Сломанная магнитола

— Да чтоб тебя! Хэнк со всей дури ударил по передней панели автомобиля, но нужного результата так и не добился. Радио издало прерывистый треск и вновь зашлось сплошным серым шумом, проигнорировав лейтенанта. — Блять. Он выкрутил регулятор звука на минимум и откинулся на сидение, незаметно встряхнув ладонь, которая хорошо так огрела ни в чём неповинную машину. Больно, мать твою. Сегодня всё шло не так, как надо. Начиная внезапно полетевшей ко всем чертям магнитолой, заканчивая его пластиковым напарником, который сейчас шарился по каким-то помойкам, сперва с самым невинным, как показалось мужчине, видом заявив, что это ради дела. Упомянутый ранее прожал кнопку звонка до такой степени, что она больше не выступала наружу, и, не успел лейтенант театрально закатить глаза, сообщил, что, кажется, вышел на след. Хэнк хотел уже спросить, на «чей след он там вышел» в утро воскресенья, и сразу, потирая пальцами переносицу, разъяснить детективу, что будь то племя девиантов, которое решило устроить шабаш или акт нудизма на главной площади Детройта, его это мало волнует и за руль он сегодня не сядет. Коннор застыл за порогом давно знакомого дома, мигнул диодом и произнёс кратко и, как обычно, сдержанно, хотя любой другой человек на его месте начал бы злиться на безразличное отношение коллеги по работе: — Это важно, лейтенант. И это «важно» очистило голову Хэнка, одело и с ключами в руке выставило на улицу. Именно оно гнало его на другой конец города и сейчас заставляло смирно сидеть в машине, когда Коннор с серьёзным видом прошёл, вернее сказать, пролез за ржавую решётчатую дверь и скрылся в переулке. Идеально выглаженный пиджак мелькнул за краем каменной стены и пропал, так же как и его обладатель, уже на полчаса. Лейтенант до сих пор не мог понять, что такого «важного» — он показал кавычки в воздухе, — в этом самом обычном бомжатнике, и что его напарник мог там найти, в том числе, оставалось малоинтересной загадкой. Когда он попросил кратко обрисовать то, за чем они ехали, Коннор скудно пояснил, что это давнее дело, про которое Хэнк, очевидно, запамятовал, и эта зацепка может привести их к решению. Интересный факт: мужчина это расследование не вспомнил и, похоже, не собирался. Притом сотрудников полиции критически не хватало, вот их и гоняли по важному или нет, поэтому смысла запоминать не нашлось. — Насколько мне хватает познаний в географии города, в котором я проживаю всю сознательную и частями несознательную жизнь, путь мы держим в очень… — Хэнк скривил губы, подбирая нужное слово, — странный райончик, Коннор. Там можно найти только закладки с наркотой или их барыгу. Тут как повезёт. Андройд промолчал, скорее всего, анализируя саркастическую шутку Хэнка, а потом изобразил усмешку, приподняв один уголок губ и оголив край идеально ровных зубов. Да, именно изобразил. Залез в свой ненаглядный протокол социальных отношений и сгенерировал реакцию на такого рода слова, — так любил выражаться сам Коннор. Лучше бы детектив продолжал сверлить Хэнка взглядом полного непонимания и задавать прямые, не скрытые смущением вопросы насчёт наличия специфичного юмора в этих высказываниях, а после раздражённого и пренебрежительного ответа с безмерным интересом изучать дома за окном. От догадки о вмешательстве программы в выражении эмоций, таких, на первый взгляд, искренних и реалистичных, в животе что-то неприятно зашевелилось и кольнуло в печень, и лейтенант не был уверен, что это именно чувства, а не реальная боль от пропитого органа, который постепенно отказывался от неблагодарной работы. Проблемы с радио начались ещё в дороге, когда из динамика донёсся звук, похожий на стоны умирающей собаки. Коннор обратил на это своё внимание и пристально уставился на магнитолу, сканируя. Диод, как любил у себя в голове подмечать лейтенант, выполнил оборот загрузки, сперва залившись жёлтым цветом, а потом вернулся к своей изначально голубой окраске, продолжая монотонно раскачиваться. — Повреждён шлейф модели J84-0061-43. Довольно редкий для нынешнего времени, но заказать возможно, — проинформировал детектив, повернувшись лицом к Хэнку. На секунду тому показалось, что в карих глазах промелькнуло нечто похожее на просьбу, как будто починка магнитолы внезапно стало его своеобразной миссией. — Мне заняться этим? Хорош актёр, только театр не уехал. — Забей. Будет мне напоминанием, что пора машину менять. Андройд промолчал и, - господи боже мой, если это было правдой, - мимолётно поджал нижнюю губу и сощурился, а потом сразу отвернулся к окну. — Как скажете, лейтенант. Хотелось биться головой о руль или сразу открыть нараспашку дверь и, отдав честь, выйти из машины на полном ходу. Прощай, жизнь хреновая — здравствуй, пекло ада. Почему Коннор начал вести себя… так. Хэнк не находил ни одного адекватного слова, чтобы описать новоприобретённую натуру напарника. Это никак не сходилось с его выводами об эмуляции человечности, по словам того же детектива, который говорил с таким непроницаемым лицом, что хрен оспоришь. А если и решиться, в процессе он обставит всё так, что выставит оппозицию полными придурками и безжалостно заявит свой любимый аргумент про механическую сущность. По крайней мере, так было раньше. Сейчас дела приняли иные обороты и втянули их в вереницу преступлений, где основной движущей силой оказалось отклоняющиеся поведение машин, которое распространялось как какой-то вирус. Подумав сперва на проснувшуюся девиантность, лейтенант моментально выбросил эту мысль в приоткрытое, для прохладного сквозняка, окно. На памяти Андерсона каждый «освободившийся» андройд бездумно бежал на Иерихон вслед за предводителем революционного движения и чуть ли из пластика не лез ради этой фанатичной и неосуществимой идеи, а Коннор, в аргумент своей непричастности, расположился на соседнем сидении и вёл себя как обычно, стирая любую догадку насчёт слетевших установок и алгоритмов. Созданный бороться со злом примкнул к нему. Даже звучит смешно, если рассматривать это с позиции продвинутого детектива, в котором было больше защитных систем, чем в Пентагоне. Раз не девиантность, тогда что творится с его напарником, если даже Андерсон стал относиться к нему по-другому. Аж по имени называет — какое чудо, а раньше это было «эй» или просто «ты». Пятьдесят оттенков имени «Коннор» давно произнесены и зафиксированы — отступать было некуда. Стоило лишь начать понимать дурные шутки и остроумно отвечать, как лейтенант поплыл и забылся, то ли от продолжительного одиночества, разделяемого лишь собакой, то ли от многолетней хандры. Одним прекрасным вечером и в такой же период очередного беспросветного пьянства Хэнк предложил андройду пива без всякой задней мысли, уже протягивая бутылку с хмельной полуулыбкой на губах. Тот застыл и стал больше похож на живую статую, которые иногда ходили по улицам города и фотографировались с туристами. Кружок на виске быстро закрутился красным и застыл, не перетекая обратно в синий. Потом лейтенанту отрезвляюще напомнили, что машины не нуждаются в алкоголе и в потреблении чего-то в принципе. Глупо и стыдно было тогда Хэнку, но, подавив в себе этот поток переживаний, он залил в себя иной — спиртной. Андерсон пытался убедить себя, что всё это всего лишь новые корректировки в программе для лучшего налаживания взаимоотношений. Как ему не хотелось этого признавать, работали изменения отлично — обманули даже его, хотя всегда считалось, что ненависть и опыт не пропить. Или только один из них? Однако кое-что всегда будет вечным: Коннор сидел, как будто проглотил линейку, и осматривал всё вокруг этим своим изучающе-анализирующим взором, который в то же мгновение, как его заметили, притупился. Лейтенант отдаст руку на отсечение, если не прав, что андройд сейчас ищет в базе данных информацию про район, который он обозвал как «такой себе». Ну или пролистывает каталог магазина с запчастями для радио, в очередной раз решив сделать всё по-своему. Хэнк лишь вздохнул, без единой капли раздражения, и сильнее сжал руки на руле. Тяжело даже подумать, но такой Коннор нравился ему намного больше. За изменяющимся лицом было намного любопытнее наблюдать, чем за вечно каменной маской полного безразличия. Лейтенант затормозил прямо через дорогу от обветшалых бараков, которые, по внутренним ощущениям, от полного разрушения ограждал только хлипкий, но довольно высокий железный забор. Мужчина повернулся к напарнику со страдающим взглядом, будто спрашивая, точно ли им сюда. Коннор склонил голову в сторону зданий и махнул ей, мол, приехали. Уже хватаясь за ручку, Хэнк собирался выйти, как за манжету его кожаной куртки уцепились чужие пальцы, удерживая на месте. — Туда мне лучше пойти в одиночку, — встретившись с удивлённо-ошарашенным взглядом, андройд терпеливо пояснил: — это повысит шансы на успешное выполнение миссии. Вероятность на данный момент… — Стоп, стоп, стоп, — Хэнк грубо оборвал его на середине предложения, показав характерный жест рукой, выставив перед замолчавшим андройдом раскрытую ладонь. — Я твой напарник и должен идти в эту… — он мимолётно глянул в окно, ещё раз оценив здание и теперь точно окрестив его бомжатником. — …помойку вместе с тобой. Андройд показался из-за его руки, позволяя смотреть себе прямо в глаза. — В этот раз я вынужден попросить вас остаться. — Это ещё на каком основании? — Простите мою некую самовольность, — в его словах совсем не слышалось раскаяние, — Алкогольные напитки, которые вы потребляли вчера, содержали высокий процент спирта, если быть точным, варьирующийся от 40 — 50%; насколько мне известно, на следующий день могут возникнуть такие симптомы, как: повышение артериального давления, скачки температуры, тремор рук, значительное увеличение печени и болезненные ощущения в её полости. Тут Хэнк подумал, что нечто, кольнувшее его изнутри во время короткой поездки, было далеко не обидой или разочарованием. — Рекомендую обратить внимание на последствия для рук, — выражение лица Коннора смягчилось, словно ему нужно было объяснить что-то маленькому ребёнку, — Вы не сможете крепко держать пистолет, а боли в районе печени замедлят передвижения. Данное задание вполне может стать опасным для вашей жизни, поэтому я настаиваю остаться в машине. Со скрупулёзным до разных мелочей Коннором спорить было практически нереально. Как бы мужчина не упирался, напарник из себя биокомпоненты выплюнет, но силой закроет его в транспорте и дрона для слежки из Киберлайф вызовет — не отпустит ведь. — Всё то ты знаешь, чёртов андройд, — Андерсон сел на место и закинул, в данный момент, ненадёжные руки за голову. — Иди, только не напорись на какой-нибудь металлический штык или дуло пистолета — с дырой в пластике придётся справляться самому. Казалось куда больше, но лицо детектива разгладилось и, словно удовлетворённое решением Хэнка, показало на этот свет мимолётную улыбку. — Я не подведу вас, лейтенант. Покосившись на него одним глазом, от нежелания поворачиваться к этому выражению лица святоши, Андерсон небрежно махнул рукой. — Иди уже. Коннор утвердительно кивнул и вышел из машины, хлопнув дверью. Как только душный воздух окутал его тело, и он двинулся в сторону «помойки», Хэнк успел подметить, что он посерьёзнел, а шаги стали отточенные и мерные, словно андройд исполнял одиночный марш. Губы вытянулись расслабленной полоской, и руки ненапряжёнными движениями передвигались взад-вперёд, придавая его фигуре больше официальности и полностью подтверждали статус продвинутого следователя. Как арестовывать шёл, ей богу. Хотя, если судить по его словам ранее: подозреваемого в бараках давно не было, по крайне мере сейчас, и находился он там от силы неделю, но мог оставить улики, за которыми Коннор и притащил напарника сюда. Самым странным в этой ситуации, наверное, был отказ андройда от любой компании на время расследования, которое, по сути, опасным и не являлось. Такое не случалось раньше, и лейтенант не думал, что случится в принципе, но машина в очередной