Я нравлюсь себе больше, когда я с тобой

— Я люблю тебя. — М-м, хорошо. Эрвин улыбается, слегка склонив голову — теперь разглядеть лицо Леви куда проще. Тот прижимается спиной к груди Смита. Оба лежат поперек дивана, и в таком положении обниматься на удивление очень удобно. Улыбка на губах Аккермана прекрасно дает понять, что все те колкости и отказы, которые то и дело сыплются на Эрвина — не более, чем шутки. Вот Леви растягивает губы в улыбке, и от этого его скулы становятся еще привлекательнее для поцелуев. Блондин целует того в мягкую щеку и сгибает одну ногу в колене. Теперь Аккерман прижимается к нему еще ближе. — Ты так жесток ко мне, — бормочет Эрвин, с трудом сдерживая смешок, одаривая темноволосого еще одним поцелуем. — Когда уже примешь мое сердце? В ответ слышится раздраженный вздох и Леви отворачивает лицо, лишь крепче сжимая пальцами ладонь Смита, в которую вложил собственную руку. — Хватит, — буркнул он, но в голосе тоже промелькнула плохо скрываемая улыбка. — Разве тебе не надоело постоянно признаваться мне в любви? Улыбка Эрвина тут же исчезает, а в груди что-то неприятно сжимается. Проходит мгновение. Тысячи мыслей и прожитых моментов пролетают за это время в голове Смита. — Это было грубо. Забудь, — так же тихо продолжает Аккерман, прижимая при этом чужую руку к своей груди. Внутри Эрвина слишком много чувств, а слов, чтобы их выразить (как обычно), ужасно не хватает. — Тебя это беспокоит? Леви кончиками пальцев обхватывает указательный палец мужчины и, приподняв, отпускает его. — А тебе от этого разве не неловко? — поднося крепкую ладонь Смита к губам, он касается костяшек легкими поцелуями. — Извини. Не злись. — Не злюсь, — отвечает Эрвин, потому что такие слова можно произнести лишний раз не задумываясь. Он правда не злится. Он чувствует что-то другое. Несколько отличающихся от злости эмоций. Много отличающихся от злости эмоций. Из-за Леви, лежащего у него на груди, дышать немного труднее, чем обычно. — Тебе от моих слов стало неприятно. Я сделал глупость. Ты можешь признаваться мне в любви когда захочешь, в любое время. — Но тебе это не нравится. — Ты знаешь, как я отношусь к таким разговорам... про чувства. — Но мы сейчас говорим про чувства. — Я знаю, — со смешком признает Аккерман. — Ненавижу это. Эрвину нужно еще мгновение, чтобы собраться с мыслями. В это время Леви начинает возню, и в попытке перевернуться задевает Смита локтем, угодив прямо в ребра. Последнему приходится отвести руку в сторону, освобождая пространство. Наконец, устроившись, Аккерман прижимается щекой к чужой груди, утыкаясь кончиком носа в плавную линию челюсти мужчины. Блондин слышит, как за стеной у соседей работает вентилятор. Из-за тонких стен, если напрячь слух, можно даже различить, как открывается ящик комода в их спальне. Его ладони опускаются на талию Леви, но одной он сразу же ведет выше, вплетает пальцы в темные волосы. Летняя жара убаюкивает. — Ты ведь знаешь, что я чувствую, верно? — негромко начинает Аккерман, а его слова еще сильнее заглушаются, врезаясь в мягкую кожу на шее Эрвина. — Даже если я не буду говорить об этом? — Конечно, — шепчет Смит, поглаживая мужчину по волосам. — Хорошо, — раздается также шепотом в ответ. Через пару секунд Леви тянется к подбородку Эрвина, касаясь его поцелуем. И Эрвин тает. — Мне просто неловко произносить это, — словно пытаясь оправдаться, добавил Аккерман. — Знаешь, я стараюсь показывать любовь другими способами. — Знаю. — Например, моя милая сторона. Только ты видел, каким я бываю милым. Смит смеется, прижимая того ближе к себе. — Леви, неправда. Ты ведь и сам не замечаешь, когда ведешь себя мило. — И когда это я прилюдно был милым? — Эм... Каждый раз, когда строишь моськи? — мужчина продолжает смеяться, и вся холодность, которая только-только начала зарождаться внутри, тут же трескается, испаряясь под натиском тепла Леви, которое просачивается обратно в сердце. — Ты правда никогда не замечал? Аккерман хмурится, словно битву проиграл. — Нет, я не милый. Я крутой. — Бесспорно, любовь моя. Ты крутейший, — уже и не пытаясь скрыть улыбки, соглашается Эрвин, и Леви поднимает в воздух кулак, словно ударить хочет. — Эй! — Смит замахивается ладонью и слегка шлепает брюнета по заднице, лицо его при этом становится серьезным, а из-за опустившихся бровей кажется даже суровым. — Успокойся, задира. Дернувшись от удара, Леви недовольно скулит, при этом схватившись за плечи Эрвина. — Ну серьезно, когда я кажусь милым? — Твое стандартное выражение лица — милое, — с этими словами мужчина аккуратно хватает Аккермана за подбородок. — Зато я бы никогда не позволил никому другому прикасаться ко мне вот таким образом. Надеюсь, ты знаешь это. Например. — За исключением Майка и Ханджи. Например. — Ханджи меня и не спрашивает! — продолжает протестовать Леви, дернув ногами в негодовании. — А Майк милый, и я ему вообще все позволяю. Устав от отстаивания собственной позиции, Аккерман надувает губы, а румянец на его щеках снова вызывает у Эрвина непреодолимую улыбку. Мужчина наклоняется и чмокает Леви. Когда он отстраняется, на чужом лице обезоруживающе отражается нежность. — Видишь, я сейчас веду себя буквально как ребенок, — тут же оправдывается брюнет. — И все это только для тебя. — Это неправда. — Прямо сейчас. Все это — лишь твое. Эрвин снова притягивает его к себе. Теперь их губы соприкасаются, и Леви чувствует улыбку мужчины прямо в поцелуе. — Я люблю тебя. Едва проговорив эти слова, Аккерман шумно фыркает и снова опускается на грудь Смита.