***
Две женщины сидели у пруда во внутреннем саду дворца, а между ними — обнаженное дитя. Дитя хлопало пухлой ручонкой по воде, и всплески заглушали негромкие голоса женщин. В какой-то миг одна из женщин притянула другую — чей многорядный золотой воротник указывал на более высокое положение — себе в объятия. На мгновение они прижались друг к другу, прежде чем разомкнуть руки. Дитя вновь ударило по поверхности пруда — в попытке схватить нескладное насекомое, скользящее по водной глади. Прежде, чем ребенок упал бы в воду, более знатная из женщин подхватила его на руки и усадила себе на колени, в то время как другая принялась ворковать над ним, пытаясь отвлечь. Суматоха шагов и голосов донеслась от входа в сад, и над шумом зазвучал речитатив: — Дорогу! Дорогу Гору, могучей в своей ка! Владычице Запада и Востока, обильной годами, Благой Богине, Госпоже всего сотворенного! Сияющему Ястребу, Божественной Под Своими Тиарами, царю Севера и Юга, Мааткара, кому дарована жизнь. Дочери Ра, Хатшепсут Единой-с-Амоном! Женщины поднялись. Вошла царь, и меньшая из женщин простерлась ниц, тогда как более знатная поклонилась, не выпуская дитя из рук. — Встаньте. — Улыбчивые морщинки собрались в уголках глаз Хатшепсут, когда она взглянула на молодую женщину с ребенком. Царь обняла ее и взяла ребенка из ее рук; вторая из женщин в это время, наконец, поднялась. — Нефрура, дочь моя. Мое сердце ликует при виде тебя. А ты, маленький внук, здоров ли? — Она подняла малыша повыше — тот лопотал и смеялся, — а следом передала обратно Нефрура. — Сатиа. — Хатшепсут — морщинок в уголках ее глаз стало меньше — обернулась ко второй женщине. — Хорошо, что ты сопровождаешь госпожу. Сатиа поклонилась. — Ваше величество, жизнь, здоровье и сила да будут с вами, я лишь служу желаниям великой царской супруги. — Хорошо, дитя. Ох, но нам о стольком нужно поговорить! — Хатшепсут вновь обняла Нефрура и потянула ее к скамьям у края воды, где до этого они сидели с Сатией и ребенком. — Сатиа, молю, возьми юного Аменемхета и оставь нас. — Матушка, я надеялась... — Нефрура взглянула на Сатию поверх головы своего сына, будто прося помощи, но царь уже тянула ее к себе, усаживая рядом, а Сатиа забирала ребенка из ее рук. Сатиа встретилась с Нефрура глазами — взгляд был полон невысказанного смысла, — пробормотала царственным женщинам слова прощания и удалилась. — Ты сблизилась с младшей женой своего супруга. — Хатшепсут пристально взглянула на свою дочь. — Мы добрые подруги, она и я. — На лице Нефрура — видении минувшей юности ее матери — нежность боролась с печалью. — Что же, для женщины высокого положения нет ничего дурного в домашнем согласии. — Взгляд Хатшепсут сделался отстраненным; ее мысли витали где-то еще. Нефрура открыла рот, напряшгись, словно готовясь к удару, прежде чем заметила выражение лица матери — и ее собственные черты смягчились. — Я слышала, что произошло нынче при дворе, дорогая матушка. Тутмос доставляет тебе много хлопот? — Он нетерпелив, как свойственно юношам. — Хатшепсут провела ладонью по плечу дочери. — Ему не терпится действовать, и не терпится перехватить власть. — Он очень любит тебя, любит взаправду, просто он думает... — Что я делаю Нижние и Верхние Земли мягкими и тучными, созревшими для добытчика. — Хатшепсут вздохнула. — Он не понимает — или отказывается видеть, — что Землям надобно исцелиться, пока они не будут готовы к новым завоеваниям. Столь многое должно совершиться, столь много великих трудов во имя процветания, прежде чем Север и Юг смогут выдержать бремя, которое он возложит на них. — Я знаю, матушка. — Нефрура прислонилась к матери и погладила ее по руке — тех же