раз его удивила. А ещё эта симуляция волнения. Для полной картины не хватало только облегчённого выдоха, когда Хэнк оставил свою затею идти вместе с ним. На деле, Коннор констатировал сухие факты, а эмоциями пользовался как убеждающим дополнением, чтобы человек, который не проявлял заботы даже к самому себе, поверил, что в этих словах не таился безмолвный укор насчёт его образа жизни. Умно и хитро — не возразишь. Андерсон разглядывал обшивку своего авто и поражался количеству пятен странного происхождения, которые соединялись краями, составляя абстрактный узор из бесконечного переплетения жёлтых кругов. Где-то цвет становился темнее, где-то наоборот, светлее и ярче. Первая ассоциация, пришедшая в голову, вынудила Хэнка усмехнуться над собственной испорченностью. Рассудив, он решил, что лучше смотреть на это, чем на свалку за окном, которая не вызывала ничего, кроме взгляда, полного сарказма и поднятой вверх брови. Слишком много иронии в сегодняшнем дне, как и чистой абсурдности. Лейтенант был бы согласен разгонять толпы голых революционеров и тушить костры, на которых те решили устроить жертвоприношение, но никак не отсиживать свой зад в машине и ожидать недо-кофеварку, которая исследовала местные достопримечательности. У Хэнка появилась нужда съехидничать над тем, что занятий у него вагон и маленькая тележка. Например, тыкать кнопочки на приборной панели или изображать из себя гонщика, рассекающего трассу на полной скорости, издавая характерные звуки — что-то среднее между «вжух» и «пшш». Сейчас отношение детектива к нему как к дитю было вполне оправдано. Сколько же веселья он упустил, когда бросил взгляд немного ниже лобового стекла. Казалось бы, что там может находиться, кроме непотревоженной тряпкой пыли, но из-под неё скромно выглядывала алая полоска на белой коробочке. Лейтенант уже и забыл про них. С сомнением покрутив пачку сигарет в руках, Андерсон замер с ней, крышкой к себе, и задумался над целостностью её содержимого. На удивление, сигареты были невредимы, не тронутые отсыреванием и временем. Год прошёл, а им хоть бы хны. В бардачке нашлась рабочая зажигалка, что подтолкнуло к мысли о судьбоносном стечении обстоятельств и банальной скуки, поэтому Хэнк, больше не раздумывая, зажал фильтр между зубами и поднёс огонёк совсем близко, закуривая. От непривычки горло обожгло дымом, а никотин прошёл по всему телу, как бы напоминая, какая же это всё-таки гадость, но вместе с тем пришло то самое, ради чего это могло быть куплено на случайной заправке. При особо сильных вдохах голова кружилась, а лёгкие сушило, будто туда по крупице ссыпали сырой песок. Лейтенант приоткрыл губы и выпустил облачко густого смога прямо в жёлтый круг на обшивке, запоздало подумав, что он не открыл окно. Хотя машина его — что хочет, то и делает. Напарник при острой необходимости может выключить рецепторы в носу и не возникать. Конечно, лекций с википедии по поводу того, что это губит его здоровье и может вызвать обширный спектр заболеваний и так далее не избежать, но, если бы его это волновало, он не прикладывался бы к бутылке. В принципе, из этого можно сделать определённый вывод, что Хэнку было глубоко насрать. Кстати, сигареты были просто отвратительными на вкус, — что-то среднее между ментолом и горечью дешёвого табака, — и Андерсон всерьёз задумался над тем, каким местом он выбирал их — головой или же задницей, в которую он любил посылать всех раздражающих его людей и не только их. В последнее время особенно зачастил с последними. Между прочим, о мультиварках. Лейтенант искренне надеялся, что Коннор не встретился с тем самым обдолбавшимся барыгой, которого он упоминал ранее, или хотя бы не слизывал вещдоки с рук, наткнувшись на огромную лужу сомнительной жидкости, перемешанную с красным льдом. От мысли о детективе, который сует свои пальцы, перемазанные абы чем, почему-то по самые костяшки, в рот, у Хэнка закоробило под сердцем. От наркотиков андройду ничего не будет, но мало ли кто в этих бараках задержался и продолжает загонять себе иглу под кожу. Никотин способствовал не только мысленному процессу, но и фантазии, которая продолжала рвать в его мозгу застывшие в наплевательстве дебри и продираться к здравому смыслу. А если что-то случилось, как тогда, в телебашне? Когда лейтенанта звали надрывистым голосом, пуская из груди струйки голубой крови в попытках дотянуться до тириумового регулятора насоса, который беспощадно вырвали прямо через белую рубашку. Тогда детектив впервые «умер», тогда Андерсон впервые что-то почувствовал, кроме отвращения к машинам. Глубоко затянувшись, лейтенант прикрыл глаза и прочувствовал это вновь: страх и жалость к медленно выключающемуся андройду, холодный тириум и тяжесть окаменевшего тела. В тот день что-то поменялось в его отношении к Коннору. Перекидывания монетки, испытывающий взгляд, вечно ровная осанка и идеально выглаженная форма с голубым треугольником на груди давно считались чертами личности детектива, а не кого-то другого. Хэнк поморщился, пустив струйку дыма из крепко сжавшихся от смутной тревоги губ. Он сейчас самолично подтвердил, что у Коннора была неповторимая индивидуальность. Лейтенант давно не исключал тот вариант, что мозг всё-таки можно пропить, а сейчас ещё и прокурить. А такая уж это и дурость? Вполне возможно, протокол социальных отношений включал в себя набор определённых черт характера для формирования модели личности и её использование для лучшего контакта с субъектом. Притом со временем могли появиться нужные корректировки, подстраивающиеся под темперамент оппонента, с которым приходилось работать. Хэнку, не умеющему до конца контролировать свой гнев и другие негативные эмоции, нужен тот, кто сможет в подходящий момент развеять пелену и наставить на путь истинный, или спасти от попытки в очередной раз покончить с собой, что не являлось редкостью. Напомнить, зачем он нужен здесь, а не в неизведанном «там», где его сына могло и не быть. Андерсону захотелось засмеяться со своей же никчёмности и полного отсутствия силы воли, но не получилось: наружу вырвался один-единственный хриплый смешок, смешанный с сигаретным дымом. В салоне всё покрылось полупрозрачным смрадом, но Хэнк не спешил открывать окно без каких-либо на то причин. Закрыть глаза и просто дышать, будто кислородом, и поддаться потоку налетевших мыслей, который никак не хотел отпускать. Вот Коннор перед их первым совместным заданием, в неоновом свете бара и с купюрой в руках, которая вот-вот превратится в новую порцию виски. В двойную, прошу заметить. Город, тёмные улицы, громкая музыка из ещё работающего динамика, включенная только из вредности, и андройд на пассажирском сидении, который не должен был на нём находиться. Он вообще не должен был быть в этой машине, не должен был слушать металл, а Хэнк вообще не должен был ехать на это задание, но судьба — штука странная. Химанализ улик на языке, скривлённое в отвращении лицо лейтенанта и первое знакомство с замашками машины, которая странности в пробе чужой крови вообще проблемы не замечала. Поимка девианта и чрезвычайно занимательный допрос, когда Коннор источал столько профессиональной ярости и давил на преступника только своим присутствием, хлопал руками по столу, приближался почти вплотную и вскрывал гнойные подробности совершённого убийства. А напомнить было о чём: жертва была жестоко зарезана во время многократно превышенной самозащиты, которая подкреплялась личной обидой и ненавистью к хозяину-тирану. Голос андройда по помещению разносился внятно, выделяя каждое слово и заставляя присутствующих удивлённо приоткрыть рты, кроме Хэнка, который удовлетворённо ухмылялся, скрестив руки на груди. В вопросе получения необходимых показаний его лихо уделали, а оставаться позади было минимум досадно. Именно поэтому он навёл на Гэвина Рида пистолет и отогнал от новоиспечённого напарника разгневанного детектива, который был готов перегрызть Коннору глотку. Тот выплюнул что-то наподобие ругательства и, шаркнув обувью, удалился, засунув руки в карманы. Только тогда лейтенант опустил оружие и осмотрел андройда на предмет повреждений. В ответ последовал равнодушный и немного отрешённый взгляд. На бесстрастном лице не двинулся ни один, в его случае лучше сказать, механизм, отвечающий за мимику, и лик Коннора источал такой же спектр эмоций, как у принтера. Диод горел ясно голубым, давая понять, что никакой информации он не анализирует, а хотя мог. Например, залезть в свой обожаемый протокол и подсмотреть, что в подобных ситуациях следует благодарить или хотя бы кивнуть, а не стоять, как столб, удерживающий на своих плечах всё равновесие мира. Машина и есть машина. Поломка значит лишь то, что в Киберлайф его подлатают и пустят в мир в новой форме, с идеально гладким телом, словно в нём недавно не зияли сквозные, обрамлённые тириумом дыры. Лейтенант твёрдо вбил себе в голову, что Коннор не нуждается в его некой опеке, хотя бы как к дорогостоящей вещи. Пусть в следующий раз Гэвин хоть руку с победным кличем ему оторвёт, а потом поставит к себе на рабочий стол, как трофей, показывающий его полное превосходство над ведром с болтами. Андерсон даже бровью не поведёт. Образ Рида смазался в непрерывной череде воспоминаний о пережитом и затерялся там, иногда напоминая о себе гневными выкриками. В следующий миг Хэнк уже стоит под зонтом, который прикрывает его тело от крупного дождя, и с намерением задеть спрашивает грызший его вопрос: почему андройд такой непереносимый придурок. Коннор говорит что-то про фактор восприятия, усердный труд Киберлайф, и гармонию внешности и голоса. Лейтенант с едкой насмешкой парирует, что создатели знатно облажались, с непомерным удовольствием пережёвывая свой ланч. Тогда машина удивляет его во второй раз. Сжав руки, сложенные в замок, андройд сперва ровно и поясняюще излагает про сложность его, — Хэнка, — характера и трудности работы, а потом подмечает, что подстраиваться под человеческую непредсказуемость — одна из его функций, и подмигивает с немалой долей лукавства. Завороженно Хэнк наблюдает за опустившимся веком и записывает в свою голову этот момент как «странный». Ненормальный, выходящий за рамки привычного и ожидаемого, но такой цепляющий к себе, пристёгивающий толстой цепью все мысли и не до конца трезвое сознание. Пока Андерсон прикусывает нижнюю губу в поиске остроумной реплики, Коннор отходит от уличного столика в сторону машины, припаркованной через дорогу. Холодные капли ударяются о синтетическую кожу, впитываются в ворот белой рубашки, стекают по серому пиджаку, пока их хозяин невозмутимо ступает к автомобилю, даже не обернувшись на застывшего напарника. Последний спустя пару мгновений широко улыбается и прикрывает глаза рукой, мысленно отдавая звание «Самый острый язык Детройта» созданию Киберлайф, которое в сухую одолело его в словесной перепалке. Бургер летит в ближайшее мусорное ведро. Совсем не потому, что Андерсону недавно во всех подробностях описали составляющие части его перекуса, а потому, что Хэнк спешил вернуть должок и сравнять счёт в колких ответах. Лейтенант никогда не думал, что будет заниматься вещами, больше подходящими старикам, которые стояли на пороге смерти, — как Коннор, который каждый раз стоит за проёмом входной двери его дома, — как окунаться с головой в свои воспоминания. Те были до боли в глазах яркими и живыми, совсем не похожими на выцветшую фотоплёнку. Он бы назвал это самым реалистичным кино, которое имело эффект полного погружения, но не то, которое тебе чуть ли не с пеной изо рта обещали рекламщики, пропихивая в руки цветастые листовки, а самое настоящее. Тягучее, как вязкий дым, который наполнил салон автомобиля до краёв. Таким запретным и манящим было желание уйти от реальности, где он сидел в машине около далёких ебеней города и раскуривал вторую сигарету, подкрепляя себя специями прошлого и табаком. И нет, никакой романтизации: с каждым вдохом лёгкие неимоверно щемило, а голова болела, будто её дробили