Куртка

1990 г       На улице похолодало. Днём природа будто бы готовилась к грядущему марту и радовала людей теплом и солнцем. Но ночью уходящая зима решила отыграться. Не растаявший до конца снег на кладбище заискрился в лучах луны. Надгробия покрылись инеем, который только украшал эти означающие конец жизни камни.       Из ртов членов компании, расположившейся у старого склепа, вырывался пар вперемешку с сигаретным дымом. Но молодёжь будто бы не замечала этого холода под градусом алкогольных напитков. — Давай, Мишка, — взвизгнул одна девчонка. — Расскажи ещё одну. Все согласно загомонили и уставились на высокого парня, который сидел на поваленном могильном камне. Тот сверкнул глазами, но ничего не сказал. Надо было упрашивать. И только после того, как кто-то пообещал рассказчику бутылку пива, он смилостивился. — Ла-адно, — протянул Миша, поднимаясь на ноги. Теперь его взгляд стал совсем страшным. — Будет вам ещё одна байка. Мне её дед один рассказал несколько лет назад. Правда от начала до конца, так что постарайтесь в штаны не наложить. — Горшок, ну давай уже! — хрюкнул кто-то из парней.       Миша театрально наклонился к компании и улыбнулся, демонстрируя щель на месте передних зубов. Он заговорил тягучим гипнотизирующим голосом: — Шёл как-то мужик по лесу. Заблудился совсем. Тайга ведь была. Уж ночь пришла, стемнело, мужик замёрз и устал. Думал, вот и пришёл конец ему, как вдруг — ба! — огонёк вдали светится. Прибавил шагу и вышел вскоре к избушке. Делать нечего, постучал тот мужик и понадеялся, что примут его любезно. Дверь открыл старый-престарый дед. Лесником представился, получается. Впустил он мужика внутрь, а в доме тепло, светло да стол накрытый. Лесник ужином гостя угощает да истории рассказывает. Мол, любит его лес. То он птенчика вороньего выкормил, то медведя от охотников отбил, то пожар лесной остановил. Мужик слушал, со сном боролся. А лесник всё о своём — звери дикие его слушаются, кормит он их частенько. Думал уж мужик на боковую отпроситься, как вдруг зовёт его хозяин дома на улицу. Пойдём, говорит, дружок, со мной.       Тут Миша замолчал. Слушатели вздрогнули, будто очнувшись от морока. Реакция была ожидаемой. Девчонки жались к парням или друг дружке, парни зубоскалили, но всё же оглядывались по сторонам. — Вышли они на улицу, мужик как увидит стаю волков. На лесника глянул со страхом, а тот ему, — Миша сделал паузу, выждал, пока собравшиеся расслабятся и заорал: — Друзья жрать хотят!!!       Тут уже началась вакханалия. Девчонки завизжали, парни покрыли рассказчика матом, а сам он с диким гоготом опустился обратно на надгробие.       Когда все успокоились, решено было на спор бегать в склеп. В веселье участвовали все, кроме пошедшего отлить Миши-Горшка и ещё одного парня лет пятнадцати. Тот тихо сидел на мраморной скамейке и пытался сообразить костёр из более менее сухих веток, найденных в мусорной куче. — Эй, чего смурной такой? — вернувшийся Миша хлопнул парня по плечу. — История моя не понравилась? — Херня история. — Ого, Ягода, чего это так? — Ну, сам посмотри, — вышеназванный Ягода закинул ногу на ногу и с удовлетворением взглянул на затеплившееся пламя, абсолютно игнорируя собеседника. — Ты говоришь, что история правдива. А кто её рассказал? Мужик, которого сожрали? Или егерь признался? Сильно вряд ли. Да и к тому же, как мужик тот в тайге оказался? Глупости, в общем. Вряд ли зайдёт кому-то, кроме упитых в хлам друзей.       Горшок фыркнул. Любому другому он бы уже сказал «пару ласковых» за сомнения в свой адрес, но Ягода всегда был особым случаем. Единственный, к чьему мнению прислушивался Миша. Единственный, кто мог его тормознуть. — Вот увидишь, братишка, эту историю будут знать все, — Миша взъерошил волосы на голове Ягоды к явному неудовольствию того. — Всё, отвали.       Горшок хотел пойти к склепу, где верещали и выли его друзья, но в последний момент передумал. Он обогнул костерок и сел напротив брата. Едва заметно, но Ягода всё же дрожал от холода. — Иди домой, — сказал Горшок. — Вот ещё. Всё самое интересное только начинается. — Лёш, я серьёзно. Заболеешь ещё, а мать потом мне уши надерёт. Ягода покачал головой. Он мрачно пошевелил поленья и подкинул ещё хвороста в надежде, что пламя принесёт больше тепла.       