Ты просто не доверяешь своим чувствам

      Хёнджин и Минхо уже не первый год дружат, пережили вместе огонь, воду, медные трубы и далее по списку. Даже романтические отношения пережили.       Пережили ли?       «Джинни, я думаю, нам стоит остаться друзьями, прости меня» – не сказать, что Хвана эта фраза не ранила, но он был готов к такому исходу.       «Всё в порядке, Минхо, я не обижаюсь и не злюсь на тебя» – на самом деле он злился. Но на обстоятельства. На жизнь. На то, что ему не везло в отношениях, хотя, может быть, эти отношения изначально были провальными.       В Хёнджине всегда боролись две стороны: с одной он не понимал, как можно долго с кем-то дружить, а потом внезапно начать проявлять романтический интерес, заводить отношения с кем-то, ведь друзья и отношения казались чем-то несовместимым; но с другой нельзя ведь встречаться с кем-то, кого ты плохо знаешь. Из-за этого он не мог точно сказать, кто совершил ошибку и кто был в итоге неправ, даже если в вопросе расставания нет виноватых, потому что это вопрос чувств.       Чувства. Были ли они у него? Это всегда волновало ещё больше.       Были ли они у Минхо? А это оставалось самой главной загадкой. Вопрос, на который бы Хван не нашёл ответа, даже если был бы специалистом по отношениям, психотерапевтом или учёным.       Проблема в том, что и сам Минхо ответа на этот вопрос не знает. Был ли он влюблён в Хёнджина, или это был только его образ, который Ли сам себе придумал?       Хван после этого разбивался каждый день. Он обещал, что будет сильным, что переживёт это самостоятельно, ведь впервые за долгие годы позволил себе что-то чувствовать, но даже в этот раз провалился. И это убивало. Царапало душу изнутри, хотелось кричать и плакать, ведь казалось, будто для Минхо это ничего не значило, особенно после того, как тот снова стал проводить время с Джисоном.       Хотелось ногтями выцарапать на уже изрядно потертой доске его стола о том, как ему больно. Но Хёнджин молчал, ведь куда лучше, если будет рассыпаться только он один, а Минхо не будет переживать за него.       Только вот даже в этом он провалился. Все его запертые внутри чувства стали выходить наружу неприкрытым сарказмом и иронией, спровоцированными ссорами и скандалами, вспышками агрессии и истериками. Тогда Хёнджин впервые понял: во-первых, он брал на себя слишком много, а во-вторых, нельзя держать в себе эмоции, потому что последствия были словно после цунами – кругом одни обломки, мертвые души, одиночество и мерзкое чувство в груди, от которого избавиться невозможно, даже выкурив пачку сигарет.       В какой-то мере, Хёнджину стало нравиться изводить себя. Чем хуже ему становилось, тем сильнее он ощущал себя живым, потому что казалось, что это куда лучше, чем не чувствовать ничего. Не быть значимым из-за отсутствия каких-либо чувств, из-за внутренней пустоты. Лучше быть агрессивным, не сдерживать себя, создавать вокруг драму и разрушения, чем не быть вообще ничем.       Переломным стал момент, когда Минхо влюбился в их общего друга – Феликса, солнце в человеческом обличье. Никогда и мухи не обидит, постарается всех поддержать, хотя его бы самого уберечь от мира. Ли даже говорил как-то, что Феликс будто живёт свою первую жизнь, потому что он слишком чист и невинен, впечатляется всему так ярко и по-детски. Наверное, поэтому сердце Минхо и выбрало его.       Хёнджин с наигранной иронией для себя отмечал, что никогда таким, как Феликс, не будет. Его слишком потрепало в прошлом, чтобы он вообще хоть когда-то мог бы быть таким же светлым и солнечным.       Чтобы он мог подходить для Минхо.       Его бесконечно раздражал интерес Минхо в Феликсе, потому что он горел мыслями о том, чтобы быть на месте Феликса. Горел и тлел, словно сигареты, которые он начал курить слишком часто. Раздражало, что он много курит. Раздражал кашель от курения. Раздражал он сам.       В этот период и Хёнджин, и Минхо были убеждены, что на этом их история закончится. Ощущение, будто дом, который они так долго строили годами, где клеили вместе обои, пачкались в краске, попутно создавая воспоминания, горел самым жарким пламенем.       