2:33 a.m.

      Он сидит на полу уже практически сутки, вжавшись спиной в твёрдое полотно белой деревянной двери. Кажется, позвонки стали плоскими от такого длительного взаимодействия, что любое движение отдаёт болью. Сквозняк от открытого окна в комнате уже пробирает до костей, заставляя его тело дрожать, как осиновый лист. Он точно заболеет, это уже ощущается в повышающейся температуре кожи, но Эндрю не может уйти и перестать подпирать собой эту чёртову дверь, не может уйти и оставить Нила одного.       Он пытается закурить, но пальцы настолько трясутся, что каждая сигарета ломается ещё на моменте вытаскивания из пачки. Подтянув колени к груди, максимально напрягая слух, Джозеф пытается уловить каждый звук и всхлип, каждую причину сорваться в бездну панических атак и нервных срывов по ту сторону стены.       Звонок Аарона с утра убедил, что он должен следить за состоянием Нила постоянно и ждать худшего, или отправить его в психиатрическую лечебницу, чего он точно не мог сделать после всего, что произошло с их семьёй. Он не мог так поступить со своей любовью, увидеть тень предательства в голубых глазах — это конец всему.       Эндрю встал на ноги, сдержав болезненный стон, и опёрся телом на противоположную двери стену, вперив взгляд в нарисованную оранжевую лисью лапу.       Нил нарисовал её. Нарисовал сам эту чёртову лапу. Сейчас желание закрасить её было чем-то агрессивным и разрывающим его тело на куски.       Когда они дошли до этого дерьма? Когда свернули ни туда и что сделали не так? Они были поломаны с самого начала и неужели теперь недостойны небольшой частички спокойствия, умиротворения и счастья? Он всю свою жизнь до Нила, был уверен, что умрёт сломленным, постоянно боящимся и защищающимся, атакующим любую опасность, но одиноким и его это устраивало. Дрейк убедил, что его жизнь ничего не значит в этом мире, он ничего не изменит и никому не сможет помочь, если даже не может защитить себя от насилия. Но он смог защитить Аарона, Ники, Кевина, Рене, Мэтта и на тот момент Нила. Миньярд был защитой, его боялись и обходили стороной, но сейчас…       Эндрю смотрел на эту лапу и закипал с каждой минутой. Ярость разливалась по всему телу, приятной обжигающей жижей. Руки сами рванули вперёд, направляя разъярённый кулак в самый центр рыжего пятна, окрашивая его в красный цвет крови.       Ещё и ещё раз, пока на белом полотне не начали появляться алые потёки, брызги, закрашивая эту боль, пока рука не начала пульсировать и движение за дверью не отвлекло его.       — Эндрю? — голос Нила ослаб, казался совершено мёртвыми и пропитанным болью, но всё ещё таким родным.       — Открой дверь, Нил! — он никогда не кричал, но сейчас больше не мог терпеть и держать всё это дерьмо в себе.       — Эндрю… — Нил выдохнул и втянут воздух обратно в лёгкие с напряжённым всхлипом. — Уходи, Эндрю…       — Открой эту ебучую дверь! Открой её! Ты нужен мне, прошу, — тело само сползло обратно вниз, вжимаясь спиной в дверь, чтобы не потерять эту связь. Он чувствовал с каждой секундой, с каждым словом, как силы покидают Абрама.       — Уходи, — его Нил пытается сдержаться, но Эндрю слышит, даже через преграду, этот поток слёз, который разъедает, словно кислота, все внутренности.       — Я обещал тебе, что всегда буду рядом. Не оставляй меня. Не уходи, Нил.       Сейчас он облажался. Облажался в том, что не защитил от боли того, кого любил большего всего на свете. Того, кто был его частью уже достаточно давно, чтобы доверить себя без остатка.       Джозеф возненавидел Ники за то, что подсадил в голову Нила Абрама эту идею. Идею, которая разрослась во что-то важное, в то, что не должно было существовать. Он был против. Несколько раз решительно говорил «нет», но Абрам был настолько окрылён и счастлив, что сдавшись, он также поверил, что им необходима эта частичка их.       