Вид, открывшийся на него

      Гриммджоу понял, что пришёл не вовремя, как только увидел через окно полностью обнажённого Куросаки. Казалось бы, мало ли чем может заниматься человек в свободное от работы время. Может быть, это было одной из процедур человеческой жизни или же являлось тем самым пресловутым фетишем, о котором упоминали Кискэ Урахара и Шихоин Йоруичи в своих пьяных бреднях. И судя по тому, что сейчас видел Гриммджоу, вторая ситуация подходила больше. Обложившись одеялом и подушками, Куросаки, сидя на коленях, плавными ритмичными движениями вбивался в ткань, мягко прогибаясь в спине: мышцы на его животе сокращались при каждом движении, проявляя рельеф, а вырисовывающиеся тазовые косточки подчёркивали чужую стройность. Гриммджоу опустил взгляд ниже: на молочные бедра, наполовину скрытые постельным бельём, и округлую задницу, двигающуюся в такт толчкам.       Да, Куросаки мастурбировал.       Вот он, поставив одну руку за спину, выгнулся вперёд: Гриммджоу видел, как плоский живот ходил ходуном от рваного дыхания; видел, как другая рука, спускаясь прямиком от шеи, плавно перетекла на грудь, коснувшись пальцами затвердевших сосков, скользнула ниже и скрылась за одеялом, подрагивая. Ичиго шумно выдохнул. Слишком шумно для острого слуха Гриммджоу, который сейчас был на пределе. Словно удар по оголённому нерву, звук из чужого рта прошёлся по всему телу аранкара, вызывая мурашки и странную тяжесть внизу.       С Гриммджоу творилось что-то ему неизведанное, но он не мог перестать смотреть.       Смотреть на эту кожу, которая сейчас, в свете заходящего солнца, казалась бронзовой. Гриммджоу знал, что она определённо была темнее, чем его собственная, ведь в отличие от него, просидевшего в Лас Ночес под искусственными лучами солнца, Ичиго мог похвастаться загаром, полученным от настоящих. Джаггерджак знал так много деталей о теле Ичиго через их постоянные спарринги каждую неделю. Он не придавал этому особого значения, оправдываясь тем, что он - охотник, внимательно наблюдающий за своей добычей и отмечающий каждую деталь для победы над ней. Но как знание о россыпи веснушек на чужих плечах и существовании родинки на правой лопатке помогут Гриммджоу одолеть Куросаки, он пока не знал.       Ичиго вновь изменил положение. На этот раз он согнулся над подушкой, опираясь на выставленные вперёд руки с чётко выделяющимися венами. Продолжая мягко двигать тазом, Куросаки вновь прогнулся в спине и через мгновение выгнул её снова, закрыв глаза и нахмурив брови. Его рот был слегка приоткрыт. И оттуда начинали доноситься едва различимые тяжкие стоны. На этом моменте Гриммджоу почувствовал, что внутри него что-то треснуло.       Эти звуки, это выражение лица, эта позиция, как будто Ичиго нежно вбивался в кого-то - всё это заставляло Гриммджоу ощущать на теле неимоверный жар и слабость в ногах. Он и сам не заметил, как стало тяжело дышать, пот покатился ручьем, а всё тело стало мелко подрагивать, словно от холода.       Гриммджоу возбудился, не успев и понять, как это произошло.       Всё, что он видел, затуманило его разум. Он не мог сказать, сколько времени прошло с того момента, как он появился здесь, перед этим злосчастным окном с открытой шторой, открывающей вид на такого Куросаки.       Куросаки, изнывающего от желания, нуждающегося в разрядке, до побелевших костяшек сжимающего своими руками плотную ткань одеяла.       Желание затопляло Гриммджоу горячей водой изнутри. Он никогда не чувствовал возбуждения, кроме как в битвах. Но оно и то, что происходило с ним сейчас - абсолютно разные вещи. Это возбуждение не вызывало желания вдавить противника в землю, выпустить кровь, выплеснуть всю силу, которую он имел, улыбаясь до безумия радостно. Сейчас его тело наполнялось теплом, впервые за всё время его существования как аранкара. Возбуждение скручивалось внутри его живота, перетекая ниже, заставляя хотеть дотронуться до себя. И до Куросаки. Распахнуть это жалкое окно, запрыгнуть на кровать и прижиматься, прижиматься к Куросаки жалобно мяукающей течной кошкой. Завалиться на него, подмять под себя, но не подчинить: лишь присоединиться к этой игре, переплетаясь конечностями и ища чужого тепла и властных рук на своем теле, пока он сам припадает к манящей своим стройным видом шее в испарине.       Гриммджоу хотел узнать, как Куросаки сжимал бы его бёдра, пытаясь подобрать правильный для них обоих ритм. И как бы он сам отвечал на аккуратные ласки Ичиго, пытающегося всеми силами сдержать свой красивый голос. Как шинигами бы смотрел на него, что чувствовал, какое выражение лица у него было бы в секунду похоти рядом с Гриммджоу. Двигался бы он также плавно и размеренно, как и сейчас, или от нетерпения и чужих пылающих прикосновений растерял бы весь свой ритм и выдержку, двигаясь рвано и хватая ртом воздух.       Куросаки всеми силами приближал пик своего наслаждения. К этому времени его слегка потускневшие и влажные от пота волосы прилипали ко лбу, а бедра мелко дрожали, сбившись со спокойного темпа. Ичиго быстро-быстро двигал рукой по члену, и Гриммджоу была видна лишь выглядывающая из-под простыни налитая кровью головка.       Куросаки кончал с застрявшим в горле гортанным звуком, пока белёсая жидкость выплёскивалась ему на руку и простынь.       Осознание не приходило даже после этого. Джаггерджак продолжал смотреть, словно заворожённый, как выдохшийся после оргазма Ичиго завалился на постель, а спина его высоко приподнималась от каждого вдоха. Он медленно растёкся по кровати и, расслабив конечности, удовлетворённо засопел в подушку, пока Гриммджоу стоял там, снаружи, весь взъерошенный и доведённый до предела.       Он отошёл от гипноза лишь тогда, когда непроизвольно встретился взглядом с чужим, смотрящим на него исподлобья.       Сердце начало бешено биться, отдаваясь гулким звоном в ушах. Гриммджоу ощутил себя так, как никогда прежде не ощущал - стыдливо, неуверенно, повержено чем-то кроме силы. Он дёрнулся всем телом, чуть не теряя равновесие в воздухе и, пока голову заполнял панический белый шум, не придумал ничего лучше, чем сбежать с "места преступления", чувствуя прожигающий его насквозь ясный взгляд.       "Меня увидели".       Гриммджоу продолжало трясти даже после того, как он ушёл в сонидо на пару-тройку кварталов, подальше от дома Куросаки. Но и это не особо помогло: духовное давление этого шинигами настолько огромно, что его присутствие разливалось слабым ощущением по всему городу. Гриммджоу просто было негде скрыться от него.       Он проиграл с треском в тот момент, когда, оперевшись спиной на стену чьего-то дома, рукой сжал свой пульсирующий, истекающий смазкой член сквозь ткань одежды, и вспомнил, как глаза Куросаки - такие знакомые, тёплого орехового цвета - смотрели на него с явным шоком и оставшимся после оргазма острым желанием. Гриммджоу позорно кончил в штаны, практически не помогая себе рукой. Дыхание его было таким загнанным, словно после самой жёсткой охоты.       Отходя от оргазма, Гриммджоу, не особо понимая и даже больше опираясь на свои инстинкты, понимал: с этого момента что-то в его жизни пошло под откос.