— Раду, верни мои цацки!

      — Раду, мой хороший, где мои цацки?       Взор юноши был устремлён на возлюбленного, что с упоением глядел в зеркало, проводя по копне волос гребнем. Он словно не слышал возмущений, которые сочились с уст.       — Какие цацки, Федора? — непонимающе выдал Басараб, не отрываясь от начатого дела.       Федора пришёл в недоумение, выгнув густые брови на переносице, тот сразу же закрыл шкатулку, в которой не хватало пару-тройку колец и ожерелий. Глаза недоверчиво сузились, оглядев Раду с ног до головы, а затем Басманов резко встал с места, приблизившись к Валаху.       Одним движением тот выхватил из рук Раду маленький гребень, проводя им по всей его головке и распутывая тёмные кудри, что путались друг с другом, словно слипаясь в большую копну. Пряди спутались настолько, что были схожи на кучу соломы, в которых можно было найти затерявшуюся иглу.       — Как прошёл пир, княже?       Вопрос встревожил Раду, ведь он ничего не помнил. Вчера вечером у князя словно случился провал в безупречной, казалось бы, памяти. Всё было словно в тумане, будто сам князь был очарован этим туманом.       — Ты был на пиру, дак зачем спрашивать? — невозмутимо ответил государь в тот же час, стараясь выкрутиться как можно быстрее.       Пальцы воеводы сильнее сжали гребень государев, усерднее проводя по локонам, а глядел он на него с тем же самым возмущением, хоть и отчаянно желал не выдавать мотивов.       — Прошу простить, государь, однако же я не помню ничего о пире, вот и решил восполнить пустоту Вашими рассказами, — не унимался Басманов, видя, как меняется лик юного князя.       Его настороженный вид улыбнул юношу, но обида заглушила все радости, что были в душе хранителя покоев. Глядя на господина сердитым взглядом, Басманов словно вынуждал его говорить — говорить правду! Валашский господарь горько выдохнул, а затем соизволил развернуться к любовнику, стыдливо опустив голову.       «Иисусе, не князь — а дитё малое!» — гневно подумал Федора, но вскоре сменил гнев на милость, растопив холодный лёд во взгляде.       — Я не помню, Федора, — в отчаянии прошептал князь. — Не помню, что было и что стало…       Рука воеводы расположилась на подбородке государевом. Раду и правда выглядел как провинившейся мальчишка, который смиренно ждал своего часа, чтобы получить достоенное наказание. Это пугало Фёдора, очень пугало, но такова была его природа, и с этим ничего не поделаешь.       Раду вяло опустил крепкие плечи, свёл уста в одну тонкую линию, а глаза и вовсе спрятал от Басманова. Хранитель грустно, но с теплотой улыбнулся, глядя прямо на лик государя, а затем, прекратив свои мучения, произнёс⁚       — Хотите, я Вам освежу память, драгоценный мой?       Валах ничего не ответил, лишь продолжал смотреть куда-то в пол. Его разъедало ядовитое чувство вины, которое он отчаянно пытался заглушить, но сделать это не представлялось возможным, да и не вышло бы.       Федора посчитал молчание явным согласием, однако по неизвестной (даже ему самому) причине, не спешил отвечать, или же не желал. Слова комом застряли внутри, до жгучей боли царапая своими шипами глотку. Тем не менее, сказать нужно, ибо так он будет мучить этой мелкой обидой не только себя, но и своего возлюбленного.       — Вы подарили мои цацки своей жене, — отчеканил воевода.       Раду резко поднял голову, глядя на юношу с широко распахнутыми глазами. Князь удивлён, нет, скорее, в ужасе от осознания того, как сильно ранил любовника данным поступком. Это было настолько подло и безрассудно, что тот откровенно сгорал в агонии стыда. Басараб прекрасно знал, о ком идёт речь, однако всё же не мог не спросить.       — Жене… ты о Марии?       — А что, у вас есть другая? — Басманов горько усмехнулся, не в силах держать боль в себе.       — Да нет, я… — младший Дракула запнулся, а затем с довольной улыбкой глянул на любовника. — Погоди, ты ревнуешь? Ты ревнуешь меня к моей собственной жене!       Рэдуц залился тихим смехом. Он выглядел совсем как мальчишка, который только что услышал очень смешную шутку и никак не мог остановиться. Этот смех Фёдор Алексеевич помнил с самого детства, когда только познакомился с будущим князем. Хранителю вновь хотелось улыбнуться, однако юноша вновь холодно отчеканил больные слова.       — Государь, как я смею. Мария — княгиня, я же — простой воевода, который будет верен Вам и Вашей семье.       Раду тут же откашлялся, приняв серьёзный вид.       — Прости меня, душа моя, — прошептал он, виновато глядя на любовника. — Я поступил очень подло.       Валах всем телом прижался к широкой груди своего хранителя, с уверенностью глядя на него. Голубые очи, в которых видел целый мир, принадлежащий только ему. Такая верность поражала, восхищала, трогала самые сокровенные струны княжеской души. И подобное предательство чистой любви омрачало, топтало её в грязь.       — Завтра у тебя будут новые, гораздо краше тех…       — Дело не только в украшениях, Раду, — Фёдор накрыл нежную ладонь Басараба своей. — Я не хочу видеть мои украшения, подаренные тебе, на шее у другого человека. Я не хочу делить свою драгоценность с кем-либо, понимаешь?       Радости младшего Дракулы не было предела. Он кинулся обнимать, а затем и целовать возлюбленного; щёки, руки, шея, ключица — всё это было лишь в его власти. Страсть, с которой князь накрывал юное тело, не передать словами, можно было лишь показать, что князь и делал.       Обида сразу же улетучилась. Басманов таял в руках властного господина, изгибаясь во все стороны. Воевода обижен, но вовсе не настолько, чтобы забыть эти страстные поцелуи, ласки, которые Раду дарил и днём, и ночью. Этот дикий требовательный взгляд сводил Федору с ума. Он сжался под ним, с силой хватаясь в шёлковые локоны цвета каштана.       — Как насчёт… ещё одного пира? — сладко прошептал князь в шею.       — С-снова позовёшь… весь город?       Рэдуц тихо усмехнулся, оставляя багровые следы на бледной плоти, проводя рукой по торсу, что так бесстыдно скрыт под тяжёлым кафтаном.       — Неужели ты не хочешь наверстать упущенный вечер, ангел мой? Только попроси меня об этом…       Глухой стон сорвался с бледных уст, когда юноша почувствовал, как властная рука дошла до паха, который тёрся о тело возлюбленного. Фёдор облизнул губы, шумно вдыхая, а затем выдыхая воздух, который был пропитан сладким желанием.       — П-пожалуйста, — выдохнул тут же сквозь жалобный стон, ахая прямо в уста, страстно целуя их.       Но Басарабу этого было недостаточно, он желал большего.       — Что такое, чего ты хочешь?       Голубоглазый юноша растянул уста в хищной улыбке.       — Пожалуйста… в-верни мои цацки, Раду.       «Зараза», — ругнулся князь, однако делать было нечего. Цацки, так цацки!       — Я верну, — Государь развернул любовника спиной, приблизившись вплотную, рыкнул в самое ухо. — Только если ты вернёшь мне сердце.       — Никогда! — уверенно воскликнул воевода. — Твоё сердце самое дорогое, что у меня есть.       После слов Валах словно сорвался с цепи, страстно волоча возлюбленного к такой знакомой и родной для обоих кровати. Этот вечер Раду Басараб уж точно не забудет, ведь этот туман вожделения был намного слаще выпитого вина на пиру.