Обещание

— Ты тяжелее, чем я думал, — хрипловатый голос заставил Асуи с трудом раскрыть глаза. Ветер холодом пощипывал свежие увечья, при взгляде на которые тошнило. Лимфа сочилась с содранных ран вместо крови, а от обугленной местами кожи шел неприятный запах горелого. — Вы точно не мастер комплиментов, сенсей, — она произнесла это тихо, тут же зажмурившись от парализующей все тело боли. Мужчина нес ученицу на руках, стараясь идти ровно и не споткнуться. По его лицу стекала струйками кровь, глаза были алыми не то от долгого применения силы, не то от усталости и слез, а губы подрагивали. Он был на пределе, дыша часто-часто, тяжело и поверхностно. — Такую битву пропустила, — притворно улыбнулся и выдохнул, поморщившись, — угораздило же тебя отключиться в самом начале. — Это все из-за взрыва, простите, что не помогла, — она виновато подняла взгляд на учителя, у которого проходила стажировку. Прошлое агентство переехало на другой конец моря, и стажироваться там и совмещать это с учебой теперь было невозможно. Поэтому Асуи, недолго думая, попросилась к классному руководителю, который, к всеобщему удивлению, согласился. Хотя остальным отказал. — И без тебя справился, но мне тоже неплохо досталось. Кажется, сломано несколько костей, возможно, разрыв селезенки и сотрясение мозга, но Исцеляющая девочка быстро приведет меня в порядок, — он прихрамывал, откашливая после каждой фразы густую вишневую кровь. Асуи чувствовала себя отвратительно. Не из-за того, что ее откинуло на десяток метров мощной взрывной волной, и теперь она точно не сможет встать на ноги несколько недель. А из-за того, что в минуты, когда учитель в ней так нуждался, она не смогла прийти на помощь. — Не хочу, чтобы Вы опять ходили весь в бинтах, они Вам не идут, — усмехнулась, прикрыв глаза и стараясь не заплакать от боли. Плакать при Айзаве нельзя — подумает, что она слабая, и откажет в дальнейшей стажировке. И пусть видит прекрасно, что ей до безумия плохо. Ни за что не заплачет при нем. А как только он передаст ее врачам, она разрыдается и забьется в истерике, ведь смотреть на себя теперь тяжело, а вина изнутри прогрызает острыми клыками самое сердце. А он все шагал вперед, приближаясь к признакам цивилизации, что вот-вот должны показаться из-за горы, и ждал, когда девочка с причудой лягушки сдастся. Видел, правда видел. Видел насквозь все ее нутро, которое та пыталась неумело спрятать от проницательного Айзавы. И знал ведь, почему она себя так ведет. Притворщица-лягушка. Похвально, подумал про себя, многие бы сдались. Даже Мидория заплакал бы на ее месте. А она все стоит на своем, играет в театр одного актера и хочет казаться в его глазах лучше, чем есть на самом деле. Знала бы она, насколько ему все равно, заплачет она сейчас или нет. Наоборот ведь хотел, чтобы она была с ним настоящей. — Не сдерживайся, дура, — прикусил язык, сам запрокидывая голову от боли, к которой невозможно было привыкнуть даже за долгие годы работы героем. Знал, что она готова разреветься, только ему это показывать почему-то до смерти боялась. Догадывался, что не хочет, чтобы он вышвырнул ее из агентства. Надеялся, что она по личным причинам хочет казаться сильнее. Она промолчала, а по щекам наперегонки вдруг побежали мокрые дорожки. Больно-больно-больно. Соленая горечь на языке от собственной крови, а перед глазами — мутная пелена слез. Хотелось закрыть глаза и очнуться в постели в своей комнате общежития, как это было утром. Хотелось переиграть день заново, только бы знать, что будет взрыв, на который она больше не попадется. Костюм разорван на животе, ногах, руках, из-под зелёного латекса виднеется обугленная кожа — грубые шрамы на всю жизнь. Отвратительно от самой себя. Одно из первых серьезных заданий, а она уже провалилась, да еще и подставила учителя из-за своей некомпетентности, отчего тот получил серьезные ранения. Сдерживаться становилось все сложнее, а вид изуродованного тела совсем подкосил Асуи. Стыдно, как же, черт возьми, стыдно. Перед Айзавой стыдно, перед товарищами, которые желали удачи ей все утро, перед родителями, которым она обещала позвонить после задания и заверить, что с ней все в порядке. Ноги теперь обожженные, на животе