Mea culpa

День у Петра Павловича Таирова не задался. Даже по обычным меркам. Он промок под дождём, ему нахамили в транспорте, а главное, минувшей ночью — в Самайн, когда грани между мирами опасно тонки, — он случайно впустил в реальность нечто невообразимо ужасное. И не менее ужасным обещало быть то, что с ним сделают, если узнают. Все инстанции, надзирающие за метафизическим порядком. И собственное начальство. И, вероятно, какие-нибудь высшие силы, которых, впрочем, он боялся куда меньше. Ответственность. Какое страшное слово. Почти как то мимолётное впечатление, что успело запомниться. Ну, по крайней мере, будет легко опознать и выловить... С этими мыслями Нумеродос понял, что совершенно не представлял, как справиться с такой задачей в конспиративном одиночестве. Разумеется, он, вор теней, был по-кошачьи зорок и ловок. Но также по-кошачьи предпочёл бы спать половину дня дома, а не гоняться за чем-то неведомым. Но был и удачлив: оно нашло его первым. Однако везение котов чёрной масти всегда слыло своеобразным — как говорится, с точностью до наоборот. За углом его поймали за пушистый капюшон. Мрак, осязаемый больше привычного, обернулся бархатным плащом. Скорый на реакцию Дос попытался сопротивляться, но проклятая тварь была вдвое крупнее и неизмеримо сильнее, и с лёгкостью заломила ему руки и шею, разрывая клыками воротник. «Уважаемая Таирова, приносим глубочайшие соболезнования, вашего сына загрызла морально-философская идея...» Ну уж нет. — Мы м-можем договориться? — взмолился Нумеродос, глядя в равнодушно наблюдающее осеннее небо. — Чего ты хочешь? Что тебе нужно в нашем мире? Ледяное дыхание обожгло беззащитное горло прямо над горячим бешеным пульсом, и от яркого воспоминания острейших зубов бросило в дрожь. Ниспадающее со шляпы перо невесомо коснулось веснушчатого лица, бледного от паники. — Чего я хочу? — отразил вопрос голос, необъяснимо неприятный, как услышанная со стороны запись собственной речи, ещё и искажённая в низкий тембр. — Au moins, я проголодался. Разум сузился до чистых инстинктов. Спастись, вырваться, выжить. Или, наоборот, отдаться во власть этой тьмы. Противоречие удивляло, но у Доса не было времени раздумывать. — У меня дома борщ остался, — выпалил он. — С топинамбуром... по семейному рецепту... Его смерть озадаченно задержалась. — Пытаешься сломать законы реальности и улизнуть на Изнанку, маленький вор? — В смысле? — Никто ещё не был добр ко мне. Это логически невозможно. Et bien, предложить накормить голодного — это же... добро?.. Пётр Павлович мысленно закричал от безысходности.