самых пропорций, но суше и тоньше, чем у нее самой. — Бедная моя матушка, несущая все заботы царства у себя на плечах! Хатшепсут отстранилась и взяла ладони Нефрура в свои. — Можешь ли ты сделать так, чтобы он понял, Нефрура, дитя? — А мне казалось, ты была не уверена в моей способности ему угодить. — На щеках Нефрура появились ямочки, но легкая дрожь губ выдавала в ней какое-то другое, более глубокое чувство. — Ты знаешь, что я шутила, дитя: чтобы он вышел из равновесия. Пожалуй, если он и впрямь тобой недоволен, то скорбен разумом и недостоин двойной тиары, а значит, я должна править и дальше, досаждая ему, до тех пор, покуда твой сын не войдет в возраст. — Хорошо же, я это учту. — Нефрура рассмеялась; на глаза у нее навернулись слезы. — Прислушаться должен не он один, но и те, кто оглядывается на него. Думаешь, они станут слушать Супругу Бога Амона? — Как может быть иначе, если это никто иная, как моя умница Неферу? — Хатшепсут вытерла слезы со щек дочери. — Но все ли с тобой в порядке, дорогая дочка? — Это всё от веселья. — Нефрура крепче обняла мать, пряча лицо на плече у Хатшепсут. — И не беспокойся больше о Тути.***
Очистительные воды плескались вокруг ног Супруги Бога, входившей в озеро; жречество следовало за нею в два ряда, склонив головы. — Так да очистимся мы, дабы удостоиться твоего присутствия, о господин, дарующий жизнь, кто слышит мольбы и снисходит ко плачу угнетенных и бедствующих. — Её голос звучал ясно под сводами подземного храма. Жрецы повторили за ней слова ритуала, подобно сверхъестественному эху. Она обернулась и вышла из воды — жрецы вновь выстроились за нею, — и прислужницы приблизились, дабы одеть ее. Медленными величественными шагами она ступала к алтарю, где ожидали другие жрецы, облаченные в белые набедренные повязки и личины, представляющие богов. Она склонилась перед святыней Амона. — Чистой я явилась перед тобой, Амон, слава небес, проходящий по небу во всякий день! Явилась я перед богами Юга и Севера, я, возлюбленная супруга Амона, первая в благоговении, Нефрура, дочь царя Севера и Юга, супруга Тутмоса, воина, возлюбленного тобою, кто приказывает войскам фараона. Не отврати своего лица от нас в час нужды, о великий владыка, яви свою милость тем, кто чтит твое священное имя, и рассей наших врагов перед нами, как песок рассеивается под ветром! Она поочередно возносила молитвы богам — жрецы в это время возлагали благовония и приношения перед алтарями, — покуда сладкий дым не наполнил воздух, и своды не огласились молитвами верующих. Завершив приношения, она поднялась и вышла прочь; жрецы потянулись за нею. Боги взирали со стен, высеченных по их подобию, — насытившись, как знать, хотя бы ненадолго.***
Главный зал храма затих при явлении церемониальной процессии: Нефрура во главе, в полных царских регалиях, со сдвоенными перьями Великой Царской Супруги над головой; жрецы Амона следовали за нею. Она приблизилась к тронному возвышению в глубине залы, воздев руки в благоговении, дабы прикрыть лицо, как и прочие участники процессии. Она и жрецы одновременно остановились перед тронами. — Явилась я перед вами, цари Севера и Юга, жизнь, здоровье и сила вам! Да продлится и восславится ваше царствование, и да возрадуются ему обитатели Двух Земель. Далеко разносятся хвалы вам, и враги ваши трепещут пред вами. Боги изливают на вас свои милости, ибо вы преклоняетесь перед ними и чтите их имена. — Приветствую тебя, Супруга Амона, возлюбленная Им, кто слышит наши мольбы и способствует нам в нужде. — Голос Хатшепсут разнесся далеко над ее сидением, и некоторые из слышавших его задрожали: так велик был вес властности и святости в каждом