HOME

На улице оказывается намного холоднее, чем Хосок думал. Он продолжает идти, несмотря на резкие, обжигающие кожу порывы леденящего ночного бриза. Остальная его часть подогревается злостью, отвращением и раздражением. Стыдом. Нет, не стыдом. Хосоку не стыдно. Он яростно качает головой, приводя себя в чувство и напоминая себе: он не стыдится того, кто он есть, и вещей, которые он решает делать со своей жизнью. Что бы они ни говорили ему снова и снова, подобно стальным молоткам, нещадно бьющим по его совести. Ему не стыдно и никогда не будет. Уже нет. Тем не менее, его шаги становятся всё тяжелее, пока он вышагивает по бетону. Хосок устал. Он так… так устал от всего этого. Несмотря на то, что бежит от него снова и снова, он всё равно возвращается. Потому что он слишком трус, чтобы уйти навсегда. Он должен вернуться. Обязан.       Не так ли? Темнота улицы вдруг рассеивается фарами подъезжающего к нему автомобиля. Хосок поворачивает голову, чтобы посмотреть, и… забывает. Он забывает всё, что было. Ничего из этого, как ему кажется, не имеет значения сейчас. Ничего, кроме вида этого дерьмового знакомого Кадиллака, и Хосок тянется к дверце, как только автомобиль останавливается. Юнги. Единственный человек в мире, который имеет значение. По крайней мере, единственный человек в мире Хосока. Юнги.       Их взгляды встречаются, когда дверца машины наконец открывается. Он выглядит обеспокоенным, но в этом нет абсолютно ничего нового. Он всегда беспокоится о Хосоке, всегда пытается залечить его открытые раны, словно какой-то супер-доктор. Юнги. Хосок ничего не говорит. Он падает на пассажирское сиденье и тянется к Юнги, а затем целует так же легко, как легко Юнги целует его в ответ. Потому что с Юнги всегда легко. Даже когда всё остальное в жизни Хосока кажется чертовски сложным.       Но это другое. Это просто. Любить Юнги легко. Хосок целует его так, как никогда раньше, засасывает его нижнюю губу, обхватывая щеки парня руками. Юнги лишь выдыхает в поцелуй, сдаваясь и позволяя Хосоку получить то, что ему нужно прямо сейчас. И это действительно всё, что Хосоку нужно. Просто Юнги. Только он. — Хосок-а? — шепчет он, как только Хосок наконец отстраняется и они оба возвращаются на свои сидения, жадно глотая такой необходимый кислород. Юнги внимательно смотрит на него, затем облизывает губы и продолжает: — Ты…? — Я в порядке, — отвечает Хосок. Это ложь. Он далеко не в порядке. Юнги тоже знает это. Он знает, что Хосок всегда лжёт. — Мне просто… мне нужно… Ему не приходится заканчивать фразу. Юнги кивает, прекрасно понимая ситуацию. Он всегда так делает. Чувство облегчения растекается по венам Хосока, когда машина медленно отъезжает от бордюра, оставляя его и все проблемы Хосока позади.       Они не разговаривают. Юнги едет, немного превышая разрешенную скорость. Хосок смотрит в окно, бездумно считая каждое высокое здание, мимо которого они проезжают. Они не разговаривают, им это и не нужно. Всё, что ему нужно, — это знакомое ощущение руки Юнги в своей, тепло и комфорт его ладони. Шаги Хосока больше не кажутся тяжёлыми, когда он поднимается по лестнице в квартиру Юнги. Он действительно чувствует себя почти невесомым. Более того, он чувствует себя как дома с того момента, как его тело встречается с матрасом кровати. Он чувствует себя как дома, когда Юнги толкается внутри него. Он чувствует себя как дома, когда Юнги снова берёт его за руку и крепко держит, не отпуская.       Горячие слезы, стекающие из уголков глаз Хосока — не потому, что ему грустно, или потому, что ему больно, или что-то в этом роде. Он плачет, потому что наконец-то дома. Он дома, он дома, он дома. Юнги — его настоящий дом. Всегда был.       После сотни грубых поцелуев и траха, таскания за волосы и сорванного из-за выкрикивания имени любимого голоса, в сердце Хосока наступает покой, а отчаянные поцелуи сменяются мягкими. Юнги целует его распухшие губы, покрытые румянцем щеки и вспотевший лоб. Крепкая хватка руки на его бедре сменяется на нежное поглаживание по голове, такое, как ему нравится. — Хосок-а, — шепчет Юнги, и даже в тусклом свете спальни можно разглядеть всё то же обеспокоенное выражение на его лице. — Я в порядке, — отвечает Хосок. Это не ложь. По крайней мере, не в этот раз. Его губы искривляются в ленивой улыбке, и он наклоняет голову, чтобы запечатлеть благодарный поцелуй в подбородок своего возлюбленного. — Ты слишком много беспокоишься обо мне, хëн… У тебя появятся седые волосы до того, как тебе исполнится тридцать. Как и ожидалось, Юнги закатывает глаза в ответ на поддразнивание, но не скрывает своей маленькой ухмылки. — Я беспокоюсь только потому, что люблю тебя, придурок. «Я знаю, я знаю». Хосок снова наклоняет голову, чтобы уткнуться носом в шею Юнги. Он всё ещё улыбается, когда добавляет: «Я тоже тебя люблю». — Тогда почему бы тебе, например, я не знаю… — он на мгновение замолкает, несмотря на то, что они оба знают, о чём он собирается спросить. Это то, о чём он всегда спрашивает такими ночами, когда Хосоку нужно ненадолго сбежать. Этими ночами Юнги спрашивает: «Почему бы тебе не переехать ко мне?» Но каждый раз, когда он спрашивает, Хосок отклоняет предложение. Он не может понять почему, тем более, что Хосок действительно хочет жить с Юнги. Он хочет быть здесь и нигде больше, он хочет, наконец, вырваться из буквального ада, с которым ему приходится иметь дело дома, точно так же, как его сестре удалось сбежать задолго до него.       Тем не менее, покинуть клетку, к которой он слишком привык за всю жизнь — не легко. Это совсем не легко, но Хосок так устал. Ему надоело притворяться, что ему не нужна помощь тех, кто готов её предоставить. Ему надоело жить в доме, который на самом деле не является его настоящим домом. Не таким, как этот. Не таким, как Юнги. — Хорошо, — бормочет он через некоторое время. Если бы не тот факт, что Хосок действительно устал, он мог бы рассмеяться гораздо громче над шоком, в котором Юнги застыл, получив ответ. — Д-да? Ты серьёзно? — спрашивает Юнги, оттаскивая от себя Хосока, пока их взгляды не встречаются. Его собственный полон такой надежды, такой радости. — Ты действительно хочешь жить со мной, Хосок? Типа… серьёзно? Хосок фыркает, но отвечает уверенным кивком, несмотря на нервное трепетание в груди. — Да, хëн, я серьёзно, но… Не сейчас, ладно? Я бы действительно хотел поспать сейчас, если ты не возражаешь. За свою дерзость он получает укус за ухо, но Юнги действительно не возражает, когда Хосок закрывает глаза и снова устраивается поудобнее. Во всяком случае, он обнимает Хосока даже крепче, чем раньше. — Ладно, поговорим об этом утром, — решает Юнги. Судя по звуку его голоса, он определённо улыбается. И Хосок внутренне улыбается тоже, начиная засыпать, с осознанием того, что он наконец возвращается домой. Он возвращается домой без оглядки.