Собственное будущее, продолжение их любви.       И он согласился, думая, что достоин иметь большой дом, любимого мужа, семью, любовь, касания, тёплые объятия, которые успокаивали его лучше всякой терапии, сон, без боязни нападения, защиту и возможность делать то, что он хочет. Он согласился, потому что Нил заложил в его сердце семя того, что они достойны всего этого, и оно проросло, разрослось корнями вглубь тела и зацвело нежно-голубыми цветами.       Когда все пробы и анализы были сданы и запечатаны штрих кодами с их именами, доктор Джейс положила на коричневый стол перед ними толстую папку с кандидатурами, из которых они должны были выбрать. Нил посмотрел на него испуганными голубыми глазами, которые метались из стороны в сторону. Его рыжий боялся сделать что-то не так, боялся довериться не тому человеку, боялся вновь ошибиться, и схватив своими холодными пальцами руки Эндрю, ждал и молил о помощи, поддержке и успокоении.       Они не открывали папку несколько дней, просто не могли притронуться и хотя бы взглянуть, и из-за этого Нил плакал, пытаясь перебороть свою закрытость и уединённость с одним единственным человеком в его жизни — Джозефом. Он пытался сломать стену и впустить в их кокон не менее важного для них человека, но удавалось с трудом.       Эндрю потерял терпение на третий день и, усадив возле себя Нила, положил на журнальный стол синий пластик с анкетами.       — Смотри на меня. Только на меня, Нил, — он нежно взял его за подбородок и повернул в свою сторону.       И Нил смотрел, широко раскрыв глаза и полностью доверяя своему любимому человеку. Он смотрел даже тогда, когда тёплые руки Эндрю сплелись с его пальцами и потянулись к папке, наугад открывая её где-то ближе к середине. А потом они покрывали лица друг друга мокрыми поцелуями, так и не решаясь посмотреть на то, что вышло.       Так они выбрали Сару. Невысокую девушку с зелёными глазами и светлыми, как у Миньярда волосами. Когда они увидели её вживую, на обсуждении договора, то она кинулась к Нилу, заключая того в объятья, отчего Абрам застыл словно статуя, но остановилась перед Эндрю и всё, что она сказала, разглядывая его — «понимаю», а потом улыбнувшись села на своё место рядом с доктором Джейс.       Нил принял её слишком быстро, слишком открыто. Он души в ней не чаял. Они начали переписываться, часто встречаться в кафе, печь пироги друг другу и делиться рецептами. Эндрю некоторое время держал Сару на расстоянии, но после смирился, и всё чаще по вечерам, они все вместе пили чай на летней веранде, в мягком свете уличных фонариков, которые Нил развешивал каждый год, превращая их сад в сказочное нечто.       Через месяц после процедуры, кучи бумаг и потери нервных клеток, Сара пришла с заплаканным лицом, говоря, что очень рада за них и что они будут хорошими родителями. Нил от её вида сначала обомлел и Эндрю пришлось массировать его затылок, чтобы он пришёл в себя, но после услышанного он будто родился заново.       Сара переехала в их огромный дом почти сразу же, чтобы Нил не изводил себя неизвестностью, если она не отвечала на его смс и звонки.       Когда начался новый сезон тренировок, то Эндрю практически не бывал дома, но возвращаясь домой, практически за полночь, он часто заставал этих двоих, ждущих его за поздним ужином, после чего, устало разойдясь по комнатам, блондин валился в мягкую кровать и засыпал, крепко обнимая Нила, оставляющего на его лице десятки поцелуев. Иногда он заставал их спящими на диване и не решаясь разбудить, накрывал мягкими пледами, а сам садился в кресло и сразу же отключался.       Утром Сара заваривала ему кофе и собирала перекус на послетренировочное время вместо Нила, который решил сделать ремонт, в комнате своими руками, от усталости он отключался и спал до позднего утра. Она готовила завтрак, а после Абрам выгонял её на уличные качели в саду, чтобы она не дышала пылью и краской.       