Mozzafiato — захватывающий дух (итал.)
Коридоры Лувра никогда не бывают пустыми. Кто-то приходит сюда, чтобы окунуться в мир искусства. Некоторые находят особое удовольствие в наслаждении атмосферой замка, хранящего секреты отца Бурбонов Генриха IV и волшебницы Екатерины Медичи, видевшего не одну казнь и приютившего не одно сокровище мирового культурного наследия. Заходят сюда и те, чей девиз: “In momento veritas”. Таких счастливцев часто можно увидеть отчаянно фотографирующими все экспонаты и таблички в залах и не менее отчаянно игнорирующими слова экскурсовода. Но вне зависимости от того, к какой группе вы причисляете себя, признайте: есть в музее одна картина, вызывающая одинаковые чувства у всех людей. Благоговейная тишина окутывает портрет молодой женщины с улыбкой, подобной изгибу светящегося полумесяца в ночном небе. С внезапно охватившей тебя робостью ты смотришь на великое творение великого человека. Странно, эта картина намного меньше, чем можно было бы представить, однако стоя напротив легендарной Джоконды маленькой себя ощущаешь именно ты. — Сердце у него было из камня, сдаётся мне. Застигнутая врасплох внезапным замечанием, ты оборачиваешься и сразу же сталкиваешься с искрящимся взглядом прищуренных, золотисто-каштановых глаз. Стоящий рядом мужчина был настоящим исполином, и каждое его движение выкрикивало слово “sprezzatura”, под которым знающие толк в элегантности итальянцы подразумевают роскошную небрежность. — Прошу прощения? Мужчина мягко улыбнулся, переводя взгляд на картину. — Меняются времена, эпохи, лица, а она так и остаётся прекрасной далёкой незнакомкой, навек запечатанной в холсте, безмерно прекрасной и безмерно одинокой. Покинутой всеми и даже художником, который когда-то решил запечатлеть её красоту.***
Осень во Флоренции всегда была его самым нелюбимым временем года. Леонардо с содроганием вспоминал скользкие грязные улочки, ведущие на площадь Санто-Спирито, одинаково серые дома в бедняцких районах, такие шершавые и грубые, словно строителям было некогда шлифовать камни и замешивать бетон, пыльные мешки и простыни, которые рачительные хозяйки вывешивали из крохотных запылившихся окон с толстыми металлическими рамами. Всё это безмерно удручало, лишний раз напоминая о его незавидном положении запертой в клетке птицы. Душа гения просила свободы выбора и действий, которая заканчивалась там, где начинался финансовый вопрос. Но с ней… После встречи с ней итальянская осень уже не казалась Леонардо такой унылой. Внезапно мелодию обрёл шелест листьев, по которым скользили юбки её скромного, почти безыскусного платья, когда она приходила на очередной приём в его мастерскую. Деревья окрасились в цвет меди, а их чудаковатые тени по ночам создавали такие причудливые фигуры, что мужчина, забыв про усталость и сон, начинал судорожно делать наброски мелькавших на стене фигур, пытаясь поймать фактуру, стремясь отобразить движение жизни. Да и дома во Флоренции оказались вовсе не такими мрачными. Теперь Леонардо мог часами рассуждать об архитектуре самой непримечательной таверны, если только это могло дать ему провести на пять секунд больше времени с ней. С самой прекрасной женщиной на свете. Умной, доброй и немного неуклюжей после беременности и рождения сына. Сына человека, который заказал её портрет. Чёрт. В тот день он решил сделать финальные наброски и прекратить эту пытку. Прекратить видеться с женщиной, которая была слишком чиста и непорочна, чтобы стать его, наплевав на запреты общества и голос совести. Basta. Поленья со скрипом потрескивали в камине, периодически отбрасывая алые блики на щёки Лизы. — О чём задумалась, bellezza? Наблюдая за ней из-под тоны лежавших подле