Она впервые увидела его на партсъезде. Сердце пропустило удар, а уши пропустили выступление вождя. Его позиция была независима, как профсоюз, и могуча, как пролетарский гнев. И она поняла, что чувство будет бесконечно, как классовая борьба.
Он мог вечно любоваться пламенем революции, полыхающем в её глазах. Представлять, как гладит водопад густых, будто бороды основоположников марксизма, волос. А губы манили, словно головокружительная стачка. Она была скромна, как истина перед ложью, и чиста, как демократия по Каутскому.
Длинный язык большевика всегда мастерски затягивался на шее оппонента, но не мог и слова сказать против своей болотной русалочки. Она стала его мечтой, вожделенной и далёкой, как коммунизм.
Между ними промелькнула искра, но раскол «Искры» бурлящей рекой уносил их всё дальше друг от друга. Разлука затянулась, как президентский срок. От понимания, что их любовь запретна, антипартийна, сердце разбивалось на тысячи осколков, как народническая надежда миновать капитализм.
Но красная нить судьбы много лет спустя свела влюблённых снова. Однажды в августе их руки столкнулись — на столе лежал свежий выпуск «Правды». А бабочки в животе замахали крыльями с такой силой, что от них можно было подзарядить ветрогенератор.
— Ты — сердце бессердечного мира, дух бездушных порядков…
— Да признайся уже — богиня!
Он обнял её талию, нежно касаясь портрета Маркса на футболке, и отмечая, что ей больше пошёл бы Берштейн. В порыве страсти расцеловал, словно Брежнев, её щёки, вспыхнувшие цветом первомайской демонстрации. Две половинки РСДРП слились в жарких и долгих, как фракционные склоки, поцелуях. Он изучал её рот языком внимательно, будто это «Капитал».
— У Маркса и Энгельса такого не было. — смутился он.
— У Маркса и Энгельса и не такое бывало. — отмахнулась она, расстёгивая кожанку.
— Ты права. Хватит этого поступательного хода серого текущего соблазнения, пора действовать решительно и беспощадно.
...
— И всё-таки ты догадался… — затрепетала она, восхищённо прижимая к груди алую розу.
— Конечно. Ты же склочная, как меньшевичка. — признался он.
…
— Что у тебя было с тем кадетом? — он уже не мог различить, где ревнует как мужчина, а где как политик.
— Чай пили. — она невинно взмахнула пушистыми ресницами.
— Нравится, не нравится — не надо врать, красавица! — вспылил он. — Ликвидаторка!
— Было бы что ликвидировать! — съязвила она. — Сам ходишь налево!
— Оппортунистка!
— Отзовист!
— Ах ты ревизионистка мелкобуржуазная!
— Ой, всё.
Правильно Ленин говорит про логику меньшевиков — «Кто первый обиделся, тот и прав» — подумал он.
— Не отношения у нас, а священная римская навозная куча. Что ни день, то поступательный ход серых текущих скандалов. — упрекнула она.
— Скандалы — локомотивы отношений! — с вумным видом выдал он.
— Да ну тебя! — взвизгнула она. Живём как…
— Большевик с меньшевичкой. — грустно подметил он.
Любовь села в лужу и забрызгала парочку грязью. Ах, политика — дама капризная, как его бывшая. И упёртая, как её бывший.
Может быть, им всё же суждено быть вместе. Когда построят социализм путём мирных выборов парламента.
