sangius

- За гигиеничку мне заплатишь? Бакуго слизывает кровь с верхней губы и хищно скалится. Тодороки под ним растрёпанный и злой, глазками-карамельками только сверкает и тяжело дышит. У них такое – привычка, почти что зависимость и, если не разбить кожу на костяшках о чужую скулу хотя бы раз в неделю, начинается ломка – жуткая и неприятная. Когда оба ходят напряженные и стучат нервно пальцами о парту на уроках, выводя из себя весь класс. Айзава оттаскивает Бакуго от Тодороки за шкирку и закатывает глаза. - У нас тренировка, а не подпольный боксёрский клуб. Бакуго цыкает, но послушно к Шото больше не лезет, пока у того грудная клетка ходуном и безумная улыбка на губах. Кацуки её выжигает на сетчатке в надежде никогда не забыть. Это надежда. Что Тодороки больше не будет зажиматься и напяливать на себя морду кирпичом, которая Бакуго так бесит. Что больше не будет, как на спортивном фестивале, опадать в его руках поломанной куклой – спасибо, папаша, но почему тебя до сих пор не лишили родительских прав. У него такое – привычка. Разноцветные волосы, шрам на глазу и кулак под рёбра. Личный наркотик Бакуго Кацуки – красными буквами, как полотно для быка «Тодороки Шото» и его глупая морда. - Ты как детсадовец ей богу, дёргаешь за косички и думаешь, что он – травмированный подросток с блоком на чувства – что-то поймёт и в один момент не разобьёт тебе губы, а поцелует. Бакуго фыркает и недовольно бьёт Сэро по рукам, когда тот тянется пропитанной перекисью ваткой к скуле. Ханта бровью не ведёт, чужие недовольства пропускает мимо ушей и под недовольное шипение таки прижимает ватку к ссадине. - Ты вроде бы мой друг, а не психолог-мучитель. Сэро улыбается своей фирменной «сколько дружим, а ты всё такой же дурак» и качает головой. - Я вообще-то маньяк со стажем, вот приедешь ко мне домой, а я тебя скручу и спрячу в подвале, рассказывая истории про покойную матушку. - Перестань при любом удобном и не очень случае вспоминать «Убить сталкера», это жутко. - Раз жутко, значит я всё правильно делаю. Ханта подмигивает и задвигает наконец аптечку на верхнюю полку шкафа. На кухне с ними ещё Каминари и Киришима – рубятся в приставку и даже не вслушиваются в их философские беседы, потому что и не поймут, и никто им не объяснит. Хотя Сэро пытался как-то. Каминари кричит победно и вскидывает руку в небо, после накидываясь на Сэро и целуя того в щёки. - Прямо сейчас я выиграл нам с тобой две коробки гавайской пиццы. Ну-ка похвали меня. Ханта улыбается примирительно, гладит того по макушке и шепчет что-то на ухо. И Бакуго клянётся всем греческим богам, он не хочет знать, что такого сказал ему Сэро, раз Каминари краснеет весь, даже костяшками пальцев, и убегает обратно на диван. - Как скоро вы прекратите сводить меня с ума своими брачными играми? - Раз мы сводим ими тебя с ума, то никогда. Надо же тебе как-то платить за то, что мы все тебя терпим? Киришима на диване фыркает и поддакивает, ровно до того момента, пока ему в затылок не прилетает яблоко. Хоть чем-то бог наградил Бакуго кроме причуды – меткость и злопамятность.

est amor?

Они дерутся с Тодороки ещё несколько раз. На переменах, на тренировке, на лестничной клетке в общаге. И всегда зло, чувственно, и до крови. Тодороки всегда остаётся лежать на полу со сбитым дыханием, а Бакуго идёт зализывать раны к Сэро под его осуждающие взгляды и нравоучения. - Я начинаю сомневаться, что ты понимаешь значение слова «любовь». - Ты думаешь, я не сомневаюсь? Я никого не любил никогда, так, только за каргу и отца переживаю, да тебя порой стукнуть за безрассудство хочется. Бакуго разлёгся на полу в чужой комнате и, протянув руку к потолку, смотрит на наклеенные светящиеся звёзды сквозь пальцы. - Тогда почему ты как-то завалился ко мне и полный уверенности сказал, что любишь его? Кацуки переводит взгляд на Сэро – тот устроился на кровати, свесив голову вниз, руками перебирая ворсинки съехавшего пледа. Бакуго щелкает его по носу и недовольно бурчит. Сэро любит задавать вопросы, на которые Кацуки не знает ответа. - Я сам не понимаю. Просто это чувство есть и всё. Оно даже чем-то похоже на взрыв… Разрушительное, эпицентром которого становится дурацкий Тодороки Шото с его дурацким лицом и контрастными по температуре ладонями. Он помнит. Одна, холодная, устроилась на шее, отросшими ногтями впиваясь в кожу, вторая, сжимающая в кулаке рубашку, прожигала рёбра сквозь ткань. Он помнит, как бешено билось сердце. Не от страха. А восхищения. - В общем, не знаю… Любовь это что-то такое… Ну не мясо, но… Что-то кровавое… Сэро кашляет и сваливается с кровати под свой же задушенный смех. - Ты только что сравнил любовь с мясом??? - Да блять, я не знаю, как объяснить. Вот ты сосёшься с Каминари, когда хочешь выразить свою любовь, а мне хочется зализать его царапину на щеке, потому что кровь и как-то неправильно на нём. (Хотя и красиво. Чертовски красиво – хищная улыбка, кровь, стекающая с виска и злой ядовитый шёпот.) - Господи, Кацуки, ты что, псих? Бакуго орёт в ладони, зло смотрит на ржущего Ханту, кидает в него удачно попавшуюся подушку и уходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