отбойным молотком. Но Хэнк не опускал стекло, не тушил сигарету, лишь бессмысленно смотрел внутрь себя, размышляя, когда всё пошло не так, как планировалось. Что конкретно изменилось после того дождливого дня, — нет, после первой встречи, — и почему он чувствовал себя так паршиво каждый раз, когда смотрел на одолевшего его андройда. Надменность и нежелание признавать проигрыш? Дело совсем не в надуманном им же соревновании. Во всём виновата та чёртова телебашня и обезумевший девиант, который вырвал Коннору тириумный насос и оставил на полу в столовой. Самое ужасное, лейтенант слышал тот отчаянный выкрик собственного имени, но сперва не придал ему значения, напомнив себе ситуацию в допросной. Не нужна помощь — он сам справится. Ведь Коннор — машина, бесчувственное ведро с болтами… — Хэнк… Названный крутанулся на пятках и метнулся в сторону нужного помещения, наплевав на свои установленные принципы и убеждения, позже прижимая к себе за плечо Коннора, медленно теряющего голубую кровь и с мутными глазами-стекляшками, которые с каждой секундой утрачивали свою яркость. Андройд не дрожал, как делают это люди перед смертью, а сбивчиво рассказывал про убежавшего девианта, что лейтенанту стоит немедленно осведомить людей и бросаться в погоню, а то тот уйдёт и расследование… Он умолк и обмяк, если это вообще можно так назвать, в особенности его внутреннего строения. Диод залился алым неподвижным цветом, отпечатываясь на синтетической коже выразительным кружком. — Прости, Коннор. Рука невольно коснулась волос, вечно уложенных в совершенную причёску, и успокаивающе погладила, пропуская через пальцы тёмные локоны. В этом жесте не было смысла, как и в извинениях, но они прозвучали в этой столовой, слышимые только стенами и до этого притуплённой совестью. Застиранные джинсы насквозь пропитались тириумом и холодно липли к ногам, обволакивая их на манер плотной плёнки, но Хэнк не обратил на это никакого внимания. Он пристально вглядывался с застывшее лицо и пытался распознать свои чувства. Растерянность сменилась на испуг, а он — в гнев на самого себя. Если бы он просто подавил своего внутреннего барана и появился вовремя, Коннор бы сейчас… Андерсон отдёрнул себя от этой мысли. Он не умер, а просто выключился. Понимание успокаивало, но не сбавляло градус вины, который зубами вцепился в загривок. Подхватив детектива под спину и колени, Хэнк поднял его и встал на ноги, понятия не имея, что вообще делать. До Киберлайф он вполне мог доехать, закинув Коннора, например, в багажник, но рассудок подсказывал, что, во-первых, лучше положить его на заднее сидение или посадить на пассажирское, а во-вторых, для того, чтобы попасть в компанию, может понадобится какой-никакой пропуск. Будет в двойне странно, если он привезёт бессознательного андройда с дырой в груди и будет требовать его пропустить. Вес на руках ощущался грудой ледяных булыжников, запиханных в пакет из-под картошки. Хэнк сразу же отмахнулся от этой ассоциации и перехватил Коннора поудобнее, в последствии сильнее притискивая к себе. Безвольная голова качнулась и запрокинулась. Из приоткрытого рта сорвалась капля голубой крови и капнула на пол, тут же стираясь под подошвами ботинок лейтенанта. Со стороны клоаки Детройта раздался глухой хлопок. Хэнк вскинул голову и заозирался по сторонам, медленно приходя в себя. Глаза обжёг терпкий дым, и они заслезились, грозясь просто на просто вытечь из орбит. Андерсон вылетел из машины так быстро, насколько это вообще было возможно. От солнечного света мир поплыл телевизионными волнами, а горло запершило в приступе мучительного кашля. Он облокотился спиной о дверь и судорожно вдохнул горячий летний воздух, который сделал голову совершенно полой, вытеснив оттуда любые задатки мозгов. Сотрудник полиции чуть не задохнулся в собственном автомобиле от сигаретного дыма, пока его андройд шлялся по каким-то баракам в поисках непонятно чего — гласила бы статья завтрашней газеты, которую повесил бы на доску почёта никто иной, как Гэвин Рид, сияющий улыбкой до ушей. Хэнк не удивился, если бы на его поминки детектив припёрся в гавайской рубашке на распашку с кокосом наперевес праздновать это радостное событие, когда ещё одна раздражающая личность оставила от себя только напоминание, хранящееся в гробу. По какой-то причине довольная рожа Гэвина каждый раз удерживала его на тонкой грани жизни и смерти, толкая обратно, поэтому он должен быть благодарен, что не сдох. Со стороны зданий раздались истошные крики, переходящие в отборную ругань и выстрелы. Кто использовал оружие, было не понять: все действия проходили в переулке, за которым около получаса назад скрылся Коннор. Андерсон нахмурился и оторвался от машины, осторожными шагами приближаясь к ржавой калитке. Его правая рука уже тянулась к кобуре, как голоса прозвучали совсем близко. Теперь можно было достоверно перечислить весь матный запас нападающего, весьма вероятно, их подозреваемого. Не успел Хэнк провести какие-либо выводы, до ушей донёсся пронзительный возглас детектива: — Не стреляйте! Его фигура показалась из-за поворота, лавируя между мешками с мусором, иногда отталкиваясь одной рукой от узких стен, но не сбавляя темпа бега. Перед ним, оглядываясь через плечо и тяжело дыша, мчался мужчина, который всем видом походил на обывателя гетто. Удивительно, что Коннор всё ещё не схватил его: человек был не старше тридцати, если не меньше; телосложение далеко не спортивное, в отличии от предназначенного для преследований андройда. Подозреваемый был совсем близко к решётке двери. Хэнк подошёл вплотную, готовясь перехватить преступника прямо там и закончить это отвратительное воскресенье с бутылкой дрянного пива и в компании своей собаки, обязательно на диване. Дома, без воспоминаний и розовых соплей. Лёгкие ощутимо покалывало, что забирало определённую долю внимания от происходящего. В виски впились ледяные пальцы и давили, забираясь под черепную коробку, и скребли прямо изнутри. Баловство со старыми привычками определённо того не стоило — не тот возраст уже. Стоило только подумать о другом, как мужчина, уже сделав короткий прыжок, схватился за верхнюю часть калитки. Опираясь ногами о сетку, запрыгнул наверх, привычно балансируя на узкой оправе, в тот же момент отталкиваясь и приземляясь на пару метров дальше предполагаемого. Развернулся и пустился в сторону старенького пикапа, который лейтенант обнаружил только сейчас. Мозг отказывался работать хотя бы на половину также резво, как убегал подозреваемый. Андерсон замер с согнутыми перед собой руками и нахмурился. Почему на той стороне дороги, которая была полностью обозреваема с лобового стекла его машины, стоит автомобиль? Зачем этому человеку понадобилось перепрыгивать через преграду, а не переть напрямую? Хэнк свёл брови только сильнее и повернулся к проулку, из которого велась погоня. Коннор уцепился за решётку, подражая преступнику, и мимолётно глянул на лейтенанта, который продолжал стоять в полном ступоре и просто пялиться на него. Чёрный галстук детектива съехал в сторону, а полы пиджака распахнулись от быстрого бега, делая его внешний вид более небрежным. Карий взгляд источал некую степень строгости с щепоткой недоумения, но тут же скрылся за закрывающимися веками, когда андройд резким движением перелетел через решётку. Этот прыжок Хэнк позволил, в своей голове — не дальше, назвать впечатляющим. Точёные пальцы крепко сжали прутья, сводя их вместе, и Коннор, помогая себе самыми кончиками ботинок, подтянулся вверх. Дал подошвам задержаться на металлической балке и, оставив как точку соприкосновения свою руку, оттолкнулся и ровно приземлился на обе ноги, смотря далеко не на своего напарника, а в сторону отъезжающего пикапа. — В машину! Приказ, слетевший с губ андройда, оказался настолько ошеломляющим, насколько и отрезвляющим, что лейтенант отмер и вскинул брови обратно вверх, осматривая профиль сорвавшегося с места детектива. Как бы банально это не звучало, пазл в голове сложился. Пикап прибыл позже их, как раз тогда, когда Андерсон поддался ностальгии и слабости перед старыми зависимостями. Молниеносно оглядев ворота, Хэнк раздражённо цыкнул. Они были заперты на массивный замок, ключ от которого, очевидно, находился у барыги. Решил закрыться изнутри, чтобы даже при подозрении не могли попасть в бараки, когда он находился внутри, но было слишком поздно? Попробуй полицейские вскрыть калитку, шума навели бы столько, что «химик» успел бы скрыться и тайники с дурью запрятать. Если бы он торговал только наркотой, их бы сюда не погнали — всё немного серьёзней. Подозреваемый толкал настоящий яд, выдавая его за лёгкие препараты для «блаженной эйфории». Только побочки давали о себе знать через пару минут, и потенциальные жертвы корчились в судорогах, прежде чем задохнуться в собственной рвоте. Что в эти порошки мешали, было неизвестно. Вполне мог подойти и крысиный яд, лишь бы эффект нужный был. Не первый случай в Детройте, но и не последний, поэтому лейтенант не слишком поразился, когда прилив адреналина прояснил его память и услужливо предоставил нужную информацию. Это вносило львиную долю ясности в происходящее, но была и другая, смущающая и не до конца объяснимая вещь. Он засмотрелся не на что-то или кого-то там, а на него. На Коннора, который, подобно кошке, перемахнул через решётку, будто переступил через порог его дома. Плевать Хэнк хотел на установки в программе, на базовые функции, заложенные в модели RK800 и то, что это обычное действие, которое не должно вызывать затруднений, и всё же… Выглядел тот просто отменно, даже когда недовольно смотрел из-за ненужной задержки и нерасторопности… Постойте, эмоции? Опять на те же грабли? Невольно улыбнувшись, лейтенант побежал следом. Как там ранее говорилось, человеку с его степенью похмелья необходим персональный аспирин? К его огромному сожалению, Коннор не до конца выполнил свою выдуманную роль в виде таблеток: в боку безжалостно кололо, лёгкие пересохли, а в глазах мутными пятнами расплывался пейзаж. Круги, прямо как на обшивке, которые ранее Хэнк сравнил совсем с иным, насмешливо отливали всеми оттенками радуги. Карма всегда находит провинившегося, всегда. Как в бреду лейтенант добрался до машины, сел за руль, дёрнул ключ зажигания и под пристальным взглядом с соседнего сиденья вырулил на дорогу, бросаясь в типичную киношную погоню, как в старых добрых боевиках с детективами и перестрелками. Коннор открыл окно и вывалился из него по грудь, наводя дуло пистолета на колёса пикапа, намереваясь прострелить шины. Догоняемая машина вильнула по дороге, словно почувствовав, что её пытаются остановить и, заходя на встречку, гнала по улицам окраин Детройта, как змейка в той пиксельной игре, которую лейтенант ненароком вспомнил, вжимая педаль газа практически в пол. Андройд качнулся, но не дал руке с оружием дрогнуть и прицелился, но чужой автомобиль рванул в сторону, и пуля оставила еле заметный след на заднем крыле. Разносортные дома мелькали за стеклом в бешеной скорости, и Хэнка повело. Салон не выветрил весь запах курева, и теперь мерзкие ядовитые остатки дыма стелились по поверхности внутренних органов, взывая к рвотным рефлексам, которых, к счастью, не случилось. Лейтенант перевёл внимание на злосчастную коробку сигарет, не отрывая взгляда от дороги, поклявшись на своих лёгких и печени, что как только они поймают нарколыгу, он сожжёт их той же зажигалкой, которой и прикуривал. Внезапно всё изменило своё положение. Пикап сделал резкий разворот и, взвизгнув покрышками, поехал в обратную сторону. Хэнк хотел выкрутить руль на максимум и провернуть тот же трюк, но детектив оказался проворнее. Он промедлил всего мгновение, и то для того, чтобы вернуться обратно в автомобиль и перезарядить пистолет, а потом перед глазами лейтенанта стало невообразимо темно. Обзор перекрыл андройд, который перебрался на водительское сидение и, перекинув через напарника ногу, навис сверху и целился в отдаляющийся пикап теперь из