Сладкие грёзы

      Приятное тепло протекает в грудной клетке, отдаваясь на языке до чуждо-сладкой горестью от очередного глотка клубничного пива. Она никогда не могла себе представить, что будет коротать время в компании лучшего друга своего бывшего парня и дешёвого пойла. И уж точно никак не могла себе вообразить, что за целый вечер выпьет больше пяти банок, когда снова тянется за добавкой. Крепкая рука останавливает её, когда она уже приготовилась было расправиться с открывашкой, — Прекращай, Мао, для тебя на сегодня хватит. Глаза цвета лазури с долей разочарования и лёгкой искрой азарта глянули прямо в тёмные омуты парня слева, — Кен-чик, я только начала и вообще, вечер ещё не закончился. Дай мне расслабиться, — и продолжила подцеплять краешек крышки своими длинными ногтями, пока сбоку не послышался разочарованный вздох и банка открылась со свойственным пшиком, — Вот спасибочки! Что бы я без тебя делала? — девушка снова сделал большой глоток. — Ну точно бы не пьянела на полу моей спальни под поим присмотром, — на что парень сам отпил из своей банки. Мао только фыркнула, театрально дёрнув носом в сторону, — Я вообще-то уже не маленькая. Мне в конце концов двадцать семь лет. Могу сама решить, когда хватит, а когда нет. — Двадцать шесть, если быть точнее, — брюнет устало потёр переносицу, снова делая глоток, который ему показался до боли горьким, чем все предыдущие. — Ну считай что нет, остался месяц. Немного округлила, ничего критичного, — пожав плечами, девушка откинула пшеничную копну за спину. Дракен только снова вздохнул и погладил ту по голове, — Это из-за него? Мао снова хмыкнула и оттянув ворот чёрной водолазки, в пол голоса ответила, — А вот и нет, сдался он мне. Как никак двенадцать лет прошло, пора бы уже забыть. Бывший заместитель «Свастонов» аккуратно приобнял блондинку за плечи и вытерев той накатившееся слёзы, переместил к себе на колени. Он её покачивал, словно убаюкивая и когда хватка более менее ослабла, аккуратно поставил её жестяную банку на столик. Девушка начала дышать глубже, плечи подрагивать и она уже смелее обняв парня за шею, уткнулась ему в плечо, проливая на его белую майку первые крупные слёзы, — Я не могу. Сколько пыталась, но всё заканчивалось в обнимку с бутылкой виски на моей кухне, — голос дрожит и шёпот срывается на хриплый крик. Тот самый крик души, который она сдерживает столько лет. По началу она его ненавидела. И эту ненависть подпитывала его словами, когда он её бросал, потому что наскучила. В тот миг земля пошла трещинами под ногами, а сердце будто биться перестало. Она чувствовала себя грязной. Использованной. И когда наигрались, её бросили. Выкинули на мусорку, будто использованный продукт. Она ненавидела всё сущее. Буквально взглядом всем показывала «Как же я ненавижу эту жизнь!». Пламя горело ярко, пока в один день она снова, совершенно случайно, не встретилась с ним взглядом. Их встреча произошла на одной из улочек, где как правило не будут ходить нормальные люди. Но они не из этого слоя общества, раз там встретились. И всё бы ничего, но ненависть мгновенно испарилась, стоило взглянуть в любимый омут. Её голову орошали страшные мысли, «Мой любимый Манджиро, как же я скучаю по тебе! Я так тебя люблю!». Она была готова простить ему всё, но он даже не взглянул в её сторону, пройдя мимо. Будто между ними не было той жгучей химии, которая с каждым вздохом выжигает лёгкие, но так сладко ощущать эту боль, что больше приносит удовольствие, нежели страдание. Все те прикосновения, слова, поступки и воспоминания меркнут на фоне его безразличия. Её жизнь снова пошла трещинами, чувствуя, как ломается её нервное равновесие. Так больно ей не было никогда. Не так больно, когда бросал. Ведь в глубине души таилась частичка надежды, среди всего облака ненависти. Казалось, будто в сердце повторно всадили нож, оставляя после себя глубокий кровоточащий рубец. И видимо он будет саднить даже сильнее и дольше, чем она это себе представляла. Хотелось сдирать ногти об асфальт, утопать в слезах и задыхаться, чтобы всё ушло. Чтобы больше не существовать в этой удушающей реальности. Это было выше её сил и она сорвалась. Буквально отрывками она помнит как на всю улицу накричала на него в отчаянии, бьясь в непрекращаемой истерике. Зеваки начали собираться вокруг девушки, пока ей в итоге врачи не вкололи успокоительное и увезли прямиком в больницу. Но она отчётливо помнит его последний взгляд полный сожаления и беззвучного вымаливая прощения. И всё будто бы встало на круги своя. Переключатель сработал сильнее недавнего препарата. Тело обмякло и потеряло всё желание сражаться с хрупкой гранью её эмоций и пониманием