Нил трудился над детской последние четыре месяца, три из них он отдал на разрисованную стену. Он так гордился своей работой, что восхищение било через край и он подпрыгивал от нетерпения в ожидании, когда Джозеф вернётся домой после тренировки.       Когда Нил показал рисунок Эндрю, его глаза слезились от счастья, и он улыбался во все тридцать два зуба. На них смотрели две взрослых лисы: одна белая, а другая рыжая и у их больших лап притаился маленький, серый лисёнок. Они сидели в окружении зелёных деревьев, бабочек, разноцветных цветов, на которые падали лучи солнца, пробивающиеся через окно комнаты, заставляя всё вокруг мерцать. Блондин любовался Нилом, затаив дыхание, он упивался красотой этого неисправимого идиота.       В тот день Сара уехала, навестить свою мать, оставив дом в их распоряжении, и они не упустили свой шанс. Они любили друг друга всю ночь, наслаждались друг другом, после засыпая в объятьях друг друга.       Через несколько часов звонок Сары заставил сон выветриться из их головы и рвануть в больницу. Нила трясло всю дорогу, он ломал свои пальцы до побеления в суставах и кусал кровоточащую губу, пока Эндрю не выдержал и не сжал с силой его ладонь. Их сын — Вильям Дэвид Джостен-Миньярд появился на свет 15 апреля в 12:45 дня.       Нил был в паническом восторге. Он плакал, смеялся, обнимал врачей и вжимался в Эндрю, ища родное тепло. Джозеф был счастлив по-своему, где-то внутри тепло разливалось по его телу, он крепко обнимал гиперактивного Нила и не хотел выпускать его больше никогда.       Их выписали через пару дней, Нил ждал их перед входом в больницу, переминаясь с ноги на ногу, нервно пряча руки за спиной, и по привычке кусая нижнюю губу, боясь подойти и взять своего ребёнка.       — Нил, возьми его, — Сара улыбалась ему и наблюдала за каждым движением, как и Эндрю.       — Я не могу. Я причиню ему боль, — слёзы в голубых глазах начали скапливаться в уголках, вот-вот готовясь скользнуть по щекам.       Они с Сарой поняли, что дни ожидания подействовали на Нила и он переволновался, а потом надумал в своей голове что-то, что причиняло ему боль. Девушка решила отдать всё в руки человеку, которому Абрам доверял, которому поверил бы на слово, что ничего плохого не произойдёт.       — Эндрю, возьми своего сына, — девушка даже не задумываясь передала мальчика в сильные руки блондина, который ловко подхватил его, и обеспокоенно посмотрел на Нила.       — Эндрю, — он уже вовсю шмыгал носом, но так и не сдвинулся с места.       — Иди ко мне, детка. Посмотри на нашего сына, Нил.       — Нет, — он опустил голову на свои руки, покрытые шрамами, и начал выкручивать пальцы, как делал всегда, когда волновался.       — Ты не сделаешь ничего плохого. Ну же, Абрам.       Нил сделал несколько неуверенных шагов и его глаза распахнулись, когда он увидел маленькое, белое личико с голубыми глазами и нахмуренными светлыми бровками, в руках Миньярда.       — Он хмурится точно так же, как ты, Дрю. Он даже непохож на меня, — он обиженно выкатил нижнюю губу, а после улыбнулся и, протянув руку, провёл указательным пальцем между бровей мальчика.       — Идиот.       — Ваш идиот, — долгожданная улыбка на его лице сменила тревогу и Эндрю наконец выдохнул, расслабляя затёкшие от напряжения мышцы.       После того как Абрам впервые взял Вильяма на руки, больше он не выпускал ребёнка, даже ссорился с Эндрю, если их сын оказывался в руках блондина. Сара осталась на несколько дней, чтобы помочь и рассказать всё, что необходимо, хотя она готовила их последние девять месяцев, но видя переживания Нила, решила остаться и поддержать их. А потом она улетела домой, к своей семье: жене и собаке, обещая, как можно чаще навещать их.       