порыв

вопрос застал врасплох. как по книжке выбил весь воздух из легких, скаканул куда-то в ребра, сжимая сердце и желудок, пробежался по рукам насекомыми и подкосил колени, заставляя предательски нелепо приземлиться на что-то мягкое – благо, хотя бы не на пол. спину грыз мороз, лицо обдавало горячими июльскими лучами от незашторенного окна, пальцы быстро, почти панически перебирали веревки на спортивных штанах, пока в глаза – к сожалению или счастью? – не впивались чужие. обычный вопрос – обычный ответ. но вопросы, что задают вот так – спиной, удушающе-спокойно и сверля взглядом стену – точно не несут в себе стандартного смысла; и ответ, до тошноты сладкий и до эйфории мерзкий, не входит в категорию нормальных. такой вопрос задают на первом свидании, в той херне со сто с чем-то вопросов, чтобы узнать друг друга ближе или даже влюбиться. такой ответ ожидают признающиеся за школой подростки, смущенные и не знающие, как подобраться к своей пассии. это настолько неправильная и глупая сцена, что все внутри переворачивается от облегчения, дрожит от исполнившегося желания и лупасит от слишком высокого пульса. зрачки бешено носятся по комнате в попытке зацепиться за что-то другое, кроме как напряженную, ожидающую фигуру, останавливаются на стоящей почему-то до сих пор фотографии. три пары знакомых глаз, кажется, смотрят с осуждением. или он это придумал сам – не ясно. дыхание переводится привычно и совсем механически, настраивает на заевшую пластинку, покрывает коркой мозг. на тишину лишь слышимо усмехаются – звук булькает где-то в виске, болючий и отвратительный. «не ожидал чего-то другого» – висит в воздухе, несказанное, ядовитое и предсказуемое. снова прерывает молчание хлопок дверью – импульсивный и дурацкий. идти ему, кроме этой квартиры, все равно некуда. пачка чужих тонких сигарет неприятно распирает карман – раньше внимание на это не обращалось, ну, совсем. плюс первого этажа в том, что можно курить как в сериалах – на закате, в белой майке, наблюдая за веселящимися соседями на улице. так говорит эрен. он сидит вдалеке детской площадки, несильно толкается ногами, раскачивая качелю, и совсем не смотрит в сторону своего дома. табак между губами необычайно мелкий, слишком слабый и чересчур быстро кончающийся. третью сигарету брать без разрешения будет совсем неприлично. «ты в кого-нибудь влюблен?» влюблён. конечно влюблен, разве может быть иначе? от осознания тогда впервые обдало чем-то липким и ледяным в грудной клетке, сожрало все мысли, не оставив ничего, кроме всепоглощающего ужаса. потом стало немного легче – чувства скрывать несложно, если у тебя в этом есть опыт. будто он занимался в этой жизни чем-то другим, кроме как истязанием себя. эрен заливался смехом, смотря какие-то свои ролики в тиктоке, делясь впечатлением с ним, тепло клал голову на плечо и только толкался теснее, позволяя обнимать себя крепче. порыв быстрее здравого смысла – но эрен никак не отрывается, не отталкивает и не ругается; кажется, довольно урчит, когда его волос касаются губами, наслаждаясь лаской – пока в чужом мозгу крошится любое оправдание. в тот день общая фамилия стала сродни проклятию. пока он терпеливо наблюдал за упрямо отвернутой от него фигурой, солнце окончательно зашло за горизонт, и двор погрузился в легкий сумрак. эрен, засранец, мог провести там хоть всю ночь, сваливаясь от усталости под утро, но гордо выстояв, вернувшись лишь тогда, когда такси подъехало к подъезду, а в квартире остался только запах чужого одеколона. зик натягивает ветровку, во второй карман штанов запихивая бумажник, хватает кофту в левую руку, правой открывая дверь. эрен не двигается, когда на его плечи падает мягкая ткань; чужие пальцы в завершении специально бегло касаются, но не вызывают никакой реакции. — я там у тебя пол пачки скурил, пойдем купим? киоск встречает холодным свечением и прохладой от кондиционера – девушка, живущая, вроде бы, в соседнем доме, слабо улыбается, последний раз делая глоток из кружки, вставая и плетясь к кассе. на ее пальце блестит серебряное кольцо – не самое дорогое, но красивое и определенно выбранное под стать носящей. когда он увидел ее с мужем впервые, в груди не ёкнуло ничего, не сдавило и не сломалось. сейчас зависть кусается и собирается откусить самой себе голову в попытке удалить эмоции из всех отделов в этой поломанной голове. эрен мнется у выхода, без интереса водя глазами по витринам, держит руки в карманах кофты и кусает губы – в мыслях невольно пробегает то, что пробегать не должно. зик сует ему пачку, быстро прощаясь и выходя на освещенную фонарями улицу. эрен шагает следом, топает и молчит, пробивая глазами в чужой спине дырку. превосходно тихо – и можно было бы, конечно, поговорить, спросить об и так известных планах на завтра, о друзьях друг друга, о погоде, в конце концов. зик застегивает ветровку, недовольный внезапно прилетевшим ветром, таким же, как и щемящее ощущение в груди, вот только – ветер уйдет, а это упёртое, неуклюжее и зеленоглазое останется здесь, наверное, до самой