mea adjectio

- Скажи честно, что тебе от меня нужно? Тодороки, скрестивший руки на груди и стоящий на пороге его комнаты больше похож на наваждение больного. Кацуки облокачивается о косяк и обводит его всего взглядом. Хищным, почти голодным. - По-моему этот вопрос должен был задать я, не думаешь, карамелька? Шото зубы стискивает и громко сглатывает. О выступившие острые скулы можно порезаться. А ещё можно прямо сейчас впиться руками в футболку и припечатать нахальную морду к стене. Просто чтобы увидеть реакцию и почувствовать чужое дыхание на своей покрасневшей щеке. - Сэро был прав. Шото выгибает бровь, теряется и даже опускает руки неловко. Бакуго смотрит в разномастные глаза и лыбится довольно, протягивая руку к чужому вороту. - Псих я. Шото опять на полу. Под сильными бёдрами, сжимая руки на плечах, царапая ногтями оголённые ключицы и отталкивая Бакуго от себя из последних сил. У Кацуки расцветающий на щеке синяк и куча царапин, саднящих, но таких родных. У Тодороки взгляд раздражённый и немного пришибленный, он смотрит прямо в глаза, прямо в душу, пока из ссадины на щеке куда-то вниз сползает капля крови. Да, любовь это что-то кровавое. Он слизывает. Теплым языком по чужой щеке. Чувства Бакуго на вкус как железо, а на вид, как ошеломлённое лицо Тодороки. - А ведь я поговорить пришёл… Кацуки смеётся. Шото хлопает ресницами и отпускает чужие плечи, скрещивает руки на груди, что очень напоминает какой-то защитный жест. - Так что тебе от меня нужно? Поломанные рёбра? Моя кровь? Ты что, заделался в ведьмы и теперь решил наложить на меня порчу с помощью моей днк? - Боги, тебе стоит поменьше общаться с Деку, ты заражаешься его тупостью. Шото поджимает губы и отводит голову в сторону. Пульс на его шее отбивается у Бакуго в глазах чем-то опасным на грани. Он меняет положение – опускает свою голову на чужое плечо и поворачивает голову так, чтобы уткнуться своим носом куда-то в шею. Чтобы чувствовать. И пульс, и запах, и чужой удивлённый вдох. Тодороки весь теперь похож на бревно – не шевелится и старается тише дышать, как будто это его, бедного, спасёт от Кацуки Бакуго. - Так ты ответишь на мой вопрос? - А как по мне, так всё очевидно. Бакуго нехотя поднимается, ёрзает на чужом животе, устраиваясь поудобнее, сильнее сжимая коленями бока. Пальцами зарывается в разноцветные локоны и ловит чужое дыхание на запястье. - А как по мне, то ты водишь нас кругами. - Мне нужен ты, кажется. Вот так просто. Шото под ним замирает и даже перестаёт дышать, а Бакуго скатывается с него на ледяной пол и невидяще смотрит в потолок. То ли отупел, то ли постарел, то ли просто шизанулся. Сам не поймёт толком. Только лелеет в памяти вкус чужой крови на языке и улыбается глупо. Ханта будет в восторге, когда Кацуки расскажет. - То есть вместо того, чтобы просто поговорить, ты решил избивать меня каждую божью неделю??? - Да, Сэро тоже сказал, что это не очень логично. - Да ты псих. - Рад, что ты наконец заметил, но ты всё ещё не первооткрыватель. Шото шипит, поднимаясь, но всё-таки находит силы встать и теперь самому устроиться на талии Бакуго. Он хватает и так помятый ворот футболки, дёргает Бакуго и наклоняется ниже. Шипит в самые губы. - Ты просто непроходимый засранец. Кацуки не думал, что Тодороки в принципе умеет так ругаться. Кацуки не думал, что Тодороки сократит расстояние предательски быстро. Так, что Бакуго не успеет ни обозваться в ответ, ни сообразить, а что собственно происходит. Пока Шото зло, почти что обиженно, не кусает Кацуки за губу. Вот и додёргался за косички. А Сэро не верил. Первый в жизни поцелуй Бакуго на вкус как железо, а на вид как злой Тодороки. И да, любовь это что-то кровавое. А ещё что-то, что пахнет мятным шампунем вперемешку с ромашкой, и красно-белые патлы.