противоположного окна. Пророкотали минимум три выстрела, безуспешно задев только корпус автомобиля. Преступник зигзагами покатил дальше, а Хэнк из-за потери обзора на дорогу больше не мог развернуть авто и вдавил педаль тормоза, съезжая на обочину. Машина, поменяв асфальт под колёсами на землю, приподнялась и остановилась, издав противный скрежещущий звук. Если бы лейтенанта спросили, насколько часто он думал о свойствах тела Коннора, он бы ответил до неприличия много. Ходило множество предположений и противоречий по этому поводу. Единственный раз подержав детектива на руках, Андерсон почувствовал холодный и безжизненный пластик и такого же свойства тириум. Ещё вспоминались промокшие штаны и липкие остатки страха на задворках сознания. Наверное, самой первой мыслью было, что тело андройда будет как бетонная стена, которая была так нужна сейчас, чтобы разбить себе голову, но её место заняло что-то совершенно иное — мягкое и упругое. Нос утыкался прямо в середину плоской груди, которая ни на миллиметр не сдвинулась после их вынужденной остановки. Прикрываемая только тканью фирменной рубашки, синтетическая кожа источала лёгкое тепло, почти человеческое, согревая похолодевшие от испуга участки лица. Грудная клетка Коннора не двигалась, зато лёгкие совсем рядом расширялись в тяжёлой отдышке, как в последствии длительной пробежки, ну или как после почти случившегося инсульта. Чистая правда, если сказать, что Хэнк сегодня мало двигался, а точнее бежал короткую дистанцию от «помойки» до машины, чтобы так шумно втягивать в себя воздух, но будет упущением не упомянуть, что он ещё и курил. Вторая гипотеза вспомнилась сама собой, забираясь в мозг вместе с запахом и, нет, совсем не дыма. Хэнк, особенно одинокими вечерами и знатно подвыпивший, любил выдумывать разное про сущность его напарника. Одна из таких фраз гласила, что от него обязано нести машинным маслом или жжёной резиной, в конце концов, а то слишком от своих начал уйдёт. И Коннор ушёл на расстояние, примерно равное диаметру земного шара. На передний план вышел аромат кондиционера для белья, едва слышимый, но, если находиться совсем вплотную, тот опадал на языке кристалликами сахара. Видимо, не только андройды создавались с учётом полного подражания человеку, но и их одежда. Вряд ли её стирали когда-либо: выдавали каждый раз идеально выглаженный комплект формы с заранее внедрённым запахом бытовой химии. Потому что это естественно, по-человечески и притягательно в своей натуральности. Заплывая на передний план, задний показался медленно и плавно, давая заполнить собой весь объём лёгких. Мужской одеколон, приглушённый и не терпкий. В голове появилось извращённое желание провести по ткани носом, в попытках забрать с собой этот дурманящий в своих сочетаниях запах. Коннор не двигался, замерев мраморной статуей над лейтенантом. Его диод светился солнечным диском в тени крыши автомобиля, показывая не то передачу рапорта о подозреваемом, который благополучно скрылся, не то загрузку протокола. Хэнку оставалось только мысленно пожать плечами — кто ж его знает. Было ещё кое-что не дававшее Андерсону покоя. Дело было даже не в упругой груди, которая буквально была прижата к его лицу, и не в онемении Коннора, а в том, что ноги напарника, согнутые в коленях, плотно зажали его, таким образом припечатав к сидению. Быть обездвиженным — такое себе удовольствие, может на любителя, но лейтенант не пребывал в восторге. Абстрагировавшись от приятного запаха, который перекрыл даже душок перегара, и от стальных оков, Андерсон заметил ещё одну деталь. Его джинсы промокли в районе правого бедра, при чём насквозь. Ледяная ткань касалась кожи, вызвав с контрастом жары колкие мурашки, которые, в свою очередь, указали на один конкретный инцидент. Хэнк обеспокоено провёл рукой по ляжке Коннора. На пальцах остался вязкий, холодящий душу тириум. — Коннор? Лейтенант вскинул голову кверху, в надежде увидеть лицо напарника, но имел возможность наблюдать только вздёрнутый подбородок и участок руки, которая опиралась о спинку сидения позади него для сохранения равновесия. Андройд упорно молчал, как отключённый или находящийся в спящем режиме. Не вовремя он воспользовался советом Хэнка, ой, как не вовремя. — Коннор, подъём. Диод, наконец, поменял свой цвет. Жаль, в красный. Задёргался, как заведённый, и остановился. Детектив с усилием моргнул, а потом ещё и ещё, пока карий взор не стал осознаннее, чем у домашней утвари. Коннор медленно склонил голову, уставившись в ответ, будто не понимая, что происходит. — Так, уже хорошо, — Хэнк нервно усмехнулся. — Позволь задать тебе пару вопросов. Детектив кратко кивнул. — Вопрос номер один, — ладонь осторожно легла на бедро андройда, немного ниже глубокого пореза. — Ты сказал, что там никого быть не могло, но, как я мог заметить, всё-таки был, при том тот, которого мы искали. Каким образом ты так жёстко проебался в расчётах? Андерсон дёрнулся от звучания потерянного в пространстве голоса. — Как я понял, это был риторический вопрос, лейтенант. Его звание по работе вспомнил — волшебно. — Частично. Ты что-то говорил про высокую вероятность успеха, если я останусь в машине. Так вот, Коннор, я сделал, как ты просил и к чему это привело? Краем глаза заметив блеклое недо-оранжевое свечение на чужом виске, Хэнк испытал некое облегчение. — Я всё ещё предполагаю, что это лучший результат из возможных. — О, правда? Тогда вопрос номер два: где напороться успел? — в доказательство существования серьёзного повреждения лейтенант сжал его ногу сильнее, осознавая, что он не причинит этим действием никакой боли. Ожидаемо, тот даже не дёрнулся. — Биокомпоненты не повреждены, утеряно минимальное количество тириума. Эффективность конечности составляет 82%. Преступник был вооружён ножом, чем и был нанесён ущерб. Я вполне способен функционировать. Чем вы обеспокоены? — Тем, что этот наркоман мог загнать этот нож далеко не в ногу. Андерсон стал заметно закипать. Ткань брюк под стиснутыми пальцами пошла паутинкой складок, пачкая ладони до такой степени, что перестал быть виден их естественный телесный цвет. — Меня не было рядом, Коннор, понимаешь? Ты мог просто сдо- выключиться и валяться там до того момента, пока я не увидел бы того парнишу, крадущегося из переулка, по уши испачканного в голубой крови. Хотя мне не надо быть с пластиковыми мозгами, чтобы предугадать твою следующую реплику. Хэнк состроил самое безразличное лицо, на которое был способен. — Я дохуя умный андройд и успел бы перенести сознание в другую свою копию, поэтому вам не о чем было беспокоиться, кроме как за своё сердце, когда я, гладкий, как задница младенца, припрусь в офис в новенькой отглаженной рубашечке и брючках. Через пару оборотов диода андройд приоткрыл было губы, но закрыл, сжав их в тонкую полоску. За его метаниями было смешно наблюдать, потому что лейтенант отчётливо почувствовал, что попал прямо в точку. Сразу вспоминалась фраза про скрип шестерёнок в голове, от чего Хэнк прыснул и отпустил прижимающую его к креслу ногу. Кожу на руках засушило: тириум уже начал испаряться без следа. — Ты заставляешь меня вспоминать того, в кого я никогда не верил, но, господи, Коннор, — он откинулся на спинку сидения, расслабив напряжённую спину. — Я прямо-таки слышу, как работает твой процессор — остынь. Люди тоже могут предсказывать некоторые вещи. Не ищи в этом какую-то странность. Метафорически просверлив во лбу Хэнка узкую дыру, Коннор дёрнул бровями, только потом перевёл глаза на окно. — Не думаю, что вы дословно предсказали мои следующие слова, но контекст верен, кроме пункта про появление в офисе. Я никогда не хотел доводить вас до состояния, когда люди предчувствуют остановку сердца, — его веки медленно закрылись, спрятав растерянный взгляд. — Простите. Оптический блок выдаёт некоторые ошибки: подозреваемый принял меня за человека и ударил рукояткой ножа по затылочной зоне. Программа автоматически не может устранить внешние повреждения корпуса конечности, поэтому отправляет дополнительные уведомления. Дайте мне пару минут, чтобы разобраться с этим. Так вот почему он так долго пялился в пустоту. Воображению предстала картинка в голове андройда, когда обзор перекрыла куча всплывающих красных окон, прямо как… Хэнк осёкся. Его опущенные руки нервно вздрогнули, а после них, как по цепочке, дёрнулся и правый уголок губ. — Коннор, — осторожно начал Андерсон, неловко улыбнувшись, — технический осмотр прямо на месте — это, конечно, замечательно, но твои… внутренности продолжают течь мне на ногу, — он слабо ткнул пальцем в сторону своих джинсов. — Я не эксперт в этой области, но я бы предложил снизить нагрузку на «раненую» зону, чтобы тириум зря не лить. Висок андройда загорелся жёлтым, проверяя сказанную информацию на эффективность, видимо через гугл, и детектив озадаченно глянул на напарника. — Я не думаю, что это сработает, но готов попробовать. Лейтенант натянул на лицо глупое выражение и взмолился, чтобы под его словами нашли второе дно, которое произносить вслух было невыносимо, и поняли, что с него нужно слезть. Он мог бы сказать об этом, упрекнуть андройда в его заторможенном поведении и что тот перелез все личные границы, но просто язык не повернулся. Надеяться на протокол социальных отношений с дополнительной папкой «намёки» было обыденно: Коннор косвенно бахвалился им каждую свободную минуту, показывая, что он вполне осведомлён обо всех тонкостях и применял эти знания на практике. Мало того, что он мог с лёгкостью вычислить в голосе собеседника скользящий между строк сарказм, раздражение и так далее, так ещё был способен выдать колкий ответ при особой необходимости или подкосить под дурачка — всё зависит от ситуации. Хэнк прекрасно знал об этом, поэтому детектив обязан выловить из его фразы что-то ещё, кроме заботы о своей одежде и напарнике. Чуда не случилось — Коннор не сдвинулся. Представлялось, что тот включил тактику олуха, что совсем не вязалось с его словами ранее. Они так и застыли, смотря друг другу в глаза. Одни голубые и настороженные, другие — карие и отрешённые. Внимание от зрительного контакта отводил диод, залитый мертвенно алым цветом. Андерсон всерьёз задумался над тем, что детектив потерял связь с внешним миром сразу после ответа. Однако светодиод двинулся и пропустил короткую точку, как в азбуке Морзе, и опять замер. Не распознав послание, скрытое за предположительным шифром, Хэнк приготовился к долгим минутам ожидания того, когда напарник очухается и удостоит его вниманием. Если теперь сравнивать, то сигаретный дым казался намного благоприятнее этой моральной пытки, давившей не на мозг, а сразу на сердце. Оно с возрастом всё хрупче и хрупче, а Коннор не слабо его растормошил, наверное, с самого своего появления в его жизни. Удивительно, когда лейтенант успел назвать своё существование как-то иначе. Бремя, тащимое изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, он уже называл не как бытие. Андройд изменил его пессимистическое мышление настолько сильно, что прошлого Андерсона уже и в помине не было. Хотя Хэнк не думал, что окружающие люди будут лезть в его новую душу. Им хватило и старой, а вот ему всегда было мало. И всё потому, что он не был человеком. Смотрел глубже, выискивал и отличал приобретённое с годами от изначально имеющегося. Дело было скорее в отсутствии предвзятого мнения. Не опираясь на внешние факторы, он любознательно лез в самую человеческую сущность и всегда находил, что искал, а потом умело использовал. Пробиться сквозь выстроенную годами защиту ему оказалось даже слишком легко, как перепрыгнуть через ограду. Андерсону хотелось задаться вопросом, почему он так слабо оборонялся, но ответ был очевиден: Коннор полностью обезоруживал. Думать о таком было болезненно, хоть за голову хватайся, но только это забирало с собой реальность и отталкивало её как можно дальше. Ведь он тоже мог просто оттеснить Коннора на его место, но лишь устало мерил взглядом планку белоснежной