слове. Тутмос повторил ритуальное приветствие со смесью восхищения и почтения во взгляде, как если бы его жена преобразилась у него на глазах. — Ведает он во всей полноте, какую любовь ты питаешь к Нему, — продолжала Супруга Бога, — и о великих трудах, воздвигнутых тобой во имя Его. Потому я прихожу сюда по Его повелению, дабы нанести удар по именам твоих врагов, и да будет известно и несомненно, что ты восторжествуешь над ними, и больше не потревожат они Двух Земель. Да остерегаются все, кто усомнится в твоей преданности богам и силе, которую они даровали тебе в награду. Жрец приблизился к Нефрура с листом папируса и встал на колени, протягивая его на воздетых руках. Другой с поклоном предложил ей стилус. Она взяла его и решительно перечеркнула на листе первое имя. — Азиаты, не знающие Амона, кого отец твой Тутмос, Справедливый, прогнал из Двух Земель, не потревожат никогда твоей славы. Жрецы Амона подхватили ее слова и пропели заклятия против ненавистных притеснителей прошедших времен. Старший жрец встал рядом с Нефрура и надписал поверх начерченной ею линии: слова запрещения и предупреждения. Старший жрец отступил, и Супруга Бога перечеркнула второе из имен на листе. — Митанни из страны Двух Рек не поднимут на тебя руки, страшась твоей силы. Она следовала вниз по списку; каждое вычеркнутое имя сопровождалось ритуальным возгласом и запечатывалось священными надписями, и так пока она не добралась до последнего. — Жалкие кушиты, кому вновь ведома твоя слава, снова принесут дань и вдохнут прах от твоих сандалий, и процветут Две Земли! Перечеркнутое имя было в последний раз ритуально запечатано, и жрецы двинулись процессией вокруг комнаты, благодаря Амона за победы, которые он даровал царю, выпевая царские титулы и вознося хвалу славе, какую она принесла богам. Тутмос на своем троне нахмурился и опустил плечи, хотя взгляд, которым он одарил Нефрура, был полон восхищения. Нефрура подняла глаза на лицо матери, и на мгновение их взгляды встретились; лицо Хатшепсут перерезали улыбчивые морщины, а Нефрура — на миг — покинула тень печали. *** Сененмут, склонившийся над планами и записями у себя на столе, оглянулся, заслышав, как объявляют: «Супруга бога Амона, Великая царская супруга, Наследная царевна Нефрура». Он поднялся на ноги, словно бы очнувшись ото сна; его лицо по-прежнему несло печать задумчивости. — Ну вот, вновь я застаю тебя за работой. Матушка не дает тебе отдыха? — вошла Нефрура и, улыбаясь, приблизилась к нему. — Я только перечитывал планы напоследок, прежде чем отослать их, моя госпожа. — Он обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. — Так это планы! — Нефрура подошла к столу и оглядела листы, что загромождали его. — Как замечательно, верно, будет увидеть их завершенными! — Ты скоро это узнаешь: когда всё будет готово и открыто для осмотра Ее Величеством, жизнь, здоровье и сила да будут с нею. — Возможно. — Лицо Нефрура замкнулось. — Отец-наставник, о дорогой, ты денно и нощно трудишься во славу ее, и она, в свой черед, к тебе благосклонна. Ты сделаешь для нее что угодно, верно? — Воистину я отдал бы жизнь за Гора, жизнь, здоровье и сила да будут с Нею. Она возвысила меня над моим скромным рождением ради любви, которую я питаю к ней, и трудов, которые я воздвиг во имя ее. Что привело тебя к такому вопросу? Она повернулась к нему лицом. — А я? Ты сделал бы то же самое ради Неферу, нянюшка? — Из всех почестей, что Благой Бог, жизнь, здоровье и сила да будут с нею, даровала мне, величайшая — назначение царской нянькой и воспитателем единственной ее дочери. Конечно же, я отдам ради тебя жизнь, твое маленькое величество. Она заключила его