всей ситуации. Она теперь может беззвучно убиваться по нему всю жизнь, только помня нескончаемую черноту красивых глаз. Будто так было всегда и это наваждение кажется ей правильным. Ведь так она подсознательно может убедиться, что нашла своё место в этом чёртовом и до боли несправедливом мире. Лучше страдать, чем, наконец-то, забыть. Таков её вердикт. Из минутного помутнения, она снова в комнате с Кеном, укрытая его крепкими руками. От него пахнет лёгкой ноткой машинного масла вперемешку с ментолом и недавним пивом. Ей ещё никогда не было так спокойно горевать с кем-то в обнимку. Она предпочитала оковы терзающего душу одиночества, но и с ним это переживается в разы легче что-ли? Или это всё же отдача от алкоголя пошла. Прошло двенадцать лет с момента распада их крепкого коллектива и только пять лет назад, встретившись с Кеном в его автосалоне, они начали выпивать вместе. Сначала это были уютные посиделки с ноткой ностальгии и привкуса дешевого пива. Она и представить не могла, что променяет излюбленного «Джека Дениелса» на пойло, которое она когда-то не воспринимала за алкоголь вовсе. Эти встречи проходили раз в две недели, позже раз в неделю, а уже видятся чуть ли не через день. Они и до распада очень даже неплохо ладили, ведь тогда была жизнерадостная подружка. Она всегда была на веселе, правда только зацепи, как она могла вспыхнуть в возмущении и надавать по голове. Но стоило ей увидеть свою вечно мирную гавань, в виде лучшего друга её брата, как она начинала блеять и густо краснеть. Дыхание так и сбивалось, а Мао любила над ней подтрунивать, за что получала лёгкий удар в плечо и пару нелепых обзывательств. Эти воспоминания особенно дороги её израненному сердцу. Но и не меньше приносят боли. Они все обещали быть вместе и никогда не размыкать их крепкий дружеский кружок, но Эмма покинула их всех. Произошло это неожиданно и огорошило с такой силой, что хотелось разбиться об землю в лепёшку. Никто не верил. И многие не верят до сих пор. С её уходом ушёл и Майки. Тот самый лучик солнца, который всегда хотел только есть, спать, ну и может морды бить. Сейчас он предводитель одной из самых опасных группировок во всём Токио. А ведь он хотел совершенно другой жизни. Мечты так и остались мечтами в его сломленном детском мире. Как это происходит? Почему так всегда? Почему жизнь насмехается над по-настоящему добрыми людьми? Подкидывая всё больше палок в колёса, так и надеясь на их скорый провал. И вот, когда все пали, остались только они. Те самые два друга, которые до сих пор их помнят. Мао вцепилась в его майку и тихо спросила, — А ты как? Он спокойно ответил, но то, с какой силой он сжал ладонь в кулак, всё совсем наоборот, — Всё в порядке. Блондинка слабо негодует и хоть её тон хриплого голоса не поменялся, она злится и вяло мотает головой из стороны в сторону, — Нееет! Ты не в порядке. Поверь мне, Кен. Я знаю тебя не один год и уж точно знаю, когда тебе плохо. Парень резко стукнул по столу с такой силой, что банка с пивом подпрыгнула и разлила немного своего содержимого. Хорошо, что хоть не перевернулась полностью. В его тёмных глазах начала бушевать буря. Гавань отвергла покой, стоило ему вспомнить белое полотно её кожи и синие губы на том злосчастном столе. В тот миг мир перестал существовать, стоило её сердцу остановиться. Осознание её смерти никак не доходил до него, а он сам где-то далеко. Где-то в зелёном поле, сплошь усыпанным ромашками с ней под руку. Он фантомно слышит её смех, а жёлтые сердцевины белых цветочков напоминают ему цвет её глаз. Они такие нежные, светлые и настолько хрупкие, что хочется их укрыть от сильных порывов ветра. Лишь бы не задело. И он хотел. Хотел защитить этот прекрасный и такой простой цветок. Он дарил его душе покой, какой он не мог обрести нигде, где не было её. Он понимал, что он мог навредить. Всему, но только не ей. Он был готов всю жизнь стоять на посту и охранять её счастье и покой, лишь бы её никто не тронул. Поэтому так долго тянул. Медлил. Боялся, в конце концов, что может причинить боль. И этот страх гнал его любовь как можно дальше. Но стоило ей объявиться, как он обо всём забывал. Хотел быть с ней, еле касаться её рук, волос и таких желанных губ. Как в одно мгновение его рай ушёл. Остался в той самой комнате, где он в последний раз видел её. Казалось, будто она спала. Вот только неестественные тёмные круги под глазами говорили об обратном. Это не от недосыпа — это признак смерти. Кен был готов просить, умолять и унижаться перед кем угодно, если это позволит снова коснуться молочной кожи и ощутить родной запах духов. Увидеть её улыбку и всегда, всегда говорить, как она прекрасна. Ему