него склянок с красками, различными жидкостями и благовониями, он почему-то решил, что вид её раскрасневшегося лица слишком интимен, чтобы отобразить его на портрете. Внезапно замерла рука художника, до этого механически метавшаяся от одного угла холста к другому. Улыбка. Такая простая, но такая сложная. Улыбка женщины, которая знала тайну, о которой никому не суждено догадаться. Женщины, которая давно приняла свою судьбу и была готова с гордостью следовать ей. Женщины, которая имела так мало, но ценила так много. Но если губы её улыбались, то глаза сверкали от слёз. По другу, который ворвался ураганом в её тихую жизнь. По художнику, который решил сделать из простой жены торговца тканями совершенство. По мужчине, которого она могла бы полюбить, если бы только они встретились чуть раньше. — Маэстро, я вышла замуж в 15 лет... Леонардо осторожно встал со стула, боясь спугнуть внезапно занервничавшую Лизу. Аромат её тела и волос заполнил его лёгкие, он сходил с ума от желания прикоснуться к ним, сейчас, вот прямо сейчас. — У меня родился сын, я уважаема среди родных и друзей, и я очень ценю это. Две крохотные слезинки брызнули из уголков её глаз, и Леонардо бережно поймал их пальцами, ненароком лаская горящие щёки женщины. Их носы почти соприкасались, и каждый мог почувствовать на своём лице дыхание другого. Леонардо ощущал запах оливкового мыла и бархата, Лиза — маслянистых красок и табака. Так близки, но бесконечно далеки. На секунду глаза художника и итальянской матроны встретились, и в этом взгляде было всё. Любовь, которая погасла, не успев родиться, тоска, щемящая грудь, и желание, греховное, такое опасное и притягательное. Сделай Лиза шаг, обхвати её прохладные руки его могучую шею, на которой сейчас так лихорадочно пробивалась жилка, и Леонардо был готов потерять всё. Славу, деньги, расположение властей, учеников и кров над головой. Но она молча смотрела на него, прося прощения за то, что не решалась сделать выбор. За то, что позволяла себе лишь мечтать. А он не смел ей мешать. — Однажды… Глаза мужчины щипало от предательских слёз. — …когда мы будем свободны и ты будешь просто Лизой, а я просто Леонардо, мы будем вместе. И уже навсегда.***
— Я не думаю, что он был жесток. Мы все находим разные способы признания в любви. Кто-то любит слова, а кто-то действия. В этот портрет была вложена душа, а потому он будет служить признанием в любви, которая не обрела счастливый финал, но прошла испытание вечностью. — Так для вас это...признание?, — сложно было понять, что скрывалось за улыбкой мужчины. Губы были сжаты в тонкую линию будто ему было больно, но глаза…Эти странные, словно увидевшие десятки сотен лет глаза были полны немого обожания и признательности. Окончательно оторвавшись от гипнотического взгляда темноволосой женщины, ты развернулась к собеседнику, награждая его первой, едва заметной улыбкой. — Верно. Кстати, меня зовут Лиза. — Лиза… Он словно смаковал произнесённое тобой имя, пробовал на вкус и всё никак не мог понять, как именно произнести его. Мужчина аккуратно взял протянутую тобой руку в свою большую, несколько шершавую ладонь. — И кто же ты такая, Лиза? — Если честно, я сама ещё нахожусь в поисках ответа. А пока что я просто я. Лиза, обычная женщина. А кто ты? Он сжал твою ладонь, и в этот момент разбилась стеклянная стена тысячелетий, разделявших одного мужчину и одну женщину. — Леонардо. Просто Леонардо. Улыбка Моны Лизы казалось стала ещё более загадочной. Она плавно следовала глазами за удаляющейся парой, будто обещая продолжить хранить секрет, разгадка которого будет будоражить умы ещё не одного поколения. О чём задумалась, bellezza? Ti penso sempre. “Я всегда думаю о тебе”.