***
Но Корделия умолчала о своём заболевании, не пожелала оглашать его или, ещё хуже, давать кому-либо в Мире Демонов шанс посмеяться над тем, что Принцесса Вибора могла оказаться не более чем дорожкой для Карлхайнца к титулу и силе. Не желала она подобным заявлением и терять контроль над рвением Рихтера, ведущего себя на манер верного фамильяра, заполучить её, давать повод быть уверенным в том, что он станет тем единственным, кто подарит Корделии счастье искренней любви. Вот уж нет. Если уж отдавать своё сердце, даже если и окутанное лозами с растущими на них цветами, то только Карлхайнцу. Её Карлхайнцу. Приближающийся бал лишь заставлял настроиться серьёзнее. Здесь она не может себе позволить отдаться болезни и показать всем, кем на самом деле может оказаться для Короля Вампиров. Затянуть корсет не так туго, нанести на губы алую помаду, чтобы не было видно никакой синевы, дышать неглубоко и осторожно, чтобы не провоцировать приступ кашля. Нельзя так сильно подставляться. Нельзя, нельзя, нельзя… И бал проходил чудесно. Корделия даже могла позволить себе делать время от времени более глубокие вдохи, не лишаясь при этом самообладания, даже желания коротко покашлять в кулак не возникало, как в последние дни Корделия делала наедине со своими тройняшками или Рихтером. Встреч с другими мужчинами, что никак не могли угомониться в своей жажде дочери Короля Демонов, не было. Корделия просто отсекала малейшую возможность этого. И даже Рихтеру она отказывала в желаниях поговорить наедине в саду, сейчас совсем не то время… Признаться честно, получить сообщение Карлхайнца от фамильяра лично ей было весьма лестно. Конечно, это весьма «дежурное» послание о том, что он опоздает. Но как приятно было ощутить себя вновь первой и законной женой, вновь обрести уверенность в своём статусе. В тот момент Корделии дышалось так легко, что она сразу заметила, что рёбра уже ничего ощутимо не царапает, а лёгкие не сдавливают лозы. — «Вот и подтверждение. Не нужно быть гением, чтобы понять — дочь Короля Демонов не может быть отвергнутой, не может она не заполучить единственного достойного и равного ей мужчину в Мире Демонов», — Корделия улыбается так удовлетворённо и искренне, что совсем поздно слышит крики из бального зала, где сейчас проходило мероприятие. — Карлхайнц, ненавижу! Никогда не прощу, никогда! Осквернил, осквернил! — ошибки быть не могло, этот голос бьющейся в истерике Белой Розы узнаваем Корделией с первых произнесённых слогов. И как первая и законная жена Короля Вампиров, Корделия чувствует обязанность успокоить Кристу, раз уж ни слуги ни её сын не способны на это. Корделия почти плывёт между гостей, её походка легка, ничто не выдаёт муки от жуткого кашля по утрам и пересчёт лепестков, вылетевших из горла. Подходя к кузине Карла и её ребёнку, демоница не замечает, как раздавливает каблуком белый лепесток на полу. — Где бы ни были, всё ведёт лишь к одному, верно? — Корделия даже не злится уже, лишь сдержанно смотрит на Кристу, которая не может даже здесь сдержаться от обвинений Карла прилюдно. Чтож, раз уж безумство Белой Розы не отпускает её, то разве не лучше уйти, не позоря никого своими истериками? Она ведь так заботится о своём образе, так лелеет его. — Как здоровье, Криста? — не сказать, что Корделия откровенно издевалась. Она просто стремилась указать на имеющуюся проблему, с которой без контроля лучше не появляться здесь. Да и относиться тепло к Кристе незачем: та пытается забрать у первой жены супруга, Корделия вечно получает плоды ревности и ненависти Кристы, а та ещё и демонстрирует подобные обвинения Карлхайнца во всех бедах прямо на балу. Жалеть её — демонстрировать полное неуважение к самой себе. Вот уже и сын Кристы уговаривает мать пойти прочь с мероприятия, только вот вторая уже не желает