O deliciae meae
- Это взаправду? - Великий король?! Хината пахнет Бразилией – солнцем, песком и прибрежными волнами. У него улыбка всё такая же яркая и широкая, он сам прямо как при первой встрече – громкий и шебутной, вьётся вокруг маленьким воронёнком и восхищается каждым его действием. На Ойкаву даже накатывает ностальгия. Хината пахнет Мияги – резиной мяча, спортивным залом и восхищением вперемешку с разочарованием. Он смеётся, когда Ойкава падает лицом в песок, но отшучивается - балаболит что-то про ауру превосходства. - Сегодня… На секунду, всего на секунду, я был сильно подавлен, но… После того как встретил тебя, я чувствую себя намного, намного лучше! - Тогда в следующий раз за ужин платишь ты. От Хинаты остаётся иллюзия его прошлого. Прошлого, где он всё такой же невинный, неловкий и нервничающий первогодка, шугающийся Ойкавы в туалете. У него настоящего взгляд острый и куда более раскрепощённый. Ойкава бы даже сказал возбуждающий, но это слово кажется таким неправильным по отношению к Хинате. После их первого проигрыша местным профессионалам, Шоё заваливает его вопросами. Ойкава отвечает терпеливо и с горем пополам переживает порывы потрепать Хинату по волосам или провести пальцами по мокрой от пота шее. На третий день это всё кажется Ойкаве помешательством. Хината прискакивает на пляж до, в перерывах и после подработки, носится вокруг Тоору босиком по горячему от солнца песку и улыбается ярко, предлагая снять ещё фоток, чтобы побесить Кагеяму и Вакатоши. И кто Ойкава такой, чтобы отказываться. Хината с ним перестаёт замыкаться в себе – он рассказывает, как чувствовал себя первые дни в Бразилии. Рассказывает, что Тоору для него, как глоток свежего воздуха. Шоё для Ойкавы как прыжок в Марианскую впадину – на глубине дышать также тяжело, но сопротивляться отчего-то не хочется. Странно всё это. Потому что они играют, оплачивают выпивку победителям, а потом валяются на уже остывшем песке, пока морская пена гладит щиколотки. То, как Хината смотрит на него в такие моменты, больше похоже на взрыв сверхновой. Он прожигает насквозь, изучает его всего вдоль и поперёк, и Ойкава чувствует себя лягушкой на тех самых дурацких лабораторных по биологии. Хината касается его живота сквозь футболку, и Тоору задерживает дыхание. У Шоё в глазах – бесята и целый ворох чувств и эмоций. У Тоору, кажется, тахикардия, а ещё экзистенциальный кризис. Потому что всё-таки приходится признать, что Хината возбуждающий. Что Хината Шоё, тот самый Хината Шоё – сексуальный, и эта черта, если приглядеться, проскальзывает во всём – в движениях, жестикуляции и взглядах. До Ойкавы долго доходит. Потому что Иваизуми был прав – слеповат, да и староват он для Бразилии и всех этих развлечений с красивыми молодыми парнями. Но чёрт его тянет в Рио. Забавная штука – судьба – и чёрт тоже смешным оказывается. У Хинаты неплохое чувство юмора. До Ойкавы долго доходит. Но когда Хината взглядом заволакивает в морскую пучину, а руку запускает под футболку и касается кожи пальцами, всё становится слишком очевидно. Они заваливаются в номер отеля так, словно их друг от друга оттащат и разошлют на разные концы света. Ойкава руками обводит чужие бока и слизывает калю пота с шеи. И, боги, он не зря мечтал об этом несколько дней подряд. Хината под ним податливый и мягкий, словно масло, стонет тихо, в противовес своему шумному и взбалмошному образу. Прячет лицо в сгибе шеи и держится за плечи Ойкавы так, словно он спасительный буёк в центре моря. Хината не против, когда Ойкава переносит его на кровать и нависает, снимая футболку. У Шоё – взгляд голодный и открытый настолько, что Тоору почти больно. Он пальцы запускает в рыжие колосья волос и кусает за шею, языком впитывая бешено скачущий пульс. Шоё ногтями царапает грудь и задевает сосок. Тоору мычит ему в плечо и дрожит на выдохе всем телом. Потому что, чёрт возьми, а это точно законно? - Мне 21, Ойкава, конечно это