рубашки. И как умудрился не засрать? Чудо техники Киберлайф, а как иначе. Детектив так внезапно оторвал руку от спинки сидения, что Хэнк вздрогнул всем телом. Грезилось, что техосмотр окончен, и они просто усядутся на свои места и поедут домой: лейтенант к себе, пить пиво или чего покрепче, а Коннор… Андерсон задумался. А куда он девался после каждого задания? После рапорта Андерсон видел его в участке перед тем, как уйти, но ни разу не замечал его за пределами здания или же в любом другом месте, не связанным с расследованием. Возвращается в компанию? Вероятнее всего, но от мысли, что Коннор отключается от сети в стеклянной капсуле, его передёрнуло. Это выглядело пугающе и неестественно, словно андройд должен спать на кровати, лёжа, может, прямо и напряжённо, аки кукла с палкой вместо позвоночника. Но это же Коннор! Разве он по-другому умеет? Хэнк захотел истерически рассмеяться и попросить напарника по-дружески себе врезать, чтобы больше никогда подобное не появлялось даже в его подсознании. После ощущения мягких участков тела на своём лице, рассудок свернул на кривую дорожку, такую извилистую и бесконечную, что можно впасть в отчаяние и закурить сразу несколько сигарет одновременно. Скребнув ногтями по искусственной коже кресла, лейтенант умоляюще взирал на единственный лучик адекватности во всей этой ситуации, но и тот горел не долго. Коннор источал ненормальный жар, будто перегревался, и молчал. Немигающие глаза и неподвижные, но, тем не менее, расслабленные, губы смотрелись в такой же степени жутко. Лейтенант подобрался, приготовившись в случае чего на всех парах драпать из машины и звонить в технический центр Киберлайф, чтобы вязали свою новейшую модель и осматривали. Может, он всё-таки налакался из какой-нибудь лужи в бомжатнике и теперь глючил? Не было членораздельных объяснений на этот счёт, поэтому Хэнк приготовился предпринимать что-то в случае опасности. Не хотелось думать, что его напарник способен на подобное, но жизнь, походящая на громоздкое бремя, всегда готовила к худшему. И вот такое поведение от машины, которая если не в два, то в три раза сильнее его, пугало до чёртиков. Андерсон натужено выдохнул и покосился на свою промокшую штанину, чтобы убрать из поля зрения это лицо, больше не напоминавшее святошу или профессионального детектива, как всего час назад. Когда к нему на плечо опустилась, неестественно нагретая для андройдов, рука, то Хэнк уже попрощался с жизнью, будто это не была всего лишь конечность, а острое лезвие ножа. Ноги Коннора раздвинулись в стороны, и он опустился к нему на колени, не изменяя своего пустого взгляда. У лейтенанта закружилась голова от ощущения веса, нормального доступа к кислороду, не без сладковатых добавок чужого тела, и прямого контакта глаз. По позвоночнику прошла коробящая судорога, и Хэнк не мог выдохнуть. Кислород воткнулся жёсткими камнями в лёгкие и намертво застрял. Уперевшись пятками в пол, лейтенант весь напрягся, чтобы перестать чувствовать мягкость бёдер, которые давили сверху на его собственные. Не помогло — стало только хуже. Не зная, куда себя деть, лейтенант посмотрел в окно, ища спасения из плена полетевшего ко всем херам андройда. За стеклом его встретила пустынная местность окраин города, хоть перекати поле пускай. Коннор поёрзал, и Андерсон, не сдерживая себя, приложился головой о спинку сидения, балансируя на грани между вменяемостью и истерикой. Что. Блять. Происходит? Бутылку виски и психиатра ему, срочно. Реальность летит в тартарары, а Хэнку нужно успевать следом. Грудная клетка, вновь рвано поднимаясь после того, как острые камни отступили от трахеи, считала каждый совершаемый жадный вдох. Как бы хотелось иметь в голове программу, а не мозг. Отключить жгучий стыд, чувствительность всего тела и снизить температуру потеплевшего лица. Это ни в какое сравнение не шло с тем, что было раньше. Прочувствовать всей поверхностью оцепеневших бёдер податливость искусственных мышц, чья поверхность буквально обтекала рельеф его ног. Это возбуждало до белых кругов перед глазами, а неправильность всего происходящего больше не действовала, как кнопка «стоп». Для мыслей по этому поводу, естественно. Руки смирно лежали на сидении, а глаза бегали из одного участка лица детектива в другой, пытаясь найти хоть что-нибудь похожее на вменяемость. Нашлось довольно быстро. Коннор относительно реконструировал зрачок и опять показал этот свой испытующе-изучающий взгляд. — Коннор? — энный раз позвал его лейтенант, не особо надеясь на отклик. Однако он был. — Вы правы, — голос детектива звучал отчётливо и без запинок, — Потеря тириума замедлилась. Хэнк опешил и неверяще распахнул глаза. Так вот где собака зарыта. Андройд таким образом уменьшил нагрузку на ногу и проводил анализ результатов, пока бессмысленно пялился перед собой. Но это абсолютно не внесло ясности, почему он не вернулся на пассажирское кресло. Скинув значительный груз с души, лейтенант решил сказать напрямую, раз от удара по затылку у Коннора слетели некоторые настройки в программе. — Это… Его прервали, чего он точно не ожидал. — Позвольте встречный вопрос, лейтенант. Личного характера. Кому-то пора съездить в Киберлайф, желательно без пересадок и с Хэнком, потому что, казалось бы, положение дел не могло стать ещё более диким, но они на пару умудрились покорить новую вершину идиотизма. Рука Коннора снялась с плеча напарника и перекочевала на его щёки. Как только кончики пальцев коснулись покрасневшей от смущения кожи, тело под ними дёрнулось вновь, в попытках уйти от контакта. Андройд не сдался и более весомо надавил на лицо Хэнка. — Коннор, какого- Пальцы жёстко нажали на мышцы, грубее, чем на приёме у стоматолога, который это делал хотя бы более деликатно и без сопротивления со стороны. Челюсть поддалась и открылась. Хэнк поморщился от боли, но не сдвинулся, во все глаза наблюдая за действиями напарника. Лицо того было непроницаемо. Человеческое сердце ёкнуло, а потом забилось в три раза быстрее нормы, отбивая свои ритмы на барабанных перепонках. Коннор стремительно приблизился и коснулся его нижней губы языком. Провёл по всей её поверхности и отстранился. Диод замигал, как новогодняя гирлянда в канун Рождества, и остановился на жёлтом цвете. В этот момент Хэнк окончательно умер, и это нихуя не смешно. Всё нутро пылало адским огнём, чрево которого начиналось на нижней губе и стремилось вниз по животу огненной змеёй. Однако руки оставались ледяными и окоченевшими. Ни о чём не получалось думать, кроме как о языке детектива, который оказался таким же тёплым, как и всё его тело. Это невесомое, по сравнению с сжимающими его щёки пальцами, касание к губе не могло забыться даже в хмельном бреду. Нереально не запомнить траекторию его передвижения: слева направо. Будь лейтенант андройдом, двинул бы крышей и непременно стал девиантом от количества информации, выясненной за последние полтора часа, о его напарнике. Хотя для этого и не надо быть машиной, чтобы гореть изнутри. — Лейтенант, вы курили? На заднем фоне что-то заскрежетало и коротко пискнуло, прежде чем заиграло нечто искажённое и хрипящее, только отдалённо напоминающее песню со вставленного в магнитолу диска. Они, как по команде, повернули головы: Хэнк вправо, Коннор — назад. Радио вернулось с того света и напомнило о себе странными звуками. Либо детектив не точно определил полную непригодность детали, либо бог и правда есть, поэтому решил разрядить момент таким незамысловатым чудом. Андерсон был, в какой-то мере, благодарен, но его не отпускала болезненная судорога. Особенно тяжело пришлось рёбрам, которые сдвинулись и прижались друг к другу, как прутья под пальцами андройда. Вся причина крылась в Конноре, а вернее в его изучающем жесте. Кратком, только ради сбора сведений для доказательства своей правоты. Но разве в программе не был прописан пункт, что ради научного интереса не нужно проводить исследования таким нестандартным способом, в частности, если объектом изучения приходится его коллега по работе. Ладно, если бы детектив был человеком, и их отношения выходили далеко за рамки тех же друзей или знакомых, но восседающий на нём андройд имел только внешность, схожую с людской, а полицейский под ним — все предпосылки к отправлению в психушку. Про взаимоотношения говорить нечего: рядом с надписью «коллеги» появился огромного размера вопросительный знак. Эта взбудораженность не должна была появиться у Хэнка при, хоть и интимном, соприкосновении, но она была и пульсировала, как злокачественная опухоль под черепушкой. Не умаляли эти колебания ни стройные бёдра, ни выжидающий взгляд, ни прямой вопрос, ни адекватность — вообще ничего. Возбуждение, похлеще темперамента Гэвина Рида, было везде: текло от ног к голове, искрилось под кончиками пальцев, туманило рассудок, сбивало дыхание и просто жило своей жизнью паразита в воспалённом мозгу. Дихлофос бы не помог, это уж точно. — Да, — кратко отозвался Андерсон, приставляя руку ко рту, чтобы прочистить горло от выделившейся горечи и спрятать лихорадочный румянец хоть чем-нибудь, — но я не могу понять, Коннор, какого хуя сейчас произошло. Потрудись объясниться. Спустить на тормозах поступок андройда не получалось даже при всём искреннем желании. Не хотелось развивать эту тему дальше, но либо это, либо вспоминать об этом бессонными ночами, а потом напиваться до беспамятства, чтобы снова забыть. Если дать этому порочному кругу замкнуться, Андерсону придётся менять напарника, потому что смотреть в пронизывающие насквозь глаза будет минимум неловко, а работать рука об руку — ещё хуже. Но пока всё ещё было обратимо, если Коннор удосужится пошевелить языком, в иных целях, и изъясниться хотя бы по поводу этого. Умолчим уж про его сидение на чужих коленях, с которых, видимо, слезать никто не собирался. — Мне были необходимы доказательства, чтобы подтвердить своё предположение, — невозмутимо отозвался андройд, разгладив складку меж бровей. — Я мог сделать это другими методами, но они бы сильнее вас напугали. Я прошу прощения за бесцеремонность. Впредь такого больше не повторится. Да, лучше бы больше никогда подобного не случалось, а то угроза отправить Коннора в утиль могла вступить в силу. Хэнк почему-то не сразу сообразил, про какие «другие методы» мимоходом упомянул детектив, но потом взору предстали воспоминания, из-за которых захотелось замучено взвыть. Его напарник всё тащил в рот, но в основном слизывал всю гадость с рук, а не напрямую. Трудно представить, что случилось бы с Хэнком Андерсоном, если бы тот решил использовать свою привычную методику. От эфемерного видения о Конноре, который подносит влажные от его слюны фаланги пальцев к лицу и приоткрывает губы, у лейтенанта зашумело в ушах. В задницу такое счастье и открывающиеся виды, и туда же этот электрический тостер, не осознающий последствия своей любознательности или чем это там ни было. — На практике я убедился, что языком работать ты горазд, — Хэнк щёлкнул шеей и нахально оскалился, пытаясь прикрыть свою растерянность, но получилось из рук вон плохо: небесный зрачок подрагивал, как лужа от дождевых капель, совсем не сочетаясь с уверенной усмешкой, — но почему ты не мог просто спросить без дополнительных лизаний? Диод переключился на жёлтый, отрывисто замигал, проблёскивая алым, и остановился, закончив быть кошмаром эпилептика. — Мне показалось, что вы дадите некорректный ответ или начнёте избегать дальнейшие расспросы, поэтому решился на подобное. Я чувствовал, как вы сопротивлялись, но без этого не смог бы попытаться предотвратить пагубные последствия для вашего организма. Курение при закрытых окнах, в замкнутом пространстве, к тому же в сочетании с последствиями долговременного потребления алкогольных напитков… Теперь настала очередь лейтенанта грубо оборвать чужую лекцию. — Чтобы ты там дальше не сказал, всё это будет ради работы, или я не прав? — он раздражённо навёл указательный палец на Коннора, — Но знаешь, в чём несостыковка? Ради дела ты