уходить, лишь гневно сверлит взглядом Корделию, явно способна держать себя в руках. — Может и правда лучше уйти? Карлхайнц сказал мне, что опоздает, — может Корделия и давит на больное, но причина появления Кристы здесь очевидна. Да и здесь никому не нужны истерики вплоть до позднего появления Короля Вампиров. Но от подобного пояснения Криста лишь сильнее помрачнела, теперь даже не моргая. Даже слепой бы почувствовал этот взгляд… — Не смотри на меня так, обычное дело, когда первой жене муж сообщает обо всём, — и здесь тоже нет ни капли язвительности, хотя Корделия за все эти годы уже не раз хотела ослепить Кристу за каждый ревностный взгляд после того, как к Корделии относились как к первой жене, вернее, как и должны были. — Ты надоедливая, вечно докучаешь Карлхайнцу, поэтому он и сообщает тебе обо всём, — послышался голос Белой Розы, пролепетавшей это так сладко, что не сразу замечаешь яд в медовом голосе. Корделия даже дрогнула от подобного заявления. Или от ощущения шипов, впившихся в лёгкие. Пока непонятно. — Я — единственная, кого он по-настоящему любит, — издевается? Узнала как-то о недуге Корделии? Дрянь такая, да как она смеет говорить такое в лицо ей! Корделия бы ответила, но даже вдохнуть не смогла. Мир будто замер, кашель вырвался сам по себе. Маленький Субару уже потянул свою маму к выходу, сбегая с торжества, пока та будто в безумстве повторяла снова и снова: «Он любит только меня! Только меня он любит!». А Корделия даже крикнуть не смогла угрозу за подобное унижение перед всеми, лишь протянула руку вслед, стараясь сохранять равновесие, пока бальный зал терял очертания. И пока каблук туфель заскользил по начищенному до блеска полу, опрокидывая Принцессу Вибора, сзади её подхватили до боли знакомые руки. — Карл… — какое же жалкое зрелище. Король Вампиров держал за талию осторожно, будто прикасался к дорогому хрусталю. И к рёбрам не смел прикасался, будто догадался о чувстве боли в груди. Корделия хотела сказать многое, о многом спросить, да вот только в тот же момент провалилась во тьму.***
Очнулась Корделия уже позже в своей комнате, замечая первым делом насколько у неё ровное дыхание. Насколько легко она может сделать вдох. И она точно знала, что свободная одежда здесь не имела значения, ведь каждое утро это не мешало задыхаться от цветов в лёгких. Имел значение Карл, рассматривающий звёзды на ночном небе. Он догадался, что Корделия очнулась, а потому почти сразу обернулся, приблизившись к кровати. — И как давно подобное происходит? — по голосу неясно, злился он или беспокоился. А Корделия понимала. Понимала лучше кого-либо, но ответить не спешила, слишком очарованная Карлхайнцем в свете луны и свободой в своей груди. Больше не ощущалось никаких признаков недуга: ни щекотки в рёбрах, ни стягивающих лёгкие лоз, ни тяжести в груди. Это из-за Карла? Или самовнушение, что всё хорошо, раз он позаботился о ней? Карл тоже понимал свою первую жену. Потому решил не дожидаться ответа, которого может и не быть. Лишь приблизился и замер, вслушиваясь в ровное дыхание. Убеждается лично, хорошо ли всё сейчас. В этот же момент Корделия позволяет себе этот порыв эмоций и обнимает своего мужа, пряча лицо на его груди. Пусть размажется её помада. Пусть сомнётся его наряд. Пусть Карлхайнц позволит ей эту прихоть и останется рядом хотя бы в эту ночь, если снова отменит свой визит в следующее полнолуние. И он позволил, со вздохом обнимая свою жену в ответ. Не права шалава Криста. Не права эта болезнь. Пока Корделия дышит так легко вблизи Карла, она знает точно, что дорога ему. Пусть под рёбрами у Корделии будет хоть целый букет роз, она ни за что не поверит в то, что нелюбима. Самолично вырвет цветы из груди, но не позволит себе умереть, ведь правом лишить её жизни владеет лишь Карлхайнц. — Карл, любимый Карл…