в свирепое объятие, пряча лицо у него на груди. — Но не твоей жизни я желаю! Я хочу… хочу рассказать… о, нянюшка! Когда она разразилась глухими рыданиями, уткнувшись в него, Сененмут поначалу распахнул в тревоге глаза, а затем поглядел на свою давнюю воспитанницу с величайшим сочувствием. — Господин мой, — раздался голос из-за двери. — Вас ищет посыльный из каменоломни. — Не тревожь меня весь следующий час, или пострадает твоя шкура! — Вопреки резкому тону, Сененмут баюкал голову Нефрура у себя в руках, словно она была птенцом. — Ну-ну, Неферу. Нянюшка с тобой. — Одной рукой он подтащил к себе стул и сел, усаживая ее себе на колени, как делал в те дни, когда она была дитя на его попечении. — Что гнетет мою дочь-воспитанницу? Она взглянула на него снизу вверх; слезы по-прежнему стояли в ее глазах. — Я должна уйти, но не могу. — Уйти? — Его взгляд был полон непонимания. — Это, верно, кажется безумием. — Она расхохоталась; новые слезы брызнули из глаз. — Я, верно, кажусь безумной. — Если на тебя и нашло безумие, то оно божественно, ибо ты сама происходишь от богов. — Он крепче обнял ее; в его глазах стояла тревога. Всхлип сотряс плечи Нефрура. — Ты не дашь знать стражам и не отдашь меня под их надзор? — Сначала ты должна дать знать мне — отчего ты говоришь об уходе? Что-то во дворце тебе не по сердцу? Ты заболела, или кто-то несправедлив к тебе? — Нет. — Она мотнула головой; кисти на ее парике закачались. — Дело только в том, что я больше не могу быть замужем за Тути. Лицо Сененмута потемнело. — Он дурно с тобой обходится? Ибо если так, то будь он фараон или низший из слуг, тебе хорошо известно: Ее Величество, жизнь, здоровье и сила да будут с нею, всегда… — О, нет! Клянусь жизнью, здесь нет его вины. Он хороший муж, и если бы я могла остаться с мужчиной, то выбрала бы его. — Она закрыла лицо рукой. — Именно ради него я так долго старалась — ради него, и ради нашего крохи-сына. Я старалась, прошу, поверь мне. Он прижался лицом к ее макушке. — Конечно, дочь, я верю тебе — Маат мне свидетельница. Но что ты разумеешь, когда говоришь, будто не можешь оставаться с мужчиной? — Она не дозволит этого. Я так долго пыталась противиться ее зову, и всё же сны не уходят, но являются мне каждую ночь. — Она? — Асет, супруга Гора. Она является ко мне по ночам со столь сладкой мукой… Быть может, то божественное безумие, как ты и говоришь. Нефрура высвободилась и встала; юбки колыхнулись вокруг, прежде чем лечь ровно. Ее взгляд был устремлен вдаль, как будто она воистину видела сон наяву. — Она поднимает меня с брачного ложа и выставляет мне навстречу свой посох. Ее лотос раскрывается, и аромат его сладок, как ничто ни в одном из царств под Солнечным диском. Она идет, и я должна следовать, хотя путь мой лежит в пустыню, потом в болота, и ноги мои кровоточат, а лицо обгорело. Я падаю, и коршуны со стервятниками уносят прочь части моего тела. Асет находит их, собирает меня воедино, последним — мое… мое женское естество, и я пробуждаюсь в Ее садах, вновь окутанная Ее неземной сладостью, дабы пребывать там вечно. К концу ее оцепенелый вид сменился восторгом, и Сененмут сам вскочил на ноги; ужас с благоговением смешались в его лице. Наконец, он заговорил: — Госпожа моя. Как нам быть? — Я хотела говорить с матушкой — жизнь, здоровье и сила да будут с нею, — но она и так несет немалое бремя, и она — та, кто есть. Я могла думать только о своем нянюшке, зная, что ты выслушаешь меня, как целовал мои слезы и царапины, когда я была только нагим ребенком. — Говорят, жрецы Амона читают людские сны, и они повинуются тебе. Быть может… Она вскинула голову. — Разве я не супруга бога Амона, живущего