Сгорали те обои, которые они клеили вместе, сгорала древесина, скрипевшая каждый раз, когда они бежали вдвоём на кухню посреди ночи, сгорал дверной проём, на котором были выцарапаны имена всей их компании и сердечко с надписью “forever”. Когда-то они были наивны настолько, чтобы считать какую-то дружбу вечной, но еще не стали зрелыми настолько, чтобы понять, что люди, может, и умирают, но дружба действительно может жить вечно.       Только если этого хотят обе стороны.       Сгоревший дом воспоминаний отдавал неприятной болью у обоих. Но этот же момент был новым началом, где они бы смогли отстроить всё с нуля, а не пытаться потушить разрушительный пожар.       Они пообещали друг другу никогда больше не замалчивать обиды, не копить эмоции и говорить друг с другом, если что-то беспокоит.       Обычной ситуацией для них стал шуточный флирт, дружеские поцелуи в губы и бесконечные объятия, на которые Чан уже устал фыркать, потому что тоже хотелось чего-то такого, но, когда в ответ слышал предложение от этих двоих пойти целоваться, недовольно уходил в студию. В глубине души он был рад тому, что дружба Хёнджина и Минхо не пошла по накатанной, просто немного завидовал по-хорошему, что кто-то может состоять в дружеских отношениях и делать романтические вещи. Сам он так не мог.       Когда ребята вспоминали времена отношений ЛиХванов, то Минхо вскользь упоминал о том, что ему очень жаль, что он в итоге сильно ранил Хёнджина, даже если тот всегда отговаривался, что с ним всё хорошо, и он «пережил это», потому что Минхо казалось, что сам он это не пережил.       Его грехи всегда ползли по его спине, преследовали ночами, заставляли чувствовать себя мерзкой пиявкой на чьём-то теле, словно он вытягивает из окружающих всё хорошее, оставляя взамен ненависть и неприязнь, на худший конец это была пустота. Минхо зарёкся не позволять своим чувствам управлять собой, так и поменялись они с Хёнджином местами – Ли стал более холодным и агрессивным, потому что боялся открывать свои чувства, считая их главной своей слабостью, а Хван не хотел больше никогда ранить кого-либо из-за того, что сам живёт с кровоточащей раной на сердце.       Благодаря такой смене ролей они стали куда лучше понимать друг друга. Единственное было неизменно – Минхо тянуло к солнцу, а Хёнджина – к Минхо.       Хван отрывается от губ, ставшие самыми родными и близкими, будто были созданы только для их поцелуев, и спрашивает: — Мы что теперь… Снова встречаемся?       Минхо бросает в холодный пот. Виду старается не подавать, но ему страшно. Только на этот раз боится не отношений, а того, что снова смертельно ранит дорогого ему человека. В голове за секунду пролетает множество «почему?», «зачем?» и «не делай этого», но он хочет быть выше своего страха собственных слабостей.       — Я не думаю, что заинтересован в этих отношениях, в плане… Я в принципе не заинтересован ни в одних отношениях, а не конкретно с тобой. Мне нравится целоваться с тобой, обниматься и всё такое, но я… Не готов психологически к этому. Извини, — вырывается последнее слово на автомате.       — Не за что извиняться, я просто хотел прояснить сразу, всё же нормально, солнце, ты чего? — Хёнджин немного удивляется тому, как серьёзно воспринял это его друг.       «Солнце…» – Минхо понимает, что ему необязательно состоять в отношениях, чтобы быть счастливым, ведь пока рядом Хван, им море по колено.       Ночью, когда Хёнджин уже давно уехал к себе домой, Ли видит сон. Он стоит напротив своего отражения в зеркале, проверяет, двигается ли оно за ним. Не двигается. По ту сторону другая его личность. Минхо вглядывается во второго себя, но лицо размыто, видна лишь ироничная ухмылка.       — Ты просто не доверяешь своим чувствам, не так ли? — отражение усмехается, и Ли пронизывает резкая головная боль, он кричит и разбивает зеркало, чтобы не видеть искажённый в наигранной улыбке рот и не слышать эхо его вопроса. Просыпается. Тяжело дышит.       «Всего лишь сон…» – выдыхает, но в груди всё равно щемит.       Задело.