много не надо — только её присутствие. Её тепло, любовь и забота стоят многого. Неужели он не заслужил быть счастливым? Неужели так много просил? Если всё же просил. Сколько ещё ему нужно сделать, чтобы обрести свой заслуженный покой? В тот момент он понял — теперь он одинок и больше никто не сможет сделать его счастливым, как могла та девушка. Её яркий образ, улыбка и свет её глаз убивает в нём всё самообладание. Слёзы наворачиваются на глазах, а ведь мужчины не плачут. Он скорбит и все эти двенадцать лет пытался жить дальше, но сейчас его разум помутился. Внутренний голос так и кричит, «Отдайся этой боли. Хотя бы раз. Только этой ночью. Позволь себе отдохнуть от этой тяжёлой ноши». Он держится до последнего, пока его голос не срывается в хрип, картинка плывёт от обилия слёз и дышать становится невозможно, — Со.мной.всё.хорошо. — но он терпит, пока его руки не касаются женские пальцы. Мао гладит его костяшки, почти невесомо касаясь давних шрамиков, со времён его деятельности в банде, — Всё хорошо. Ты можешь не сдерживаться. Я не осужу тебя. Не имею право, ведь мне тоже плохо, — после недолгой паузы она чувствует первую слезу на своей щеке и смотрит на его искажённое болью лицо. Спусковой механизм подействовал, он потерял себя. Стал свободным от сдерживающих цепей самообладания. — Я не могу без тебя, Эмма. Если бы ты знала, как сильно люблю. Я не успел, поэтому прости меня, — его голос срывается, плечи дрожат, а руки ослабли. — Знаю, родной, знаю… — и она стирает его слёзы — боль, которая таилась в его душе всё это время. Этот вечер воистину удивителен, ведь дальнейшие действия не мог предугадать никто. Они смотрели друг другу в глаза, пока в последний раз коснувшись его лица, — Ты так похож на него, — они слились в чувственном поцелуе. Это не они, их сознание где-то за гранью, а разум кричит «Опасно!». Никто не вправе их остановить. Две истерзанные жизнью души, страдающие по родным их сердцу людям. Она потеряла любимого парня и лучшую подругу, когда он потерял любимую девушку и лучшего друга. Градус в комнате растёт, а они растворяются в друг друге. Пытаются заполнить ту дыру, что оставили они — люди заставляющие дышать. Люди, которые являлись всем смыслом в их никчёмной жизни. Обжигающие кожу поцелуи везде, багровые пятна тому доказательство. Одежда летит на пол, а пара друзей с затуманенным сознанием падают на кровать. Они не соображают. Но и это не важно. Важны только чувства, эмоции и ощущения. Прочие мелочи не имеют значения. Позвольте, хотя бы сегодня согрешить и забыться в общей боли. Только тонуть, тонуть в этом омуте так усердно, как только они могут. Как только им позволяют их затуманенные ощущениями разумы. Они скользят взглядом, касаются разгорячённой кожи руками, целуют, шепчут, стонут и убивают всё то, что так причиняло им только страдания. Они видят, но в то же время слепы. Ослеплены своими фантазиями и желаниями быть с тем, кого они так любят и жаждут. Он тянет её за волосы до лёгкого стона, глядит в её медовые глаза, еле приговаривая, — Эмма… люблю… как же я люблю тебя. Она же смотрит в его тёмный омут, прося остаться с ней и никогда не оставлять одну. Слёзы удовольствия и полного блаженства текут по её щекам, которые парень охотно слизывает, гладя скулу большим пальцем руки. Она смотрит в какой-то момент в потолок и крепко, вцепившись в мускулистую мужскую спину, еле слышно снова просит, — Майки… прошу… будь со мной всегда. Они догорают будто спички, которые горят ярко, но очень недолго. А ведь так хочется пылать вечно, но есть одно «но». Они не те, кем хотят быть. Они не там, где должны быть и их окружают совершенно не те люди. Мао не Эмма и внутренне он это понимает. Ведь у настоящей Эммы не может быть голубых глаз и отросших тёмных корней. Она не та девушка, которая ему так нужна. Кен не Майки и внутренне она это понимает. Ведь у настоящего Майки нету дракона на виске и у него не такие широкие плечи. Он не тот парень, который ей так нужен. Они это прекрасно понимают, но и также понимают, что больше никогда не будут обсуждать случившееся. Они два убитых горем друга, которые вновь соберутся вместе и за баночкой самого вкусного на свете пива с улыбкой вспомнят прошлое и выпьют за него. Чтобы оставались только хорошие воспоминания. Они никогда не смогут быть вместе, точно также, как вернуть всех ушедших. Они те самые два друга, которые будут обсуждать всякую ерунду в компании друг друга, но только не те слабости, которые они сегодня вдоволь смогли ощутить на собственной шкуре. Смогли за несколько минут пережить самый счастливый отрезок их жизни, который догорел, словно поплывшая свеча на прикроватном столике.