рваная рана от неудачного приземления на необработанный лист металла, руки и лицо в ссадинах, ведь тормозила Асуи, естественно, ими. Глупая лягушка, какая же глупая, слабая и наивная. — Я теперь такая некрасивая, — всхлипнула, проклиная себя. Конечно, ей было плевать, останутся шрамы на ее лице или нет. Пусть Айзава думает, что это все, что ее сейчас волнует, и это единственная причина ее слез. Хотя сама догадывается, она для него — открытая книга. Проиграла, показала свою слабость. Уволит, точно уволит. Выгонит с позором и будет всему классу говорить, какая она бестолковая. — Эти мелочи не могут сделать тебя некрасивой, — замялся, но сказал. Хотел утешить, расцеловать, слизать слезы с округлого лица, покрытого ссадинами, но позволил себе лишь это. Спугнуть Асуи и приблизиться без ее позволения сейчас было непозволительной ошибкой. Айзава тщательно продумывал план, который помог бы ему подступиться к ученице, и он не может испортить все одним бездумным порывом. — Я буду сильнее, обещаю, — она закивала быстро-быстро, замечая вдалеке бегущих к ним коллег из агентства. — Обещаю, обещаю, обещаю! — почти капризничала совсем по-детски, не в состоянии остановить бесконечный поток бреда, который вырывался на фоне нестерпимой боли. — Никогда Вас больше не подведу и не разочарую. Вы могли умереть из-за меня, я такая глупая, почему же я такая глупая? Простите, Айзава-сенсей, я буду сильнее, точно буду! Несколько героев, среди которых были и знакомые Асуи, например, Мисс Шутка, которая неслась сломя голову впереди всех, приближались, торопясь оказать помощь как можно скорее. — Я знаю, — Айзава опустил голову, цепляясь взглядом за длинные нижние ресницы зеленоволосой, что ерзала у него на руках, пытаясь найти позу, в которой будет наименее больно лежать, — и вижу, как ты стараешься, даже если я тебя не хвалю. Ты сильная, Тсую, я знаю это. Девушка распахнула глаза, удивленно уставившись на учителя. Назвал ее по имени. Тепло рекой разливалось по всему телу, исходя от сердца. И боль почему-то перестала так отчетливо чувствоваться. Приятно. Она улыбнулась и будто засияла изнутри. Выглядела теперь самым счастливым человеком в мире, будто все мечты вмиг стали явью. Черноволосый понял, что вызвало такую реакцию, и его бледные окровавленные щеки тронул скрытый ссадинами румянец. Он опустил голову ниже, приближаясь к ее лицу, и прижался окровавленным лбом к девичьей взмокшей макушке. Хотя бы так, хотя бы на таком расстоянии, но быть с ней чуть ближе, чем секунду назад. И плевать, что увидят и что подумают коллеги. И плевать, если Тсую оттолкнет. Но она не отталкивала. Только сама сильнее прижалась, опуская голову и впиваясь в его щеку, а потом в шею, в грудь. Судорожно, беспорядочно. И только через несколько секунд понял — оставляет чуть заметные поцелуи везде, куда дотянется. И плачет-плачет-плачет бесконечно и почти навзрыд, плачет маленьким ребенком, плачет, как самый слабый в мире человек. Знает — боялась, что он умрет, и упрекать ее за излишнюю близость при свидетелях нельзя, и пусть к нему потом поступит сотня вопросов и выговоров. Тепло в сердце превратилось в жар. Он обхватил ее руками сильнее, и отчего-то захотелось зарыдать самому, но вместо этого он лишь коснулся осторожно ее макушки обветренными губами. — Дура, — не жалел слов, чтобы ее отчитать, — обещай, что больше не попадешься в такую глупую ловушку. Береги себя, поняла? Будь осторожнее, иначе я тебя отчислю и не дам перепоступить, пока не научишься беречь свою жизнь. Смотрел строго и уверенно, говоря так серьезно, как только мог. А сердце дрожало, выделывало пируэты, кувыркалось, становясь вверх тормашками. Боялся потерять. Очень боялся. Специально ведь взял к себе на стажировку, чтобы за ней присматривать. — Простите, сенсей! — придя в себя и отстраняясь, затараторила Асуи. — Я позволила себе лишнего, простите, прошу! — она раскраснелась и закрыла лицо руками, осознавая, наконец, что натворила. — Ничего, но впредь делай так, только когда мы наедине, а не при свидетелях, — Айзава кивком поздоровался с подоспевшими коллегами, которые изумленно смотрели на пострадавших, и передал Тсую, зардевшуюся от корней волос до кончиков пальцев, врачам.