Overthinking alarmists

Готэм никогда не спит. Но в доках темно, и кажется, что сегодня всё иначе. Все, кто хоть каплю интересуется жизнью города, знают, что сегодня в доки лучше не соваться - пристрелят только так, там сегодня разборки мафии. У всех есть здравомыслие и инстинкт самосохранения. Но не у Джима Гордона. Джим Гордон получает по голове раньше, чем успевает выйти на открытое пространство. Его гулкий вздох разносится по всему складу, заставляя говорящих настороженно затихнуть. Его безвольное тело волочат по полу какие-то громилы и бросают под ноги Пингвина. Пингвин даже не смотрит на него, лишь пренебрежительно кривит лицо и возвращается к разговору с подозрительного - вот уж неудивительно - вида мужчиной. Когда Джим приходит в себя, первое, что он видит - острые носки лакированных туфель Освальда. Мужчины все еще говорят, и, насколько Джим может судить, сделка у них крупная. Джим слегка дёргается, и нога Освальда, плавно и совершенно ненавязчиво, но абсолютно точно намеренно, прижимает к земле его рукав. Двигаться запрещено. Джим не знает, как долго говорят мужчины, но все его тело уже начинает ныть. К его вящему сожалению, он не может разобрать ни слова - одно ухо прижато к земле, голова гремит, а произносимые почти шепотом слова совершенно не хотят формироваться в полноценные предложения. Вскоре начинается какое-то оживление. Кажется, сделка прошла успешно. Освальд убирает ногу с его костюма. Наконец-то. Джим поднимается с земли и садится на колени - голова еще слишком сильно кружится для того, чтобы вставать на ноги. Освальд смотрит за отъезжающими машинами. Джим осторожно поднимает голову - проверяет, насколько все плохо. Освальд напряжен. У него поджаты губы и сведены брови, костяшки пальцев, сжатых на трости, побелели, а кончики пальцев и нос покраснели от холода, и весь он вытянут по струнке. Джим думает о том, что это ещё не Освальд - это всё ещё маска Пингвина, короля Готэма, но даже так он ужасно красив. Джим думает, что ещё не до конца пришел в себя. - Вставай. - Голос у Пингвина тихий и строгий, напряженный так же, как и все его существо. - Надо поговорить. Джим встает плавно - перед глазами все плывет. Машина подъезжает резко, пугает его. Пингвин открывает ему дверь и ждёт, пока он сядет. Джим садится и откидывает голову назад - ему нравятся машины Освальда. В них спокойно и почему-то кажется, что безопасно. С Освальдом то же самое. Ему нравится Освальд. Джим чувствует капельку разочарования, когда Освальд садится вперед. Джима пугает, что это всё ещё Пингвин. За столько лет их знакомства Джим точно научился читать эмоции Освальда и различать его маски. Но Джим ещё ни разу не видел Освальда таким. Тихим, напряжённым, игнорирующим всё, застрявшем где-то у себя в голове. "Разочарованным" - подсказывает разум. Джиму больно. Они едут не в клуб, как, сидя с закрытыми глазами, думает Джим, а куда-то, где он еще не был. Когда машина останавливается, Пингвин выдает водителю распоряжения и выходит. Джим слышит, как открывается дверь, и Пингвин велит ему выходить. Джим вываливается на свежий воздух и с удивлением вдыхает запах леса. Машина уезжает. - Где мы? - Джим поднимает на Освальда вопросительный взгляд и дышит глубоко и медленно. Освальд не отвечает. Смотрит в ответ как-то печально, разворачивается, и идет, хромая, по тропинке. Свет зажигается автоматически, когда они подходят к дому. Дом небольшой, но красивый, и по всему видно, что дорогой. Освальд открывает дверь и пропускает Джима вперед. Джим смотрит на него слегка недоверчиво, но заходит. Освальд заходит следом и включает свет. Дом кажется Джиму не слишком обжитым, но в каждой детали чувствуется Освальд. Джим стоит, прислонившись к стене в коридоре, и ждет. Освальд снимает пальто и убирает трость, стягивает ботинки и, расстегивая на ходу жилет, ведёт Джима в гостиную. В гостиной стоит вычурный диван и стеклянный кофейный столик, а на полу лежит ковер, который даже выглядит мягким. Освальд машет рукой на диван, предлагая Джиму присесть, а сам идет к бару и достает два бокала и бутылку коньяка. Джим садится и смотрит за его действиями с настороженностью и удивлением. Они молчат, пока Освальд разливает напиток в стаканы, молчат, когда делают первый глоток, молчат, когда стаканы опустошены уже не в первый раз. Кажется, это действует на Освальда как терапия - его плечи опускаются, взгляд затуманивается, он смотрит куда-то за спину Джиму, сквозь окно, тонкие пальцы путаются в темных волосах. Джиму кажется, что он, всё-таки, влюблён. Несколько бокалов спиртного позволяют принять эту мысль. Когда Джим выныривает из своих мыслей, оказывается, что Освальд смотрит на него в упор и мерно крутит стакан в руках. - Тебя могли убить. - Взгляд Освальда проясняется. В нем сквозят злость и страх. Джим не помнит, когда Освальд снял с себя большую часть одежды, но сейчас из-под расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки торчат тонкие ключицы, и Джим не может не смотреть на них и не думать о том, какой же всё-таки Освальд хрупкий. "И ты посмел разочаровать его" - скребётся в голове голос. - Я коп. Меня в любой момент убить могут. - Джим сам удивляется тому, насколько успокаивающе-мягко у него получается говорить. - Я бы не хотел, чтобы ты умер на моих глазах, знаешь ли. - Освальд криво и грустно усмехается. Джим думает с трудом - он будто зачарован. - Почему? - Он знает точно, что не получит такой ответ, какой хочет услышать. Более того, он не получает никакого. Освальд только хмыкает. Джиму хочется говорить. Джиму хочется говорить об Освальде. - Ты злишься на меня? - Нет, не злюсь. - Освальд всё ещё поджимает губы и смотрит прямо в глаза. Джим не помнит, какой это стакан. - Тогда что? Что-то же точно происходит. - Джим наклоняется вперед, кладет локти на колени. Освальд сидит по-турецки на полу и держит руки на столике. Сквозь стол видно, как он шевелит пальцами на ногах. - Тебе холодно? Поговори со мной, Освальд. - Мне это не нравится. - Освальд переводит взгляд на стакан и понижает голос почти до шёпота. - Не нравится, что я люблю тебя. Тишина звенит в нетрезвой, больной голове Джима. Он не знает, как долго он молчит, но за все это время Освальд не шевелится и не издает ни звука. "Крошечный" - пролетает в голове у Джима. - Освальд. - Джим говорит мягко и как-то с хрипотцой. Освальд ссутуливается ещё больше и поднимает резкий взгляд, в котором слишком явно прослеживается паника. Джим слегка улыбается и мотает головой. - Подожди секунду, это сложнее оформить в слова, чем я думал. Освальд ждёт. Освальд бы и вечность прождал, но Джиму хватает минут пяти. Он тянет руку и мягко гладит Освальда по уху. Освальд ничего не понимает. - Я всегда думал, что ты сильнее, чем я. - Джим улыбается и теребит пальцами темную прядку волос. Джиму тяжело говорить. Он давно не говорил таких слов, и теперь ему сложно решиться. - Освальд, я... Мне жаль, что ты это чувствуешь. В нашей с тобой ситуации это так... Лишне. Так сильно не вписывается, что, честно, дышать тяжело. Джим мотает головой, пытаясь не сделать или не сказать лишнего. Он может любить Освальда про себя сколько угодно сильно, он вытерпит всё. Но вот Освальд, Освальд так не может, Освальд слишком эмоциональный, Освальду нужна отдача, иначе он совсем зачахнет. Джим не знает, что делать. Соврать ради общего блага? Сказать, наплевав на все, правду? Сказать правду, но соврать, чтобы остаться на расстоянии? О, Господи, за что ему это мучение, за что ему это глупое, непокорное сердце, за что ему это чудо, которое совсем потеряло себе место и не смеет вздохнуть, готовясь заранее к худшему? Джим не знает, разум у Джима отказывается работать. Джим ставит на столик стакан, сползает с дивана на колени. Его рука все еще гладит лицо Освальда, и он не смеет (не может, не хочет) её убрать. Он тянется, наклоняется вперед, боясь, что Освальд отстранится, и медленно, осторожно касается губами лба Освальда. Освальд не дышит. Освальду хочется плакать и капельку больше ясности в жизни. Джим садится на пятки, и его глаза на уровне глаз Освальда. Освальд теряется и предпочитает закрыть свои. - Мне жаль, что тебе не нравится это чувство, Освальд. Потому что я живу им. Живу тобой. - Освальд глупо, неверяще хихикает и улыбается своим мыслям. Наверное, ему кажется, что если он откроет глаза, то окажется в комнате один. Но Джим не собирается никуда уходить. Он почти ложится на стол, притягивая Освальда настолько близко, насколько это вообще возможно, целует его в висок и утыкается ему в шею. Освальд трется подбородком о его затылок. Джима это успокаивает. Он целует Освальда в оголенное плечо, в ключицу, в шею, в подбородок, в нос. Освальд всё-таки плачет. Джим вытирает ему слезы. Джим думает, что так нельзя. - Я тебя люблю. - Говорит Джим и перестает дышать. Освальд распахивает глаза, и Джим смотрит прямо в них. - Я так невыносимо глупо влюблен в тебя, Освальд. Не потому, что ты глупый, если что, а потому, что я хочу говорить и делать глупости. Можно я поцелую тебя, Освальд? Освальд кивает, и Джиму страшно облажаться. Джим проводит руками по скулам и кладет их Освальду на шею. Казалось бы, куда еще ближе, но оказывается, что этого недостаточно. Джим мягко касается губами уголка улыбающегося рта Освальда, и Освальд смеется, потому что ему щекотно, а ещё потому, что он нервничает. Реальность как-то расплывается, а Джим думает, что их поцелуй выходит каким-то чрезмерно целомудренным, но он боится напугать Освальда, который жмурится и похож на кота. Джим смеется этому сравнению. Но едкое чувство фантомной опасности где-то там, снаружи, не дает ему покоя, заставляет думать о том, что все зря, что это ошибка, что он навредит всему, что было построено за все эти годы. Джим слишком много думает. Освальд углубляет поцелуй и Джим не думает вообще.