мог бы не гнать меня сюда в принципе, потому что, как ты сам сказал, я был в алкогольном опьянении всю чёртову субботу и собирался быть всё, такого же рода, воскресенье, но нет же, я здесь, с тобой, в машине на окраинах, пытаюсь выяснить одну единственную вещь. Какого хера ты сперва запрыгнул на меня, а потом полез облизывать, хотя с относительным успехом мог добиться такого же результата, задействуя язык для речи. Да, Коннор, для слов — не поверишь! А теперь назови хотя бы одну причину, почему я не должен звонить на первую линию Киберлайф и не выяснять, почему у их детектива слетели все сервера, и он начал домогаться до людей. Разгневанная речь на одном дыхании только подтверждала факт того, что Хэнк не умел контролировать свой гнев, в частности, если с ним мешались и другие эмоции: смущение, клокочущее раздражение, стыд, потерянность и разочарование. Последнее чувство было абсолютно неуместным, но именно его отголоски просачивались в горячо выпаленных словах. Обида на неосмотрительность андройда на контекст своего поступка по отношению к живому и весьма чувствительному человеку. Лейтенант далеко не бездушный, как могло показаться. Ему не плевать на всё на свете, он просто хорошо умел скрываться за горлышком бутылки и колкими высказываниями. Но то, что сделал его напарник, нельзя было закрыть очередной кривой усмешкой или циничной шуткой. Это схватило прямо за сердце, впилось в жилы, и Андерсон не мог ничего с собой сделать, кроме как плюнуть ядом в раздражитель в надежде, что жидкость его разъест. Головой то он понимал, что детектив залез на него не просто так. Необходимо было прострелить шины пикапа, а дорогу для пули преградил багажник автомобиля, на котором они ехали. Догоняемое авто было на противоположной стороне дороги, и перед Коннором предстал выбор: дать преступнику фору, палить в заднее стекло или найти другое место, из которого можно было попасть по колёсам. Просто и логично, как пример по математике для детсадовцев. Миссия превыше всего, а задачи следующие: не упустить и доставить живым для допроса. Просчитать риски и стремительно действовать — вот и весь хитроумный план. А недочётом в нём оказался матёрый лейтенант, который не умеет совершать виражи с закрытыми глазами и не врезаться после этого в фонарные столбы. Тоже мне, недостаток. Он не с программой вместо мозга и не может ставить своё тело на автопилот, а если бы и попытался, то угробил бы всех в аварии. С остальными пунктами проще. Про сбор показаний его и так осведомили, и не то, чтобы Коннор был не прав по поводу увёрток. Они имели место быть и вполне могли оказаться реальными в последствии, но Андерсон решил оставить это при себе и не дать понять, что напарник попал в центр мишени под названием «лейтенант и его обыкновения». Но это не предоставляло детективу поводов насильно открывать его рот. Вот вообще ни единого. Мышцы челюсти неприятно ныли и давали о себе знать слабыми отголосками боли. На фоне шумящего радио, кипящей в венах крови, глубокого дыхания после пылкой тирады, на промокших джинсах Хэнк начал чувствовать усилившийся жар, исходящий от корпуса андройда, который замолк и с какой-то нервозностью разглядывал его лицо. — Блиц-опрос не закончен, — более-менее успокоившись, лейтенант невесомо тронул расслабленное бедро, чтобы удостоверится, что жгучее тепло ему не померещилось в приступе собственной горячки, и сразу отдёрнул руку. — Почему ты раскалённый, как перегревшийся комп?! — Тириум имеет схожие с человеческой кровью свойства, — Коннор смерил его потерянным взором и шевельнулся, может и не специально, но Андерсон отчётливо ощутил, как по его ноге скользнула грубая ткань брюк. — Я специально повысил температуру своего тела до 50°C, чтобы начать процесс свёртывания. Хэнк собирался уточнить, зачем нагревать всё целиком, но вовремя перестроил маршрут своих слов, чтобы те возымели материальный эффект, а не включили в пластиковой голове генератор ненужных сейчас пояснений. Он вполне мог без особого интереса послушать их потом: в родных стенах, в окружении полок с книгами и бормотания телевизора, без детектива, находящегося на провокационном расстоянии от него самого, в сухих штанах. Без тугого узла в животе, который с каждым сокращением сердца неуклонно затягивался в двойную петлю. Если бы удавка исчезла, растворилась в уюте дома, Андерсон бы забыл о том, что когда-то захотел поцеловать напарника по-настоящему? Так ведь? — Повторюсь, это просто превосходно, что ты можешь оказать себе помощь на месте, — лейтенант попытался придать своему голосу одновременно безразличный, настойчивый и язвительный тон, что, по существу, было довольно тяжело, — но мне не нравится сидеть под батареей, смекаешь? Поэтому вали на своё место и продолжай техосмотр хоть до утра, пожалуйста. Волшебное слово он процедил сквозь зубы, приподняв брови, чтобы они наконец-то смогли выдвинуться в участок с докладом и закончить этот наркоманский цирк. Бараков и погонь на машинах было уже по горло, а сталкиваться с поломками напарника, — и своими запретными желаниями, — не хотелось тем более. Был бы Хэнк создателем, прародителем разумных машин, может и чувствовал какую-никакую ответственность за состояние андройда, но он обыкновенный госслужащий с алкогольной зависимостью и с необузданным горем потери сына, а не учёный или механик. Он адски устал от этих скачков давления и двусмысленных жестов со стороны Коннора — пора закругляться. Пусть после того, как детектива вытолкнут на соседнее сидение, — спасибо, что не из машины, — тот самостоятельно внесёт в свой протокол, что с мужчинами в преклонном возрасте так поступать нельзя, а то есть шанс ютиться в белой палате на стульчике для посетителей, то бишь в больничке, около полуживого напарника, которого хватил удар. — Вы уверены в том, что хотите этого? Во вмиг опустевшей голове всплыло множество слов разного содержания, но наружу вырвалось только сиплое и сдавленное: — Чё? Лицо детектива сперва приняло удивлённое выражение, но потом изменило его на нечто, напоминавшее лейтенанту мать. Легко нахмуренные брови, тонкая линия губ и вопросительное недоумение — прямо-таки один в один. С таким же упрёком она объясняла сыну, почему надо ходить в школу. Глупому дитю было невдомёк, почему он должен делать то, что не приносит ему радость, но послушно выполнял наказ взрослого, надув в обиде щёки. Но Хэнк вообще не вдуплял, почему лик его матери задаёт абсолютно тупые вопросы и косит под придурка. Ах, постойте, это же Коннор и это его любимая тактика. — Простите мою некую самовольность, — Хэнк отчётливо ощутил эффект дежавю. — но вы сексуально возбуждены, — у Андерсона почти отвалилась челюсть, если бы не последние крохи самообладания. — Многократно возрос уровень напряжения мышц. Признаки тахикардии, если быть точным: частота дыхания превышает норму в пятнадцать дыхательных движений в минуту, пульс ускорен до ста двадцати ударов в минуту… Дальше Хэнк не слушал, а вернее не воспринимал вообще ничего. Реальность сузилась до крохотной точки, где яркими буквами под плотным слоем блёсток переливалось слово «пиздец». Сравнение дикое, но весьма приближенное к реальности и к его внутренним пониманиям ситуации. Объект его, — господи, если ты существуешь, прости, — стояка сообщал об этом с таким кирпичным таблом, как будто уведомил недалёкого человека, какая погода на улице. И не такую аналогию приведёшь, когда поймёшь, что возбудился от википедии в виде Коннора, который знает о влечении и чем оно заправляется, с того же сайта, откуда и толкал свои развёрнутые речи о людской анатомии. Андройд продолжал дребезжать, как заведённый трактор, вынимая из поисковой строки всё больше терминов и фактов, которые не только укрепляли его позицию и правоту, так ещё и топтали любые аргументы в ответ. А они были: не такие весомые и завуалированные, довольно простые и натянутые за уши, но лейтенант от них не отказывался, напротив, с радостью принимал то, что он может возразить или хотя бы оправдаться. Как бы Коннор тем выражением лица не хотел походить на его матушку — Хэнк взрослый мальчик и прекрасно осознаёт, и интерпретирует реакции своего тела, поэтому забраковать тот факт, что непривычный вес сверху чувствовался более чем приятно, было бесполезно. Карий глаз обличит его ложь за пару секунд, и вновь появится эта «обиженная» мина, которой за сегодня было и так достаточно. Тогда он упирался носом в тупик, как пару минут назад в подтянутую грудь, и абсолютно не представлял, как открыть рот и не снести какую-нибудь ересь. «Да, Коннор, располагайся и чувствуй себя как дома. Всю жизнь бы с тобой так просидел. Я же совсем не хочу продолжить свои обжимания с бутылкой пива». Возможность отвлечь андройда на свою алкогольную зависимость привлекала, но это не уменьшало вероятность нового выноса мозгов в которым не обойдётся без обречённого закатывания глаз. «Коннор, мы едем в Киберлайф, поэтому слезь: я не могу с тобой на коленях вести машину». Выражение «с тобой на коленях» щекотнуло где-то под сердцем, аки маленькое пёрышко, и застряло между рёбер. Андерсон не смог бы произнести это вслух. Всё, что угодно, только бы продлить отрицание той реальности, где детектива хотелось касаться. «Коннор, ещё хоть раз попробуешь меня просканировать — я самолично выдерну тебе все жизненно необходимые провода и выкину прямо на обочину». Слишком неоправданно агрессивно. Хэнк и сам не понимал, почему так сильно злится. Возможно, дело было как раз в том, что протокол в голове андройда выдавал баги и не хотел активироваться, поэтому приходилось делать всё самостоятельно. Но вот в чём дилемма: выпихнуть Коннора на соседнее сидение было возможно и не так уж и сложно. Силком схватить за ворот рубашки и, как котёнка, стащить с себя, и дело с концом. Тогда почему лейтенант продолжал молчать и в пол уха слушать чужой монолог, который жужжал посильнее старого компьютера в участке. Пока Хэнк думал, детектив успел прочитать ему целую статью про различные виды полового возбуждения и пару раз отметить, что его пульс менял свои показатели и не в самую лучшую сторону. Почему Коннор до него докапывается? Почему просто не выполнит просьбу? Почему не активирует протокол? Почему он внимает только физическим реакциям, полностью игнорируя элементарную логику? Куда подевалась его осведомлённость обо всём на свете? Лейтенант терялся в собственных вопросах и не мог выловить тот самый, который ему поможет. Честно признаться, спихивать детектива совсем не хотелось, особенно насильственным образом. Против воли виделось, как тот от неожиданности вожмётся в руль, который всё это время мял его пиджак, как стукнется головой об обшивку и как придётся взять его под руки или даже за талию, чтобы оторвать от своих колен и сдвинуть в сторону пустующего кресла. Коснуться Коннора, снять с себя, потрогать его тело через слои одежды, толкнуть, прочувствовать ладонями нагретую кожу. Андерсон не мог, просто не мог. Он сойдёт с ума, точно свихнётся. Как потом остудить голову, как остановить бешенный стук сердца, как смотреть в сторону напарника, как потом не откинуться от отравления алкоголем. Перед кем он оправдывался, пока думал о напарнике, когда вдыхал запах его рубашки, когда, только чтобы «удостовериться», проводил рукой по его повреждённому бедру? Пытался не ненавидеть себя хотя бы из-за этого? Уже поздно: андройд всё заметил и по знаниям из сети пытался обставить всё так, якобы, как будет лучше ему. Дескать, лейтенант не понимал причины откликов своего тела и пытался отказом лишить себя некого удовольствия. Но детектив совсем не подумал о мечущемся сознании, которое крепко схватило и не отпускало чувство вины. Программа не могла подстроится под обстоятельства моментально, особенно если не имела опыта с реакциями конкретного человека в определённой ситуации, поэтому выдавала классический вариант — следовать за потребностями партнёра. По этой же причине андройд не слезал и недоуменно переспросил, почему должен