его смерти. квартира не успевает остыть – любимая, окутывающая запахом безопасным и нежным, и плевать, что едкие ноты катастрофы уже впитались в стены. эрен сделал шаг на пути к полному разрушению – первый шаг, очень важный и очень тяжёлый. дальше не легче, но он все также будет пробиваться, перепрыгивать через преграды, падать и вставать, и от этого никуда не деться, хотя очень (не)хотелось бы. обреченно вздыхая, зик ставит чайник. руки греет не столько кипяточная чашка, сколько быстрое соприкасание его пальцев с пальцами, передающими кружку. эрен все также молчит, но садится рядом, включая телевизор – зик не смотрит совсем, делает один единственный глоток, ставя напиток на столик. эрен приваливается к его боку, трется щекой о плечо, ластится, ища и требуя. зик не поддается порыву, нет, просто позволяет себе немного отплыть, кладя голову на чужую в ответ. такой вопрос не задают, чтобы узнать об отсутствии или присутствии кого-то совсем другого в чужом сердце – его задают, чтобы найти взаимность. такой ответ не дают в ситуации, подобной их – такого ответа в их ситуации вообще не должно существовать. телевизор пестрит картинками какой-то семейной драмы, клишированной, стандартной, нормальной. эрен лезет горячими руками под майку зика, впивается ногтями, жмется и утыкается носом в шею. дышит в кожу, едва касается облизанными по сто раз губами, все еще ощутимо обкусанными, и, разумеется, ждет инициативы чужой, зная как себя, что ее не будет. но себя эрен, вообще-то, знает плохо – и зик с трудом выпутывается из чужих рук, поворачивается в сторону, закидывая ноги на диван, и теперь в его глаза – к сожалению или счастью – впиваются чужие. эрен светит зеленью и чистой речкой, смотрит задушено-влюбленно и нездорово-привязано, встречая точно такой же взгляд на себе, тянется ближе, почти падает лицом в ладони, свои сжимая на крепких бедрах. все «за» и «против» взвешиваются снова и снова, бегают в панике по всем отделам головного мозга, держат в напряжении каждую мышцу, гонят сердце и расширяют зрачки. конечно, «против» подавляющее количество. губы на губах ощущаются приятнее, чем на коже. эрен кусается, тянет резинку чужих штанов вперед, издевательски отпуская и жарко выдыхая в поцелуй, когда его хватают за бедра, усаживая к себе на колени. в голове никогда не было образа, как это могло бы быть – зик не позволял себе думать, представлять, желать. и, кажется, зря – эрен напористый, активный и быстрый, но зик забирает больше, отдает больше, хочет намного больше. он сжимает чужие ягодицы, отрывается от его рта, опускаясь к шее, мокро мажет губами, прикусывает, только сильнее смыкая зубы, когда рука эрена лезет в штаны, сжимая, растирая, двигаясь в нарочито медленном темпе. в экране что-то громко разбивается, заставляя вздрогнуть – битая посуда не вызывает дичайшего интереса, так что эрен тянется к пульту на столике, выкручивая громкость до минимума. зик смотрит с легкой трезвостью, с трудом облизывает пересохшие губы. — тебе не кажется, что это пиздец? эрен откладывает пульт, возвращаясь на свое, как считает он, законное место, вскидывая брови и поднимая подбородок. — что именно? то, что мы братья, или то, что моя рука у тебя в штанах? — оба. лоб на плечо – это было бы чем-то совсем щенячьим, если бы не большой палец на чужой головке, определенно обещающий выполнить свою работу. — ну, откровенно это пиздец. — зик возвращает руки на бедра эрена, скорее придерживая, чем хватая так, как было несколько десятков секунд назад. — но первое уже не изменишь, а вот второе… зик невесело усмехается, но не отвечает, ведя рукой к ширинке джинс. касается пальцами замка, вертит собачку, надавливает медленно и как-то задумчиво. эрен слабо напрягает руку, лезет к уху, обдает обжигающим и заманчивым «а дальше?», кусает мочку, ведёт языком по раковине, создавая контраст температур между слюной и дыханием, и зик подавляет стон – и правда, а дальше? неудивительно – внутри остаются все «против», их миллиарды, они сплетены между собой, и каждая причина объясняет другую. «за» – это тупое, эгоистичное «хочу», которого сполна хватает эрену, чтобы призывно качать бедрами, бесстыдно кусать нижнюю губу и просить двигать рукой быстрее, дроча в ответ совершенно также. зик вылизывает чужую шею, рвано вбиваясь тазом, закрывая глаза, когда в перепонки бьет задушенный стон. эрен устало переводит дыхание, упираясь головой в грудь брата, не спеша вытаскивает липкую руку из штанов, звучно довольно улыбается, не сопротивляясь неуверенной руке на своей спине. зик растрёпанный и все еще красный – смотрит в знакомой манере, и эрен закатывает глаза. — все, никаких оправданий, теперь ты обязан на мне жениться. ему в ответ моргают, переваривая глупую шутку, затем переводя более спокойный взгляд куда-то в бок. с фотографии все те же осуждающие взгляды. эрен зовет с собой в душ, отмыться от позора на роду и, наверное охладиться для будущего разговора. по крайней мере, так думается зику. снимок, кажется, случайно оказывается стеклом вниз на деревянной тумбе.