вечно, и не дана мне та же божественная власть? — И всё же ты страшишься своей царственной матери, жизнь, здоровье и сила да будут с нею. Ты страшишься, что жрецы доложат ей. — Пускай это исходит от тебя, а не от жрецов; тебя, кто пользуется ее благосклонностью и доверием — как и моим. — Нефрура подошла и встала перед ним. — Уйдешь ты, и что она будет делать без тебя? — И вновь твои мысли первым делом устремляются к ней, как птицы в свой сезон стремятся домой. — Она взяла его руку и прижала к лицу. — Ты никогда не брал за себя жену, и в твоем доме нет сыновей, чтобы наследовать великим делам и проводить твою душу в подземный мир. — На что нужны сыновья, если у меня есть дражайшая, разумнейшая дочь-ученица, о какой только может мечтать отец? Кроме того, у меня есть племянники и племянницы, и кто-то из них встанет за меня, если я переживу всех своих братьев. — А женщина, что отдала тебе свою дочь? — Она подняла на него пристальный взгляд. — Она тебе как жена? Дрожь пробежала у него по руке, и он отнял ладонь. — Святотатство, произнеси это кто-то иной. На миг Нефрура взглянула ему в глаза и следом кивнула. — Что будет она делать без меня? Сподвигнет тебя совершать великие дела во имя нее. Если б только был иной путь, но его нет. И без того я задержалась в своих колебаниях; кто знает, какой гнев я обрушу на себя и на тех, кто вокруг меня, а быть может, даже на Две Земли и Ее Величество — жизнь, здоровье и сила да будут с нею, — противясь зову богини? — А что же титул супруги бога? — Сененмут теперь говорил с отчаянием, как будто взывал к тому, кого уже нет. — А как же… — Как же положение Великой царской супруги, и кто будет матерью Аменемхету? — Нефрура подхватила его слова с привычным видом человека, кто много раз проговаривал себе те же мысли. — Ты позабыл, что у моего мужа есть другая жена. — Госпожа Сатиа? — Именно благодаря ей мне сделалось ясно… — Нефрура зарделась. — Я знаю: во всем, что ей должно, Сати будет верна и преданна, а также и в том, что ближе всего моему сердцу: как мать моего сына. Сененмут покачал головой. — Безумие. Ты говоришь о том, чтобы покинуть дворец, твое право рождения, твои высокие титулы и твою царственную мать, жизнь, здоровье и сила да будут с нею, положившись на добрую волю младшей жены, у кого есть все основания желать твоего исчезновения! — Ежели это заговор с целью сместить старшую жену, тогда нам стоит желать, чтобы все подобные заговорщики с такой добротой и пониманием относились к своим жертвам. — Нефрура схватила Сененмута за руки. — Твой ответ, нянюшка? Поговоришь ты с матушкой за меня? Сененмут сгорбился, где стоял, словно человек, побежденный после долгого боя. — Не бойся, радость моя. Я поговорю за тебя с твоей матерью.***
— Ты достиг того, чего не бывало с начала дней, Главный строитель. — Хатшепсут улыбнулась ему, возлежа у себя в покоях. Сененмут сидел напротив, как мог бы член семьи, не принимая позу благоговения — формальность, от которой они отказались наедине хотя бы из удобства, если не из чего-то ещё. — Поистине, обелиски из храма прославятся в веках. — То милость богов, и ваша, действовали через меня. — Сененмут склонил голову. — Возможно, но только твое утонченное мастерство и неустанная преданность позволили этому случиться. Видел ли ты великолепие жрецов и жриц, явившихся даже из отдаленных краев Земель, и как танцевали люди? Он следил за блеском в ее глазах и ее оживленным лицом с улыбкой, прищурившись, как если бы она его ослепляла. — Да, Ваше Величество. — Долгими были мои заботы, но в этот миг я не боюсь ничего. — Подняв взгляд, Хатшепсут с довольной улыбкой оглядела город, простершийся за