Cat`s hunt

      Адриан Агрест, стоило ему перерасти первую вспышку влюбленности в бессердечное черно-красное насекомое, оказался чертовым мартовским кошаком, имеющим всего три цели на все девять жизней – вкусно поесть, хорошо подраться и приятно потрахаться.       Лука, как истинный змей, смотрит на брачные повадки своего избранника сквозь пальцы – вообще плевать, сколько баб он уложил на простыни, ровно до тех пор, пока единственным мужчиной, перед которым Агрест разводит ноги, остается он сам. У змей так заведено – в брачном клубке побеждает тот самец, чья сперма оплодотворяет привередливую самку. Адриан, на счастье, не самка и мужчинами не перебирает, выбрав себе одного единственного, полностью его устраивающего во всех планах бытия.       Потискать мягкие женские прелести, тем не менее, он никогда не отказывается, перебирая любовниц активнее, чем Хлоя Буржуа прочесывает мелким гребнем своих многочисленных поклонников, отсеивая бесперспективных, бедных, скупых и неинтересных. Агресту на личные качества своих однодневных подружек плевать, лишь бы личико симпатичное наличествовало. Или фигурка – девочку-то можно и спиной повернуть, если на мордашку не вышла.       Лука начинает мерзнуть, как только температура окружающей среды падает ниже двадцати пяти градусов по Цельсию (то есть, почти круглый год), и Адриан любит отогревать его тягучими поцелуями и неспешными ласками, в перерывах между сладостными стонами, когда нужно отдышаться и набраться сил на новый заход, обещая однажды переехать в теплые края. Куда-нибудь в Испанию. Или лучше Карибы? Бали? Куда ты захочешь, туда и полетим, змейка. Лука в ответ смеется, что это случится, только когда в Париже и пригородах не останется неперетраханных по второму кругу баб – и Адриан даже не думает спорить. Адриан прекрасно осознает – Лука не ревнует, он, змея подколодная, слишком хорошо знает себе цену в жизни младшего Агреста.       Они снимают маленькую квартирку, большую часть которой занимает музыкальная мастерская, далеко от шумных магистралей и туристических маршрутов, зато недалеко от красивого старого кладбища. Не такого известного, как Пер-Лашез или Монмартр, потому менее посещаемого забавы ради. Луке, наделенного тончайшим музыкальным слухом (что в полной мере компенсирует отсутствие у Сасса возможности наколдовать своему хозяину супер-слух – змеи-то глухие), приятно творить и работать в кладбищенской тишине, особенно когда летнее солнышко прогревает изящные лавочки на узеньких аллеях, а редкие для больших городов птички заводят свою уникальную песнь. Куффену иногда кажется, что он чувствует на языке запах терпких полевых трав и сладких могильных цветов. А иногда – железно в этом уверен. В такие моменты на свет рождаются грустные, неуловимо-светлые мелодии, которые Кот называет «посмертными». Сам Лука считает их совершенно обычными.       Адриан в их тихой маленькой квартирке отсыпается от шума съемочных площадок и подиумов, щебета окружающих девиц и изнурительных боев на покатых парижских крышах. В принципе, ему этого вполне хватает, чтобы чувствовать себя счастливым. Особенно когда после скучного ночного патруля, за время которого не удалось ни подраться, ни уломать (исключительно из спортивного интереса) Ледибаг на быстрый жаркий секс вон в том уютном парке, Агрест возвращается не в пустую громадную комнату, пропахшую сыром и одиночеством, а в теплую неодинокую постель, заваленную нотными листами и мелкой канцелярией (иногда слишком хорошо заточенной). Или на маленькую кухоньку, где ушастому супергерою негде развернуться и приходиться снимать трансформацию, чтобы не сшибить хвостом гору немытой посуды – и черт бы с ней, новую купить не проблема, но если при этом что-то случится с черновиками новых песен или, не дайте боги, с итоговым вариантом тех черновиков, то тихий и мирный Лука, до этого момента под самое утро доводя до ума последние ноты и мирно кемарящий под пледом над чашкой свежесваренного чая, из милого ужика вмиг превратится в Левиафана – воплощение хаоса и пожирателя проклятых душ. Одной проклятой кошачьей души так точно.       Они могли бы выбрать жилище побольше, посимпатичнее, по-элитнее, но оба даже не заикаются на эту тему. У каждого из них достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать. У каждого – свои причины ютиться на трех квадратных метрах, до верху наполненных музыкальной канцелярией, модной одеждой, дешевыми побрякушками и дорогими гаджетами. Лука говорит, что так легче сохранять тепло. Адриан – что коты любят коробки. Оба знают, что им просто лень морочиться с переездом.       