Тем временем ребята вернулись из склепа, и воздух вновь наполнился хохотом, девичьим визгом, рассказами обо всяких страшилках. Лёша-Ягода с облегчением подумал, что брат отстанет от него, но вдруг на плечи легло что-то тёплое и тяжёлое. Куртка Миши. — Это нахрена? — тихо спросил Ягода. — Задолбал трястись в своей косухе в феврале месяце, — как бы с недовольством кинул Горшок, вот только в глазах его была исключительно забота. Поэтому он еле слышно добавил через секунду: — Я же за тебя отвечаю, братик.       По компании сквознул сдавленный смех, но он тут же затих. Никто не осмеливался смеяться в открытую, так что вскоре все снова вернулись к своим делам, искоса поглядывая на Ягоду. Так уж вышло, что за шутки в адрес Лёши его старший брат мог врезать.       Горшок тем временем вернулся на своё обычное место. Все сразу же обратили внимание на него. — Я жив, покуда... — начал он. — Верю в чудо. Собравшиеся вздрогнули. — Миш, ты к чему это? — рискнула спросить какая-то девушка, но на неё тут же шикнули. — И однажды я должен буду умереть. Ведь я медведь. Меня лишь заколдовали, сделали — а не родили — человеком. Кто я такой? Теперь молодёжь молчала. Тишину прервал Ягода. Он напевал какую-то мелодию. Головы синхронно повернулись к нему. — Пам-пам-па-ра-рам, — пробубнил он, а потом сообщил: — Мишка, я тебе дома наиграю мелодию к твоей этой новой песне. Может понравится. — Ах, к песне... — облегчённо выдохнул кто-то, и все расхохотались.       Все разошлись около трёх ночи, когда мороз схватился такой крепкий, что градус в крови уже не помогал. Братья ушли позже всех. Они шли по широкой центральной аллее кладбища в полной тишине. — Что за херню ты там говорил? — Ягода будто очнулся. — Ну, про то, что умереть должен будешь. — Песня, ты же сам сказал. Лёша остановился и внимательно посмотрел на брата. Тот щурил один глаз, дерзко глядя в ответ. На его свитере были снежинки, опавшие с ветвей деревьев, но он будто не чувствовал холода, стоя без куртки. Ягода на автомате сжал в руке ворот его куртки на своих плечах. — Не бойся, не замёрзну, — фыркнул Горшок в ответ на это движение. — Не смей переводить тему! Я знаю тебя всю свою жизнь, ты блин никогда ничего не говоришь просто так. Почему ты должен умереть? — Все мы умрём когда-нибудь, братец. Но пока мы верим, пока продолжаем бороться, то и жить будем продолжать. Я борюсь, видишь? — Врёшь, — Ягода сорвался с места и быстрым шагом пошёл в сторону дома.       Миша догнал его на выходе с кладбища. Тут же схватил за руку и сжал в своей, как в детстве. — За ручку поведёшь меня? Я тебе не девчонка! — А вот и поведу! — Горшок не дал брату выдернуть ладонь. — Ты не девчонка, ты мой любимый брат. И вообще, можешь считать подобное унижение платой за куртку. Ясно тебе? Ягода нахмурился и кивнул. Рука Миши была горячей, то, что нужно озябшим пальцам. — Ты, наверное, единственный человек, кому я могу рассказать. Андрюха, Саня, Яшка – мои друзья, но я не доверяю им так как тебе, — теперь Горшок говорил другим голосом. Не было больше того весельчака и заводилы. Таким же мёртвым низким голосом он говорил и про медведя. — Я стану знаменитым. — Конечно, станешь, — осторожно подтвердил Ягода. — Я поднимусь. Я буду сиять высоко на небосклоне. Буду как Цой. Даже круче. Я буду как Вишес. — Цой хотя бы жив, — Лёша наконец оторвался от созерцания дороги и посмотрел на брата. — И ты тоже. — Любая звезда упадёт когда-нибудь, а я и до сорока не дотяну. Стану легендой. Я из особой породы. Люди будут слушать меня после моей смерти.       Ягода не ответил. Он снова уставился себе под ноги, не разжимая руки Горшка. Кладбище было позади, но впервые за всю ночь стало по-настоящему страшно. — Эй, мелкий, ну ты чего? — снова изменился голос Миши. С залихватской бравадой он пихнул брата в плечо и, потянув на себя, стиснул в объятиях. — Я ж это так, философствую. А куртка моя тебе идёт. Ох, как идёт... Может тоже панком станешь? Тогда в наследство отдам. — Да ну тебя, — буркнул Ягода, обнимая брата в ответ. Потом он отстранился и всё же отпустил руку. — Давай быстрее домой, маманя по-любому уже в ярости.       И оба брата припустили по заснеженной дороге. В ту ночь они больше не думали о неотвратимости будущего. А через полгода умер Цой. А через двадцать три года куртка всё же досталась Ягоде в наследство.