балконом. — Когда вижу дивные строения, что ты воздвиг во имя мое, и когда моя Неферу возвещает, что я исполняю божественную волю и ничью иную, — какая гроза может постигнуть меня, в царствах ли под Солнечным диском или вне их? Горло Сененмута сжалось. — Ваше Величество, по поводу Наследной царевны… — Мы поговорим с ней вместе, перед сегодняшним празднеством. — Хатшепсут возвысила голос, подзывая служанку. — Проси Великую царскую супругу Нефрура присоединиться к нам. — Прежде, чем она явится, дозволите ли вы своему слуге говорить о деле, что касается ее? Хатшепсут подняла брови. — Когда это Царской няньке и Воспитателю требовалась такая почтительность, чтобы заговорить со мной о своей подопечной? Неужто возник столь тяжелый вопрос именно в этот день? — Поистине так. — Он поднялся и склонил голову. — Несколько дней назад, когда возведение обелисков близилось к завершению, Наследная царевна пришла говорить со мной. Она поведала мне про сон, который каждую ночь насылает на нее богиня Асет. Царь приподнялась на локте. — Если супругу бога Амона посещают иные боги, то это дело чрезвычайной важности. Надобно известить жрецов Амона и провести обряды, дабы определить значение видений. — Нефрура, Супруга бога, сама прочитала знаки и рассудила… — он облизал губы, — …что знамение зовет ее прочь от дворца и ее домашних. — Прочь? О чем таком ты говоришь? — Хатшепсут напряглась, как испуганная газель, а следом закричала: — Немедленно приведите Наследную царевну! Снаружи послышались торопливые шаги и приглушенные голоса, прежде чем вошел слуга и пал ниц: — Простите, Ваше Величество, но царевны нет в ее покоях, и ее домочадцы не знают, где она. Ваши слуги даже теперь ищут ее… Хатшепсут вскочила на ноги. — Оставь нас. Найди царевну, или поплатишься жизнью вместе со всей семьей. — Слуга отошел, пятясь; его дыхание прерывалось от страха. Оставшись наедине с Сененмутом, Хатшепсут повернулась к нему и обнаружила, что он уже распростерся ниц. — Они не найдут ее, и то не их преступление, о Гор. — Что сталось с моей дочерью? — Она шагнула к нему. — Она отбыла вместе со жрицами Асет, которые пришли в город на торжества. Теперь она связана с богиней и не может быть освобождена от служения — да и не захочет этого. — Они ещё не ушли далеко от города. Солдаты могут догнать их… — И Ваше Величество вырвет у них жрицу, связанную клятвой, и совершит богохульство? — Сененмут приподнялся на локтях. — Ты говоришь мне о богохульстве? Ты, кто похитил у меня Наследную царевну без… даже без… — Она схватилась за грудь. — Моя госпожа. — Сененмут тут же поднялся и подошел к ней. — Моя госпожа, вы в порядке? Она подняла руку, и он замер на месте, как пораженный громом. — Как ты мог? — Она повернулась к нему, собравшись с силами, и явная мощь ее воли, медленная торжественность ее слов заставили его упасть на колени. — Ты знал, что последует за этим, Сененмут. Почему же? — Но разве Ваше Величество позволила бы ей уйти? — О чем ты? — Неужели бы хоть одно гадание жрецов Амона, любое знамение, любой знак — сумели бы убедить Ваше Величество удалить Наследную царевну от ее семьи и дворца, дабы поселиться со жрицами Асет? Он кивнул в ответ на ее молчание. — Вот почему. — Я могла бы прикончить тебя за это. Я могла бы проклясть твое имя, и самый путь к вечной жизни будет закрыт для тебя. — Я встретил бы это с радостью, если так можно хоть сколько-то облегчить боль, какую я причинил душе Вашего Величества. — Он закрыл глаза. — Как я принимал ваши милости, так приму и наказание. — Что же, хорошо, Сененмут, Особый друг, Главный зодчий и Великий управитель, и все бесчисленные титулы и владения, которыми я удостоила