Единственного, чего никогда не бывает в их доме – это женщины. Кроме, конечно, Хлои и Джулеки с Роуз. И Анарки. Каждая из них – желанная гостья в маленькой квартирке близ кладбища, и ни к одной из них Адриан никогда не пристанет с неприличными предложениями. К Пурпурной Тигрице, правда, однажды пытался – но Вайперион быстро расставил все по местам. Семья для Кота – неприкосновенна, и сестра Луки стояла для него на одной ступеньке с лучшей подругой, незабвенной дочкой мэра, во взрослой жизни выбравшей путь серьезной бизнес-леди. Других же барышень, тех, кто валится к ногам супергероя или супермодели пачками, Адриан никогда сюда не приводит. Для любовных встреч он снимает другую квартиру – пустую и холодную, посещаемую не так уж часто. Агрест вполне может обойтись гримеркой, темным переулком и кладовкой, а Кот Нуар – Эйфелевой Башней, городскими крышами и чем-нибудь не менее экстремально-впечатляющим. Кажется, брошенные девицы гораздо меньше обижаются на Кота, чем на Адриана. Первый дарит больше незабываемых впечатлений, а из второго невозможно выудить что-то, полезнее ужина в дорогом ресторане.       У Адриана кожа гладкая, ухоженная. Лука любит пробовать ее на вкус, прихватывая губами выступающие косточки и проводя языком от пупка до подбородка. Адриан в ответ стонет сладко, выгибается в пояснице, короткими аккуратными ноготками царапает спину любовника, за что потом виновато ластится, потираясь носом о нос и увлекая в долгий поцелуй, позволяя трахать себя до той поры, пока боль от растянутой задницы не перекроет наслаждение. На вкус Агрест как солнце. Такой же яркий, сладостно-теплый и неуловимый. Он весь, как солнечный зайчик, случайно попавший в ловушку вычурного старинного зеркальца. Солнечный котик, золотой мальчик, ангелок на фоне безмятежно-голубого неба. Но смени зеркальце на линзу, а семью на врага – и любой, кто станет по другую сторону баррикад, сгорит в адском пламени, созданном из капельки неудачи и уроненной черной кошачьей лапой плошки бензина.       Лука – прохладное весеннее утро. Адриан всем кошачьим естеством чувствует исходящую от него приятную свежесть зарождающейся жизни. В случае Куффена – жизни музыкальных инструментов и новых мелодий. Лука – это молодые травы с капельками рассветной росы, зацветающие тюльпаны, просыпающаяся природа и внезапные заморозки, умертвляющие ясные бирюзовые глаза. Когда Вайперион возвращается с миссии со льдом, бело-голубым крошевом проникающим в немагическую реальность, значит, в переигранном Вторым Шансом прошлом кто-то серьезно страдал. В такие дни Адриан откладывает в сторону все свои загулы и остается дома, чтобы завернуть змея в теплый пушистый плед, сварить ему хороший листовой чай, всучив в ледяные руки целое керамическое ведро, и устроиться под боком, согревая живым человеческим теплом, которого Луке никогда не хватает. И никогда не спрашивает, что случилось – время не терпит вмешательства в свои дела, и суровее Вайпериона в этом плане только Банникс. К ней вообще нельзя подойти и о чем-то поговорить, чтобы не наткнуться на сумасшествие. Банникс никуда не спешит и никогда не приходит вовремя, давно разучилась отвечать на вопросы прямым текстом и своими, казалось бы, совершенно рандомными поступками пугает даже Ледибаг. Адриан с ней спал. Единственный случай, когда он поостерегся сбегать от любовницы, сломя хвост, и целую ночь проговорил с ней о вечном, распивая бутылку дорогого красного вина и закусывая шоколадными конфетами, стоимостью с чью-то зарплату. Лука его не осуждал. Но конфеты потребовал такие же, чтобы тем же вечером их получить и разочарованно не одобрить.       Секс с Адрианом – квинтэссенция нежности и неспешности. Агрест, как хороший алкоголь, требует выдержки и вдумчивой дегустации, иначе весь вкус пропадет, сменившись на не менее яркое, но кратковременное послевкусие и горькое огорчение невозвратности драгоценного напитка. Даже если в бокале бушует маленькая буря, а Адриан в сильных руках любовника извивается и требует перестать его мучить, главное – не поддаваться искушению. Лука знает. Он испивает этот напиток до дна каждый раз, когда захочет – ни одна женщина ему не помеха, для него Адриан всегда открыт и податлив. Змея, обвивая массивными кольцами попавшего в ловушку кота, очень хорошо знает, как сломить волю к сопротивлению и в какую минуту впрыснуть в тело любовника любовный яд, чтобы у того и мысли не возникло противоречить желаниям хищника.       