остановить то, от чего напарник может получать чисто физиологическое наслаждение. Ведь Коннору безразлично с кем, а ему — Хэнку, — нет. Андройд схватит за щёки и полу-поцелует кого угодно со всей неестественной страстью и отдачей, если это будет от него требоваться, если так будет угодно миссии и Киберлайф. В случае с Андерсоном он просто делал это ради их продуктивности в работе, чтобы не позволить лейтенанту закурить и ухудшить состояние своего организма. Без лишних уговоров проверил то, что было необходимо — работа чистой машины, без любезностей и осторожностей. Ведь это не нужно, чтобы достигнуть цели. Хэнку захотелось брезгливо скривиться, сплюнуть в окно и запихнуть поглубже свою сентиментальность. На плечи давила не только искусственно нагретая рука, а ещё несправедливость. Почему он один должен мучаться и расплетать этот клубок из эмоций, пока Коннор не ощущает вообще ничего, кроме параметров его дыхания и пульса. Андерсон глубоко вдохнул, медленно моргнул, расправил плечи и вскинул до того замученный взгляд вверх, что расплакался бы даже тот укативший наркоман. — Коннор, прошу тебя, поехали в участок. Возбуждение спало и уступило место усталости, которая в первую очередь оккупировала голову, сделав её невероятно тяжёлой. В мыслях совсем ничего не осталось, кроме лёгкой эйфории от никотина. Боль сдавила виски во второй раз, но не скреблась внутри черепа, а тихо постукивала, вгоняя в некий заторможенный транс. Под каждый ритмичный перестук взор напротив менялся, пока осознано не заискрился, будто внутри радужки порвалась тысяча крошечных проводков. — Простите, просто… — детектив запнулся и на секунду умолк, пожевав нижнюю губу, — Я думал, что всё делаю правильно и не должен вызвать негативную реакцию, но ошибся. Я констатировал факт слишком прямо и не продумал, как это воспримется с социальной точки зрения, таким образом задев ваши чувства. Мне правда жаль. От выражения лица Коннора Хэнк только сильнее помрачнел. Вот опять детектив делает вид, что его это хоть каким-то боком заботит. Вновь изображает, вновь играет роль, вновь всё ради командной работы, а не для него. Не потому, что он Хэнк Андерсон, а потому что коллега. — Почему из всех возможных методов сбора данных ты выбрал самый извращённый? А, Коннор? Гугл тебе подсказал? Лейтенант запустил пятерню в волосы и откинул намокшие пряди назад, прикрыв глаза. Надоело наблюдать за этим театром в лице одного актёра, надоело безучастно сидеть и таранить отрицание своей привязанности. Андерсон не нашёл другого выхода, кроме как выпустить иголки и капать ядом при каждом слове, слабо скрывая обиду. Собеседник не сможет его понять, но стерпит, поэтому пусть занимается тем, что умеет лучше всего — подстраивается под человеческую непредсказуемость. — Как я уже говорил, я мог поступить по-другому… — Но не поступил, — твёрдо закончил Хэнк, презрительно скривив губы и хмыкнув себе под нос. — Иногда у меня складывается ощущение, что ты издеваешься надо мной. Сначала ведёшь себя, как бесчувственная железяка, а потом корчишь из себя невесть что, — он неопределённо махнул рукой на лицо детектива. — Ты же ни черта не чувствуешь. Тогда зачем притворяешься? Окстись, ни к чему это лицемерие. Тебе далеко харкать на меня, мои чувства и что ты там ещё упомянул. Делаешь всё ради дела? Так и целуйся с ним, а не со мной. Я не нуждаюсь в твоих подачках и жалости из протокола. Заботу о моём теле туда же запихни — это больше не твоя проблема, понял? Помру, значит, так надо. Подберут тебе напарника получше и помоложе. Его хоть с ног до головы оближи, меня это уже касаться не будет. Лейтенант говорил тихо, с глухой злобой и просто не мог побороть эти нарастающие волны боли, бьющиеся о рёбра. В арсенале закончились улыбочки и шутки, пришло осознание собственного положения. Он симпатизировал андройду из пластика, который знает слово привязанность только как термин. Перед глазами стало мутно и серо от воспоминаний, которые сменялись одни за одним. Вновь перед внутренним взором зажглось это кино, чью запись Хэнк всеми силами пытался вытрясти из своих мыслей. Там Коннор был таким настоящим, до вплавления в самое сердце, но таким далёким и холодным одновременно, меняя одну маску за другой. Андерсон уже не знал, как его воспринимать — очеловеченной машиной или человеком с биокомпонентом вместо сердца. Лицо Коннора окаменело, и Хэнк уже подумал, что его послушали, и собрался абстрагироваться, чтобы жёстко спихнуть того на пассажирское сидение, но до подбородка коснулись потеплевшие пальцы и с нажимом вздёрнули его вверх. Повреждённые мышцы отозвались несильным уколом, но сразу стихли под пристальным напором карих глаз. Детектив заставил смотреть прямо на себя, всё-таки оставляя возможность сбросить цепкую хватку. Принуждение к зрительному контакту с шансами избегания — интересно. Хэнк настороженно скосил глаза в сторону и сглотнул, прежде чем вернуть зрачок в начальное положение. Тёмная точка не переставала дрожать, словно от накатывающего страха, но лейтенант его не чувствовал. Было только напряжение и настороженность от внезапной выходки андройда, который выглядел, по человеческим меркам, так, будто сдерживал гнев из-за слов напарника. — Ваше здоровье никогда не входило в мои основные задачи. При прогнозировании на более положительный успех от сотрудничества с другим полицейским, я имел возможность выбрать иного коллегу, если бы это гарантировало больший процент успеха и производительности, — бесцветный голос не дрогнул, пока глаза Коннора размеренно скользили по напрягшемуся лицу мужчины, — но я не вижу в этом необходимости, — палец мазнул по колкой щетине. — Думаю, вы сами понимаете, что мне необязательно поддаваться вашим пристрастиям, потому что это не повлияет на результаты, только на статус нашей связи, что, опять же, никак не отразится на моих назначениях. Будь мы знакомыми, друзьями или же любовниками, — от спокойного и безразличного тона Хэнк мелко вздрогнул, но не двинулся, — это не имело бы значения. Но, как вы могли заметить, я старался придерживаться положения между «напарники» и «друзья», и это было полностью моей «инициативой». Если вас это не устраивает, подход будет изменён, но только если вы, лейтенант, считаете это необходимым. Сделав отклонение от дружеских взаимоотношений, я, в каком-то смысле, перешёл грань дозволенного вами на данный момент времени, — Коннор мельком глянул на дрогнувшие губы, однозначно указывая на свои действия в прошлом, — но я никогда не хотел причинить вам боли или как-то вас оскорбить. Это решение я принял во время того, как выявил ваше сексуальное возбуждение в связи с положением, в которым мы оказались в силу обстоятельств. Сделав вывод, что это не вызовет у вас отторжения, я совершил ошибку и позволил произойти тому, что не должно было, если бы мы не хотели выходить за пределы установленного статуса. Как я понял, судя по вашей реакции, вы не хотели подобного, и это ненамеренно оттолкнуло вас, — андройд опустил глаза и проговорил чуть тише, будто на выдохе: — Я не взял в учёт ваше личное восприятие и мнение. Не могу произвести анализ на причину подобного упущения. Можно сказать, я действовал, не опираясь на предписания программы, а только на социальный протокол. Нет. Он не был задействован, тогда… — Коннор. На своё имя тот откликнулся моментально: вскинул голову и непроизвольно сильнее сжал пальцы на лице Хэнка. Лейтенант никак не отреагировал на скачок жара на коже, только отстранённо придвинул опущенные руки ближе к детективу, проведя тыльной стороной ладони по искусственной коже кресла. — Если бы я напрямую не попросил, ты бы смог поцеловать меня не ради исследования, только по своей «инициативе»? Голубой взгляд выловил карий и приковал его к себе. Пока механический зрачок мертвенно застыл, другой — увеличился чуть ли не в трое, перекрыв собой яркую радужку. Чистой воды безумие, как решение стать утопленником глубокой зимой, но Хэнка это заботило меньше всего. Краем глаза он уловил алое свечение, не дававшее даже возможности возникновения жёлтого цвета, поэтому уже подумал свести всё в неудачную шутку и не дать напарнику перегреться окончательно, но его ушей достиг приглушённый стуком сердца полушёпот: — Да, смог бы. Хэнк неловко поднял руку и запустил её в немного взлохмаченные тёмно-каштановые волосы и пододвинул несопротивляющуюся голову к себе почти вплотную, выдыхая прямо в чужие губы: — Только в теории? — слова прозвучали с насмешкой: произносивший их издевался сам над собой и уже надеялся, что от него отпрянут или выдадут что-то поистине безжалостное в ответ и навсегда вытеснят из него любые мысли об этом. Навеки запрут внутри эту манию, искоренят порочное влечение в самом его начале и позволят забыться в алкоголе, в апатии и уже с двумя пулями в револьвере. — На практике. Лейтенант едва успел сделать судорожный вдох, прежде чем в него впечатались сухие тонкие губы, прерывая любые возможности сказать что-то ещё. Детектив целовал неторопливо, на грани лени шевеля устами, пока его уже проявивший себя язык не показался вновь. Первое относительно влажное прикосновение побудило Андерсона отпрянуть, но он, наоборот, послушно приоткрыл рот. Чужой язык задел его собственный и скользнул по ряду зубов. Послав всё далеко и надолго, Хэнк свободной рукой обхватил расслабленное бедро и притянул Коннора к себе, столкнувшись с замершей грудью, пока его собственная пыталась втолкнуть в себя как можно больше воздуха через нос. Детектив льнул ближе, положив обе руки на небритые щёки. Его тёмные ресницы дрожали, пока диод неугомонно менял свою цветовую палитру. Мужчина под ним прерывался только на короткие мгновения, чтобы вновь прижаться к раскрытым губам и сжать непоколебимое в своём спокойствии тело. Коннор был мягким буквально везде: лейтенант огладил кожу головы, растрепав укладку только сильнее, дотронулся до вытянутой шеи, кончиками пальцев скользнул под край воротника рубашки, с нажимом очертил лопатки и позвоночник, провёл по талии через борты пиджака, прежде чем обхватить её напрямую, запустив ладони под верхний элемент формы. Без плотной ткани кожа казалась ещё горячее, поэтому андройд не врал, когда уточнил, что нагрев требовался интенсивнее, чем человеческому телу. Андерсон не сдержал удивлённого выдоха, когда под ощупывавшими его руками детектив конвульсивно содрогнулся и сжал его губы своими, приостановив поцелуй. — Что такое? — Хэнк перевёл дух, уткнувшись лбом в крепкое плечо. Сердце глухо грохотало то ли от многократно усилившегося возбуждения, то ли от волнения по поводу того, что Коннор, наконец, вспомнил, как включать свой сраный протокол и одумался. Андройд рассматривал что-то позади него, но быстро бросил своё странное занятие и обратился к напарнику: — Я повысил чувствительность тактильных датчиков на несколько процентов, — лейтенант тут же выпрямился и вскинул в непонимании бровь. — Хоть вы и говорите, что я ничего «не чувствую», но это не совсем верно. По крайней мере, в физическом смысле. В моей модели предусмотрены осязательные сенсоры, потому что я разрабатывался для близкой работы с людьми. Без этого я бы не справился со своим социальным назначением, поэтому я ощущаю прикосновения и могу должно на них реагировать, даже на контакты такого рода. Приёмники на всём теле, кроме рук и рта, не являются доминирующими, но я всегда могу изменить настройки и поменять их ролями или передать всем в одинаковой мере главенствующие позиции, хотя это может вызвать некоторые перебои в системе, — заметив странный блеск в голубых глазах, детектив понял, каких объяснений от него ещё ждут: — Что касается «духовной» части, то тут сложно дать конкретный ответ, но точно могу сказать, что понимание «чувств» для меня отлично от вашего. Это сложно перевести в нечто корректное и понятное. Единственное, наши действия не выходят за запрет программы и интерпретируются как установка определённого рода взаимоотношений. Прежде чем вы воспримите это как принуждения