Неделя пролетела слишком незаметно для их счастливой семьи. Они заботились друг о друге, вставая поочерёдно ночью, успокаивая сына, меняли пелёнки, кормили и спорили о часах дневного сна. Эндрю продолжал играть и тренироваться, а после со скоростью света летел домой. Он не мог и секунды провести без Нила и сына, поэтому всегда был на связи и ругал Абрама, если тот забывал зарядить телефон.       Они были счастливы. Они были семьёй.       Двадцать второго апреля Нил вбежал в их спальню с Вильямом на руках, говоря, что им срочно нужно в больницу. Мальчик не кричал, вообще не издавал никаких звуков, но был очень горячим и лишь изредка хлопал длинными ресницами.       Они сорвались с места практически в одиннадцать вечера, нарушая все правила движения, не останавливаясь на светофорах. Эндрю сжимал руль до хруста в суставах и периодически смотрел на Нила, который прижимал к груди сына, тихонько что-то напевая.       Их не пустили в отделение интенсивной терапии, когда практически с силой вырвали мальчика из рук Нила. Эндрю утащил его в комнату ожидания и сжал в объятьях, не давая двигаться, пока тот не успокоился.       Абрам мерил комнату широкими шагами, Миньярд сидел в кресле и следил за ним, когда доктор Джейс открыла дверь, показывая своё заплаканное лицо.       — Мне так жаль…       И мир словно замер. Эндрю замер не отрывая глаз от Нила, который в непонимании свёл рыжие брови на переносице.       — Где мой сын?       — Нил, нам очень жаль, у Вильяма остановилось сердце.       — Что?! Что она несёт, Эндрю? Где мой сын?!       — Нил, — блондин еле успел схватить его за талию, когда Абрам кинулся на доктора с безумными глазами.       — Убери от меня свои руки, — его голос клокотал от ярости и был похож на что-то звериное, безуспешно пытаясь отодрать от себя руки, удерживающие его в стальной хватке. — Я должен забрать своего сына!       — Нил… — он с каждой секундой становился другими, боль убивала в нём весь задор, счастье и жизнь.       — Я хочу забрать своего сына, Миньярд. Убери от меня свои руки. Я ненавижу тебя! Ненавижу! Нет! — Эндрю понимал, что Нил использует это «нет», как их соглашение, их давнее «да или нет?», но он не мог отпустить его, когда голубые глаза застыли в безумии.       Доктор Джейс вернулась в комнату ожидания через минуту уже с медсестрой, которая приготовила успокоительное, увидев это Абрам закричал, срывая голос и вырываясь словно дикий, загнанный зверь.       — Не надо! Нет! Я просто хочу забрать своего сына! Эндрю, пожалуйста, скажи им! Прошу, пожалуйста, — его короткие ногти впивались в кожу и оставляли глубокие раны на руках голкипера.       Медсестра — Мэри — так было написано на её бейджике, вытерла слёзы со своего лица белым платком и вколола в напряжённую, трясущуюся руку успокоительное. Тело Нила сразу же начало оседать на пол, вместе с Эндрю, который держал его в своих объятиях.       — Мы оставим вас, — доктор и медсестра тихо вышли из комнаты.       В его руках был уже не тот Нил. Он будто уменьшился в два раза, плечи осунулись, кожа стала серого оттенка, глаза впали, а голубой цвет сменился на мутный, тускло серый.       — Эндрю, я хочу забрать своего сына.       — Он и мой сын. Нашего сына, Нил, — он никогда не плакал, но боль играла с ним злую шутку, и спрятав лицо в рыжую шевелюру, Джозеф почувствовал влагу, бегущую по его лицу.       — Наш сын. Да. Мы должны его забрать. Мы можем его забрать?       — Нет, Нил.       — Почему? Мы должны! Он ждёт нас, он будет плакать, ты же знаешь…       — Нил, нашего сына больше нет. Его нет.       — Почему ты так говоришь? Почему ты… Зачем ты врёшь мне? Пппччему!       Эндрю лишь сильнее сжал измученное тело в своими объятьях, пытаясь защитить и укрыть от боли их обоих. Они сидели так на полу около часа, Нил не шевелился и медленно вдыхал воздух, издавая сиплые звуки.       — Эндрю? — голос стал таким слабым, будто всё внутри него остановилось и больше не хотело существовать.       — Да?       — Он ушёл от нас, Эндрю? Он оставил нас.       — Нил…       Когда Нил уснул, он перенёс его тело в машину, а сам вернулся, чтобы забрать все документы. Пока доктор Джейс подписывала заключение о смерти его сына и что-то говорила о посмертном донорстве, Мэри обрабатывала его окровавленные руки, истерзанные Нилом.       — Мне очень жаль, Эндрю.       — Почему? — она практически сразу поняла его, поняла, что он не спрашивает: «почему ей жаль», он хотел получить совершенно другой ответ на свой вопрос.       — Вирус ходит по штату последние месяцы, но пока не приводил к смертельным исходам, да и таких маленьких пациентов ещё не было. Он просто сгорел от температуры и его сердце не выдержало. Мне очень жаль, мы сделали всё, что могли.       Эндрю посмотрел на неё и, взяв документы, уже собрался уходить, но женщина вновь заговорила.       — Ему нужна помощь специалиста, Эндрю.       — Я не отдам его.       — Он не справится сам. Ты ведь понимаешь это?       — Я. НЕ. ОТДАМ. ЕГО! — больше он ничего не мог сказать и вышел из кабинета, сминая бумагу в своих руках.       Он вышел из больницы и закурил, пытаясь совладать с эмоциями, которые не мог показать даже сейчас. Не здесь, не в полупустой больнице, не глубокой ночью. Дым прожигал внутри органы и наполнял лёгкие своим ядом. Эндрю отбросил почти полную сигарету и направился к машине, где его ждал спящий после нервной истерики Нил.       Джозеф закутал своего мужа в тёплый плед и аккуратно уложил обратно на заднее сиденье машины, предварительно скинув на пол детские вещи, которые они взяли с собой, когда уезжали из дома. Ему нужно вычистить всё это из машины, из их дома, из каждого угла, пока Нил не сошёл с ума.       Он вырулил с парковочного места и направился в сторону дома, слишком медленно, боясь разбудить маленький, дрожащий комок боли позади него. Миньярд никогда в своей жизни так медленно не ездил, обычно дорога до дома от центральной больницы не занимала больше двадцати минут, сейчас же они добирались больше часа.       Эндрю вытащил Нила из машины, занёс в дом, ногой закрывая входную дверь, поднялся на второй этаж в их комнату и уложил безвольное тело на кровать, садясь рядом на край, чтобы осмыслить, что делать дальше.       Через минут десять раздумий он развернул кокон из пледа, снял одежду с Абрама, обтёр его влажным полотенцем и натянув любимую футболку, которая была практически ему до колен, уложил в постель, накрывая тяжёлым одеялом.       Тогда он облажался во второй раз, решив принять душ, оставив Нила одного. Это было худшим его решением за последнее время. Когда он вернулся, то Джостена не было в постели и ужас охватил его тело. Эндрю обыскал весь дом, убедившись, что входная дверь не открывалась и Абрам был всё ещё в доме, он наконец понял, где его искать.       И теперь он уже сутки сидит здесь, у этой запертой двери, с нарисованной лапой лисы, нарисованной его Нилом. И ему безумно хочется ворваться в эту комнату и разрушить её до основания: сломать всю мебель, сорвать тонкие, голубые занавески и закрасить стену чёрной краской. Забрать сходящееся с ума от горя тело в свои объятья, сказать, что Нил его жизнь и он его никому никогда не отдаст.       Джозеф не может так поступить, не может силой ворваться туда и привести всю эту ситуацию в худшее положение. Нил должен сам открыть эту чёртову дверь и выйти оттуда, доверить себя в любимые руки и позволить позаботится о нём.       Но Абрам молчит. Он не говорит с ним, не произносит ни всхлипа или безумного шёпота, зацикленного на трёх словах, которые разрывали его душу на части. Сейчас только тишина. Ничего. Будто их жизнь остановилась на циферблате в ту самую минуту. Будто всё вокруг умерло вместе с ними.       

Сердце их сына остановилось в 2:33.

Сердце Нила разбилось на куски в 2:33.

Их семья умерла в 2:33.