Это не так уж сложно, на самом деле. Всего лишь игнорировать просьбы ускориться и медленно доводить до исступления, когда обычно не затыкающийся от пошлостей ротик не может издавать ничего, кроме сладких стонов; нежная солнечная кожа покрывается капельками соленого пота, которые так приятно смазывать мозолистыми от работы ладонями; красивые, как два зеленых бриллианта, глаза затуманиваются от неутихаемой страсти; а руки бессистемно скользят по едва-нагретому телу хладнокровного змея-искусителя, дразнящегося ровно столько, чтобы Адриан не сошел с ума от умелой пытки.       И если Адриан Агрест обожает своего любовника принимать, то Кот Нуар предпочитает его брать. И вот тогда уже они играют совершенно по другим правилам – пантера сама способна обездвижить змею. Достаточно положить черные когтистые лапы на беззащитную шею, вот тут, под кадыком, и взять то, что причитается Коту по праву. Отомстить за все часы сладких мучений, подаренных Лукой или Вайперионом его гражданской личности и показать кошачьи зубки, оставляя на нежной коже неоспоримые следы своего существования. Хватка у Кота – не дайте боги, волшебный костюм, конечно, не прокусывает, но синяки оставляет размером с женский кулачок. Нуар трахает быстро, безжалостно, порыкивая в процессе и сверкая нечеловеческими зелеными глазищами столь опасно, что кроликом перед удавом чувствует себя, внезапно, Лука, с полна огребающий за каждую свою выходку. Впрочем, Кот никогда не перегибает палку. Он жесток, властен и безрассуден, но никогда не безжалостен. Он любящий, совсем как и Адриан, просто нежность у него принимает совсем другие формы. Луке нравится. Он не знает и знать не хочет, какие эмоции испытывают девицы, оттраханные этим зверем до подкашивающихся ног и невозможности передвигаться без помощи мужской руки, но сам он в восторге. От жестких пальцев, по-хозяйски раздвигающих ягодицы; от шершавого языка, с остервенением вылизывающего рот; от мощного, истекающего смазкой члена, входящего почти без растяжки по самые яйца. Вайперион обычно задыхается, цепляясь за гладкий черный костюм руками и ногами, ловит разлетевшийся на осколки мир и ни капли не жалеет, что позволяет бессовестно себя трахать. Любовные акты – для Адриана. Для Кота – секс. Иногда быстрый, на ветке дерева в парке. Иногда – длительный, на подоконнике дома. Нуар вообще никогда не выбирает удобные для Луки поверхности. Обычно нагибает где придется или где захочет, как обычно Вайперион делает с Адрианом.       Все честно, никто не в претензиях.       Лубрикант они, кстати, используют бесцветный, без вкуса и запаха. Оба, не сговариваясь, считают диким моветоном примешивать к натуральным запахам тел и неизбежно примешивающимся ароматам мыльных средств, амбре каких-нибудь пошлых клубник или роз. От них обычно хочется чихать – Коту, с его усиленным нюхом, так особенно. А у Луки на языке остается привкус тех самым цветочно-фруктовых смазок, смазывая вкус поцелуев и бархатной кожи. Да и на цвет, пусть даже прозрачная, жидкость портит всю звериную эстетику их отношений. Хотя шутка Хлои, подарившей им флакон массажного масла с золотыми блесточками, после долгих испытаний была одобрена. Уж очень красиво блестки смотрелись на зацелованных губах и растянутом, покрасневшем после вечера постельных утех анусе. Настолько красиво, что Лука не раз и не два срывался, продлевая любовные мучения изможденного Адриана языком, за что незамедлительно получал не менее сладкую месть с теми же золотистыми блесточками по всему члену и яйцам.       Слова о любви никто из них никогда не произносил. Разве что Адриан, когда доказывал отцу право на наличие любовника, приводя в пример собственную мать, пошедшую наперекор семье. Габриэль уступил, а Лука никогда больше не слышал от Кота признаний в глубине его чувств.       Да они им и не нужны были. Зачем? Какой в них смысл? Гораздо важнее, что Вайперион всегда прикрывает Кота в бою, уберегая от серьезных травм, иногда проматывая десятки версий вероятностей, прежде чем остановиться на самом выгодном. Что Адриан каждую ночь возвращается домой, даже если очередной кошачье-модельный загул закончился под утро, и неизменно целует Луку в лоб или губы, устраиваясь рядом на короткий сон.       Гораздо важнее, что даже если целый мир рухнет им на головы, они обязательно найдут способ быть вместе.