тебя за годы. — Ее улыбка была горькой. — Царь Севера и Юга объявляет твою судьбу. До конца дней своих ты будешь стремиться Меня прославить, дабы восполнить за опору, какую ты отнял у меня, похитив то, что всего мне дороже в мире живых. — Ее голос задрожал. — Ты будешь служить со мной рядом и никогда меня не покинешь, пока ты жив, и даже в загробном мире продолжишь службу, и каждый день будешь видеть горе матери, у которой вырвали единственное дитя. Вот твое наказание, да совершится воля Маат! — Ваше Величество. — Сененмут простерся ниц, поверженный; дрожащими пальцами он потянулся к подолу ее одежд, но не посмел прикоснуться. — Уже я лишилась левой руки, и кровь моего сердца льется сквозь рану. Должна ли я отсечь вдобавок сильную правую руку, лишь от досады? Теперь оставь меня, пока я не призову тебя снова. — Она отвернулась и вышла на балкон, где осталась обводить свое царство невидящими глазами. Сененмут поднялся, будто ослабленный болезнью или пьяный от вина, и, спотыкаясь, вышел из комнаты в съехавших набок парике и воротнике. Его щеки были мокрыми от слез, когда он добрался до своих покоев, и когда дверь за ним закрылась, и он остался один, его тело сотрясалось от рыданий. Он рухнул на пол и долго плакал, в то время как ночь опустилась покрывалом на дворец и город, и на дороги, по которым Нефрура путешествовала навстречу неизвестности.***
Они стояли вместе на утесе, откуда открывался вид на храм, укрытые от солнца и посторонних взглядов выносливыми акациями, которыми порос склон. Их глаза были прикованы к мерцанию ручья вдалеке и процессии в белом, движущейся в их направлении. Жрицы, возвращаясь с утренней стиркой, разговаривали между собой на ходу; до наблюдателей на утесе донесся отзвук смеха. Когда женщины достигли главного здания храма, прямо под наблюдателями, то подошли достаточно близко, чтобы можно было различить лица. Одна из стоявших в тени акации, женщина, ахнула. Ее спутник-мужчина проследил за ее взглядом; его глаза были прикованы к женщинам внизу. Нефрура живо переговаривалась с другими посвященными женщинами, то и дело смещая вес корзины с бельем у себя в руках; какое-то замечание вызвало улыбку у нее на лице. Одетая в то же льняное облачение, что у прочих, с квадратным тканым убором жриц на затылке, она обменялась с еще одной из женщин взглядом, словно заключившим обеих на миг в кокон тепла. Они прошли в главное здание и скрылись от глаз наблюдателей. Хатшепсут вздохнула и прислонилась к стволу акации. Сененмут, стоявший рядом, с беспокойством следил за ней. — Она в безопасности, и с Богиней. Она там, где ей суждено быть. — Ее слова были твердыми, будто она убеждала саму себя; за ними стояла ноющая тяжесть потери. — Простите меня. — Сененмут склонил голову. — Или же нет, не прощайте. Она наклонила голову. — В конечном счете нет разницы, верно? Так или иначе, тебе известно: тебе не позволено меня покидать. — Чего я не сделаю. Вашему Величеству трудно будет избавиться от меня. Мгновение она молчала, а следом заговорила: — Я долго думала: почему она настолько доверилась, что пошла к тебе, не ко мне? — Ваше Величество… — И все же, полагаю, она верила и мне тоже. Она верила, что я не причиню тебе вред после того, как ты помог ее побегу, не так ли? Его горло сжалось, и он сглотнул. — Несомненно, она верила в это. Хатшепсут отвернулась. — Мы и так слишком задержались. Она в порядке; это всё, что имеет значение. Следуй за мной, Сененмут. — Всегда. Они покинули потайное свое укрытие и вернулись через утес туда, где их ждала жизнь и все великие дела: вдвоем, всегда вместе, как акация и ее тень, в мире живых, как в вечной стране безмолвия.