Голос, в котором он так нуждается.
Голос, которым никак насытиться не может.
***
Зрачки некроманта уменьшились до размера икринок, судорожно перебегая с места на место. Его до посинения холодные руки безостановочно тряслись, а левая нога давала о себе знать, предательски подрагивая в такт вместе с нижним веком правого глаза. Казалось, что совсем немного и уже вот-вот пробьётся через грудную клетку горячее сердце — разорвёт наконец эти жалкие оковы, что так хрупки и ненавистны. Но оно лишь кричать сквозь рёбра продолжает отчаянно, постукивая издевательски. Всё быстрее и быстрее.Тук-тук-тук, тук-тук-тук...
Сейчас в комнате темно и на редкость... Тихо? Никаких опасных заклинаний, громких ругательств и разбитых вдребезги колб... Здесь настолько тихо, что Лакрица, кажется, помимо собственного моргания — может услышать ползающего по стене паука. И это лишь сильнее напрягает. Всё, чего он сейчас жаждет услышать, что наконец угробило бы эту уже итак мёртвую тишину — телефонный звонок. Всегда такой неожиданный и ужасно надоедливый... Сейчас нужен был ему так, как никогда раньше... И ведь знает же — телефон не зазвенит, пока в него не позвонят. Знает, но всё бездействовать продолжает. Некромант ни за что не возьмётся за трубку, что с виду так тяжеленно черна. После — он точно не сможет набрать злосчастный номер своими костлявыми пальцами, что дрожат так безудержно — словно тонкие ветки солодки, ветерку лёгкому повинующиеся. И всё же, прекрасно понимает — если не позвонит она, то звонить придётся ему — некромант ведь не сможет вытерпеть до следующего, такого же томительного дня. Слишком уж долго он ждал, чтобы так просто упустить этот шанс. Лакрица это понимает. Не столько он глуп, сколько труслив. И душевное покалывание это — местами горькое, но такое сладкое — было ему чуждо. Не горько ли — бояться того, кого так сладко любишь? Не знает — не испытывал раньше. В какой-то мере и сам некромант, если не принимал, то кое-как признавал всю абсурдность ситуации. Кто бы мог подумать, что нечто настолько обыденное — вроде простого телефонного звонка — в одно мгновение заставит великого мага испытать самый яркий, самый красочный в его жизни спектр чувств? И вот уже мгновение это — растянулось на минут так тридцать, если не сорок. Через свистящую тишину его вдруг оглушает режущая боль в висках, вырывающаяся вместе с тёмными локонами. Вырванными локонами, что в ладонях своих липких он сжимает, ногтями царапая вены, сквозь кожу выступившие — словно не кожа это вовсе, а тонкое-тонкое тесто. Лакрицу собственные мысли жадно разжёвывают, не оставив ни крошки. Сейчас он был готов на всё, лишь бы не сорваться в порыве нахлынувших эмоций. Лишь бы единственный звоночек нежно приласкал его покрасневшие ушки, пустив по всему телу дрожь приятную — каждую костяшку обсосавшую. А все мысли были только пропитаны этим звонком — от художницы, рисующей сливочным маслом. Несмотря на это, некромант был готов на всё, что угодно, лишь бы услышать самые горьчайшие слова... Её слова. Он думал о том, как прекрасно было бы, позвони ему Брецель во время своего нервного срыва, во всех мельчайших деталях разливая драму о неудавшейся картине. О том, как один крошечный мазок превратил произведение искусства в глупое посмешище, как материал с непроверенного ею источника — оказался жалкой подделкой, и как долго она ещё будет переделывать этот "плевок красок", заполняя очередной пустой холст. Когда это произойдёт, то телефон этот наконец зазвонит, заставив Лакрицу проглотить свои намертво застрявшие в горле тревоги. Тогда появится у него возможность утешить выбитую из сил беднягу — не без запинок нашёптывая каждое приторное словечко, которое ему только известно. Некромант — в дальнюю коробочку — гордость свою запрёт, дабы как можно красочнее обрисовать художнице свои горько-сладкие чувства. Расскажет о том, как расцеловал бы её золотые руки, будучи одурманенным приятным ароматом её волос. Выжмет из своего разума всё до последней капли, не забыв присластить щепоткой красивых эпитетов. Лакрица не остановится, пока не разжуёт все свои хотелки — пока ей не станет лучше...Тик... Так... Тик... Так...
Стоило только отбросить все мысли наперёд, как из всего этого незатыкаемого потока вывод напрашивался сам — Лакрица не мог больше ждать. Он был на пределе. Под бесконечное тиканье часов некромант успел неоднократно сойти с ума. Слёзы побежали сами, размывая всё видимое, а вслед за ними — от подушки отскочили несколько приглушённых смешков. Ещё чуть-чуть — и в истерике он рассмеётся. Ещё чуть-чуть — и в море слёз он захлебнётся.***
Наконец... Лакрица успокоился. Веки так и намеревались прилипнуть друг к другу, одни его локоны торчали в разные стороны, пока другие — безжизненно валялись на полу, а уже в край изношенная, местами чуть порванная мантия — впитала в себя весь мерзкий пот. Хоть некромант выглядел измотанным, сейчас ему не было никакого дела до собственной внешности — на этот раз он не мог перестать полыхать от счастья. Уголки губ были заметно приподняты, на бледном лице его — румянец разгорелся, а глаза, от слезинок горьких раскрасневшие — сейчас сверкали, словно два бенгальских огонька. А ведь сколько было лакричной горечи, тоски, тревоги и отчаяния, что словно по взмаху смертоносной косы — в один миг иссякли.Дзынь...! Дзынь...!
И не будь этого по-настоящему волшебного эффекта...Дзынь...! Дзынь...!
Если бы не...Дзынь...!
- Алло.Голос.
Её голос, раздающийся по ту сторону провода.Голос, в котором он так нуждался.
Голос, которым ещё успеет насытиться сполна.