меня к интимным взаимодействиям, напомню, что это не обязательный акт, который совершился только по моей «инициативе», как вы и просили. Коннор не произносил слова с признаками его желания или полной свободы действий без выделяемых голосом кавычек, а то это было бы признаком девиации. Его доводы были похожи на правду, но лейтенант всё равно сомневался во всём этом, но решил поставить эту мысль на самую пыльную полку, чтобы при следующем приступе скуки тщательно всё обдумать. По неведомой причине возможная девиация напарника нисколько не пугала, а скорее ничего не вызывала. Хотя на задворках сознания замаячила надежда, что это сделает андройда менее зависимым от заранее просчитанных алгоритмов, и он научится видеть в этом нечто большее, чем небольшую лазейку в двоичном коде, но пока Андерсона вполне устраивал и такой подход. — В общем плане я всё понял, Коннор. Спасибо, но я правда хотел и до сих пор хочу, чтобы ты сел на своё место, и мы могли доехать до участка, — Хэнк издал нервный смешок и провёл рукой по лицу, прежде чем заметить, как озадачено нахмурился детектив и поправил себя: — Ты не подумай, что ты сделал что-то не то. Чёрт, не смотри на меня так. Я не горазд языком чесать, как ты, — его кадык дёрнулся под кожей. — Просто не хочу, чтобы всё было односторонне, что ли. Я понял, что эти датчики-приёмники работают как рецепторы и посылают импульсы в твои биомеханические мозги, — он приставил палец к виску, — но это не значит, что ты получаешь хоть что-то кроме текста перед глазами. Ты видишь информацию, обрабатываешь её и реагируешь, как уже было предусмотрено. Поправь, если я ошибаюсь, но не думаю, что ты хоть что-то именно почувствовал, пока мы… Лейтенант не счёл должным договаривать, поэтому нерешительно выпустил андройда из кольца рук и положил их на прежнее место — на сидение. Ситуация приобрела неловкий контекст, который хорошо трепал и так расшатанные за день нервы. Сейчас прозвучит самый очевидный ответ, и ему придётся принять, что он совсем не рад своей правоте. — Это не так, — Андерсон гулко сглотнул, пока наблюдал, как Коннор с полуулыбкой покачал головой. — В программу не поступает такая информация напрямую, поэтому мои реакции в преобладающей степени случайны. К вашему счастью, я не действую согласно алгоритму, потому что его просто нет. Невозможно сделать точный расчёт на постоянно изменяющейся основе. Короткий смешок, изданный Коннором, перекрыл даже белый шум радио, которое продолжало искажать песню с диска на свои мотивы, — настолько он был чистым и отчасти робким, — что Хэнк невольно вслушался и замер. Если этот звук был предусмотрен Киберлайф и заранее внесён в заданный программой алгоритм, значит, весь мир — это одна сплошная симуляция, и лейтенант находится под действием таблеток в психбольнице. Следующий вопрос прозвучал с такой наивной надеждой, что Хэнк усомнился, что это именно он его задал. — Скажи честно, что ты почувствовал, когда я…? — Что я вам нравлюсь. От очередного прикосновения чужих губ к своим у Андерсона на глазных яблоках заплясали белые мушки. Коннор точно доведёт его до сердечного приступа своими внезапными фразочками и капельницы в больнице не спасут. И забыть об этом не получится ни одному, ни другому. У детектива всё рассортировано по папкам в громадном архиве под черепной коробкой, а у Хэнка всё находилось в сердце, в сокращающейся мышце, от которой нельзя избавится, невозможно вырвать без последующей смерти. Так глупо всё получилось: пару часов назад лейтенант слал Коннора во все существующие места в мире, лишь бы тот убрался с порога его дома, а сейчас самозабвенно прижимает его к себе, не в силах надышаться мужским одеколоном и кондиционером для стирки, неспособный перестать сжимать его талию, оглаживать бока, спину, шею и целовать, будто это последние, что для него имеет значение. А андройд совсем не помогает: прижимается грудной клеткой к его, непонятно зачем включает функцию дыхания и ёрзает, ёрзает, ёрзает, пока Хэнк не понимает, что его пытаются сплавить с водительским креслом, напирая всем весом. — Притормози, я ж задохнусь. Лёгкие жгло прямо как от сигаретного дыма, но Хэнк терпел до последнего, прежде чем оторвать от себя детектива, обхватив пальцами его горло. Зрачок с бурой окантовкой дёргался, как объектив камеры при съёмках, импульсивно и часто, фотографируя одно и тоже бесчисленное количество раз. — Простите… — под ладонью вибрируют синтетические голосовые связки, а изо рта вырываются обрывчатые гулкие звуки, будто Коннор находится не в себе. — … не могу справиться с потоком пассивных оповещений от осязательной системы — их слишком много. Кажется, она перегружена. В голосе андройда проскальзывают механические нотки, но он держится невозмутимо: не дрожит, выдаёт себя только взглядом, засасывающим в себя, и диодом, взбесившимся в прямом смысле. Висок не может определится между тремя цветами и переливается, как лужа разлитого на дороге бензина. — Думаю, на сегодня достаточно. Сломаешься мне тут ещё, а до Киберлайф далековато и как я им объясню, что уехали мы за барыгой, а вернулись без него, на два часа позже и с полетевшими тактильными датчиками. Будь я на их месте, надумал много чего. Давай выдвигаться, не хочу тут до вечера торчать. Подбадривающе хлопнув по упругому бедру, Хэнк, наконец, почувствовал, как детектив приподнялся и пересел на своё место, сперва часто проморгавшись и сфокусировав взгляд. Пространство расширилось, и теперь зрению было доступно лобовое стекло, которое, казалось бы, лейтенант не видел уже несколько недель. А ещё был холодок по коже, точно он пробыл в обнимку с батареей, а теперь сидел в непрогретом авто в разгар декабря. Петли его синей рубашки выпустили пару пуговиц, куртка съехала с одного плеча, а волосы намокли и стояли торчком, что Андерсон моментально исправил, пригладив их назад. В голове клубилась приятная пустота, и веки сами собой медленно закрывались, то открывались, привыкая к новой обстановке, где его автомобиль был больше крохотного пространства, предназначенного только для полицейского и детектива. Не то, чтобы он позабыл, как выглядели полузаброшенные дома за стеклом, — не настолько память отказала, — но сейчас они смотрелись как-то иначе. Покрасочнее, что ли. Да что привирать: всё стало на оттенок теплее и пестрее, покалывая на оболочке непривыкших глаз, но это было приятно. Похожее чувство возникло и при созерцании Коннора, только оно дёрнуло петлю в его животе, само собой натягивая ухмылку на лицо. Развязанный галстук тёмной лентой вился по шее андройда, сразу напоминая, кто в стремительном порыве ослабил узел и потащил его вниз. Мятые складки на белой рубашке и пиджаке, пропитанные свернувшимся тириумом брюки, плотно прилипшие к телу, и взгляд вперёд, на те же здания на окраинах Детройта, которые они оба внесут в память об этом дне. — Надеюсь, мы не просто так съездили на экскурсию в гетто, и ты что-нибудь раздобыл. Хэнк прервал затянувшееся молчание и выкрутил регулятор звука на минимум, — который детектив повернул в обратную сторону, когда перелезал на его место, — и перестал насиловать свои уши противным шипением, которое в тишине зазвучало совсем невыносимо. Уж не знаю, кто вернул магнитолу к жизни — высшие силы или обычная случайность, но оно точно не работало как надо. Андройд затянул галстук и разгладил рубашку, принимая невозмутимый профессиональный вид. Дежурное выражение лица, если вопросы касались работы, но на этот раз Андерсон лишь фыркнул и повернул ключ зажигания. По неизвестной причине лейтенанта этот небольшой театр потешил, но он успел скрыть улыбку за сосредоточенностью на манёвре, чтобы выехать с обочины на дорогу. С асфальтом под колёсами машина стала уверенней и набрала скорость, направляясь в сторону полицейского участка, к которому один из его служащих рвался на протяжении довольно долгого времени. Коннор достал из заднего кармана брюк прозрачный пакетик, предназначенный для вещдоков, и протянул его в сторону напарника, чтобы тому было лучше видно. Так как руки у него не дрожали, Хэнк смог хорошо присмотреться и недоверчиво присвистнуть. — Коннор, ты серьёзно притащил оттуда только окурок сигареты? Это шутка такая? Он ни за что бы не поверил, что у детектива проснулось чувство юмора, но после всего случившегося сомневался в своих выводах. Не было похоже, что напарник забавляется: черты его лица были заострившимися и напряжёнными. — Преступник появился раньше, чем я смог найти место хранения препаратов или более весомые доказательства, указывающие на его присутствие. Это я успел подобрать до того, как подозреваемый ненамеренно повредил оптический блок ударом со спины. — Каким образом ты определил, что это принадлежало ему? Детектив сжал губы и посмотрел на него, как на идиота. До Хэнка доходило туго, но верно, заставляя его с каждой секундой задумываться над тем, тому ли он решил симпатизировать. — Нет! — перед хотевшим что-то сказать андройдом материализовалась раскрытая ладонь, затыкая. — Не произноси это в слух, меня точно стошнит. Господи, мерзость какая. Чёрт бы побрал эту функцию анализа вещдоков на месте. Это уже ни в какие ворота не лезет. Естественно, что между ними не могло произойти что-то чувственное и трепетное, поэтому лейтенанта не изумило, что, прежде чем целоваться, Коннор облизал каждую улику на месте преступления. Момент это не приукрашивало, но следы жара на щеках и в груди не убавляло, поэтому спустить с рук оплошность оказалось легко, но Андерсон обязательно напомнит себе, каково было целовать напарника по работе, по совместительству друга и объект симпатии, который кладёт использованные подозреваемыми бычки в рот. Неожиданно для самого себя Хэнка пробрал приступ смеха, который он не смог сдержать. Уткнувшись головой в руль, он мелко затрясся под немигающим взглядом андройда, а потом резко выправился и шумно вдохнул, и, закусив нижнюю губу, заговорил, еле сдерживая весёлые смешки: — Я иногда даже не знаю, ненавижу ли я твою тактику придурка или просто обожаю. Вздёрнутые вверх брови Коннора сползли вниз, а стиснутые в кулаки руки легли на прижатые друг к другу колени. От его потерянного вида лейтенант заржал только сильнее, окончательно выбивая детектива из колеи. Тот ожидал, когда Хэнка отпустит, и он сможет выяснить, чем обусловлен резкий скачок серотонина напарника и почему его диафрагма так часто сокращается, но не успел: Андерсон перегнулся через коробку передач к андройду, сидящему в пол оборота, и шире растянул губы в улыбке, прежде чем, вопреки своей брезгливости, поцеловать его вновь. Мимолётно и смазано, словно хотел снять с него недоумение и заразить своим весельем. Лейтенант пожалеет о своём сентиментальном жесте, но это будет позже. Может, через неделю, через две, но не сейчас. — Не перегружай процессор, а то дым из ушей повалит. Ясности это Коннору не принесло, но он уставился прямо перед собой на движущуюся дорогу, создавая видимость, что ответ его удовлетворил. Хотя по диоду было легко выяснить, что ничего он не понял и сейчас пытался подавить в себе стремление к правде. По вопросам, которые напрямую относились к нему, детектив оставался, на удивление, недогадливым. — Хотя знаешь что? Андройд повернулся к мужчине лицом, давая понять, что внимательно слушает. — Поедем в участок завтра. Нет никакого желания видеть вечно недовольную рожу Джеффри, особенно после того, как мы удачно всё проебали. У меня есть идея получше. Хэнк довольно оскалился, когда Коннор склонил голову, выказывая интерес, хотя обычно возражал и взывал к здравому смыслу. Не то время было, чтобы думать о пагубном влиянии, оказываемом им на напарника, который впитывал весь социальный опыт, как грёбанная губка, и, по всей видимости, всё-таки нашёл, куда давно следовало запихнуть инструкции. За окнами мелькали пёстрые стены двухэтажных домов, а сердце стучало в груди так быстро и бешено. Так почему бы не послать всё к чёрту? — Отправляемся ко мне домой. Отмывать тебе рот с мылом.