопрос так сильно тебя смутил?       - Ты сводишь меня с ума.       - Я знаю.       Повисла тишина и я радовался ей. Наконец-то можно с головой окунуться в этот короткий миг, пока мы вместе, пока рядом. Я хотел запомнить этот вечер навсегда, бережно хранить в памяти все мгновения, каждую крупицу этого дня. Буду ли я когда-нибудь счастливее, чем сейчас?       - Тебя что-то беспокоит?       Я ждал этого вопроса. Ждал, чтобы горькая тоска расплылась по сердцу, чтобы волна печали унесла все мои мысли. Прочь из головы, дальше, дальше. Я знал, что должен буду столкнуться с этим чувством. Чувство? О чем именно я говорю? Имя-то у этого есть? Есть, конечно же есть.       - Ты сам знаешь.       - Я тебя спрашиваю, вот ты мне и скажи.       Это похоже на игру. Фридрих вынуждает меня озвучить истину первым, но я боюсь. Все еще боюсь быть отвергнутым. Вопрос о природе моего необоснованного страха не дает мне покоя уже многие годы. Страх перед чем-то новым, перед жизнью и смертью, но самое главное - перед самим собой.       Я стою у открытого окна и ночной воздух обжигает мне шею. Сосны качаются из стороны в сторону, облака лениво плывут по небу, сливаясь в один объем. Меня выворачивает наизнанку от томительного ожидания, я не нахожу себе места. Время тянется мучительно долго. Чужая рука ложится на мое плечо, и я прогибаюсь под ее тяжестью, готовый упасть. Сердце разрывается от желания, я чувствую, как пульсирует вена у виска. Глаза жгут подступающие слезы. Дрожь охватывает все тело. Он одновременно так далеко и так близко.       - Послушай, Альбрехт, ты можешь сказать мне...       - Просто замолчи!       Я обдумывал свои действия слишком долго, но решил наверняка, когда услышал его голос. Я поцеловал Фридриха. Холодные влажные губы вместе с горячим дыханием - это потрясающе. Я отбросил здравый смысл, позволил единственной слабости овладеть мною. Вся моя жизнь была сном, и это - самое сладкое пробуждение. Руки горят, пальцы вцепились в ворот рубашки, легкие наполняются жаром. И все начинается заново: нежный поцелуй в уголок губ, почти невесомое прикосновение к щеке. Чувствую горечь на кончике языка. Перед глазами вспыхивают огни. Как ярко! Фридрих целует меня в щеку, и я проваливаюсь в полу-забытье. Пусть это никогда не заканчивается! Его губы вновь находят мои. Я теряю рассудок. Еще, еще! Меня подхватила карусель неземных ощущений, и я не в силах остановиться. Какое же это приторное чувство! Да, да, я знаю, что это за чувство! Теперь знаю. Оно зовется любовь.       Все прекратилось так же быстро, как и началось. Мне почудилось, будто вся жизнь разом остановилась. Я больше не чувствовал тепла его нежных губ, однако руки Фридриха все еще лежали на моих плечах. Ночная прохлада дрожью пробежалась по всему телу. От переизбытка сумасшедших эмоций меня охватило подобие лихорадки. Я не смел вымолвить и слова, боясь нарушить устоявшийся покой. Ведь все произошедшее было так прекрасно, так славно! Я подался вперед, еще ближе, сжал его в крепких объятиях, не желая терять ни капли этого блаженного состояния. Расстояние! Теперь его нет, есть только сердечная, желанная близость. Мною овладевал беспочвенный страх, что Фридрих куда-то сбежит, исчезнет, растворится в воздухе, оставив меня наедине с щемящей пустотой. Но в то же время я понимал, что отныне мы всегда будем вместе.       - Мы оба дураки, Альбрехт. - чуть слышно прошептал он, ласково погладив волосы у меня на макушке. И я знаю: теперь все всегда будет хорошо.