законно. Хината Шоё – маленький дьявол, смотрит на него хитринками и привычной мягкой улыбкой, зарывается пальцами в волосы и притирается ближе. Тоору стонет и упирается лбом в грудь, лишь бы спрятать лицо. Хината - шум волн, белая пена, скорбный крик буревестника. Неуловимый, не жалеющий тела и сердца. Хината - недосягаемое дно океана, уходящее через ядро земли в самый космос. Не дотянешься, не коснешься, не проверишь. Хината - под его пальцами, на белом полотне простыни, красками на холсте, стонами в ухо, ногтями под кожу. Ойкаве кажется, что он на грани. Ещё шаг и он рухнет с волнореза вниз. Туда где целуют белые пены и где не коснуться дна. Хината повторяет его имя – судорожно, на выдохе, так, что по позвоночнику разбегаются мурашки – и растекается светлым «беж» под его руками. Заполянет пространство, как вода - лёгкие утопленника. Ойкава думает, что его уже не спасти.ostende mihi amor tuus
Тоору справляется почти со всеми своими пунктами, кроме пункта о глупых влюблённостях. Потому что утром просыпается из-за ощущения чего-то тёплого на щеках, а открыв глаза натыкается на топлёный шоколад. Хината смотрит с нежностью и чем-то щемящим у сердца. - Доброе утро. Ойкава сглатывает. Потому что у Хинаты голос хрипящий, а ещё такой родной японский выдохом в губы кажется слишком неправильным и порочным одновременно. Тоору не сдерживается, целует в отместку в губы быстро и ерошит и без того встрёпанные волосы. - Доброе. Я приготовлю завтрак, сделаешь кофе? Хината кивает энергично и позволяет Ойкаве ещё несколько минут зацеловывать его щёки и проступившие от жаркого солнца веснушки.Et vale, deliciae
Шоё тренируется с ним жаркими днями, навещает после подработок в номере отеля и ночует в его объятиях, до этого сбивая простынь на двуспальной кровати и из раза в раз разбивая Ойкаве сердце своей открытостью и простотой. Последнюю ночь в Рио Ойкава не спит – смотрит на спящего, уткнувшегося лбом в грудь Хинату, и пытается сдержать глупых стимфалийских птиц, что точат о рёбра когти, недовольно ворочаясь на импровизированных жердях. Хината слишком хороший. А ещё, даже находясь в руках Ойкавы, он слишком далеко. Прямо как морская ракушка, переливающаяся глубоко-глубоко на дне Марианской впадины. Ойкава – глупый дурак. И уведомлённый в три часа ночи по переписке Иваизуми беспрекословно с ним соглашается. В их последнее утро, улыбка Шоё и их традиционный завтрак никуда не девается. Он провожает его до автобусной остановки, где можно поймать маршрутку до аэропорта и щебечет что-то про своё новое прозвище. Ойкава улыбается. Потому что дурак-дурак-дурак. И рад даже, что уезжает. Потому что так и забыть будет легче и может быть показались ему эти чувства и не было ничего. Потому что может быть ему привиделся тающий на белых простынях под его прикосновениями и губами Хината Шоё. Привиделся жар чужого тела и звучание собственного имени из приоткрытых в стоне губ. Хината, приподнимающийся на носочки и целующий его в уголок губ мало похож на наваждение. Но улыбается он всё также ярко. - Удачи тебе в Аргентине! Когда станешь популярным, не забудь дать мне автограф! Ойкава напоследок целует его в висок и улыбается, пытаясь скопировать чужую во все тридцать два. - Ах ты, мелкий негодник, я и так популярен! Хината вытягивается по стойке смирно и приставляет руку ко лбу, выкрикивая громкое «есть, капитан». Да, Ойкава будет скучать. Садясь в маршрутку, он сквозь мутное стекло смотрит на скачущего и машущего Хинату и улыбается мягко. «Иваизуми, я такой непроходимый дурак. Когда я приеду на каникулы в Токио, не забудь поколотить меня, чтобы я больше таким не был» «Я, конечно, рад твоим приступам самосознания, но давай лучше поговорим, когда ты прилетишь, окей?» «Бука ты, Ива-чан» Хината присылает ему фотку с пляжа – грустящий дуэт «купи пива» и свою широкую улыбку. Когда Тоору прилетает в Аргентину, телефон, с которого пришла фотка, оказывается не обсуживающимся.