катаклизмы

Билл Денбро умывает зареванное лицо в слезах луны и утыкается в чужое плечо, пока его собственные непроизвольно содрогаются. Он берет на себя слишком-слишком ничтожно мало, он так виноват во всех проблемах масштаба вселенского. Если Билли удается зажмуриться, перед глазами встают разбитые куклы фарфоровые с вывернутыми кишкам — на кресте распятые, над ним насмехающиеся. Лёгкие у них уродливо-красные ещё работают. Кажется, каждая харкает кровью на его пижамные штаны, но он даже не отстраняется. Потому что ты виноват во всем, Билли, и они никогда не позволят тебе об этом забыть. У Бога на таких мальчиков есть свой план; у таких мальчиков найдется особое предназначение. Однажды его кишками накормятся бездомные собаки — кажется Билли, и от этой мысли становится немного легче задыхаться на грани обморока. — Тише, тише, — Стэнли запускает пальцы в растрёпанные влажные волосы и шепчет чуть слышно в макушку. Он прикрывает глаза и отчётливее чувствует, как льнущее к нему тело бьёт крупная дрожь. Они проходят вместе через разбитые в кровь костяшки, заросшие лужи по пояс и всего несколько подростковых неловких «люблю». Стэнли покупает ему таблетки от бессонницы, но все равно через раз ночует рядом, ютясь у него под боком на одноместном матрасе. Потому что по дому гуляет сквозняк; потому что Билли снятся кошмары, после которых хочется глаза себе выцарапать и выблевать остатки гнилой накипи с поверхности сердца. Стэнли тогда жмётся к нему близко-близко и на ухо шепчет самые наивные заботливые глупости. Для этого и нужны друзья, Билли? Друзья, которые склоняют голову, чтобы губами ощутить пару невидимых осколков небесных светил на твоей шее, что свернуть бы в пору было. — Тебе не за что извиняться, — будто читая мысли отвечает. Печальная правда и грустный парадокс лишь в том, что эта способность ему ни к чему — Билл не способен физически думать ни о чем другом. Разве что лишь тогда, когда дарит ему вырученную вялую улыбку. Лишь тогда, стирает с чужих щек ртутные капли. Стэнли плачет совсем по-другому — тихо-тихо, порой беззвучно вовсе, чтобы сами боги услышали. Тогда Билл впервые думает, что стоят молчать, чтобы они сумели простить его. Тогда он снова ёжится, содрогаясь в рыданиях. — Билли, все в порядке. Обязательно будет в порядке, — голос сиплый-сиплый, чуть различимый. — Ты мне веришь? Стэнли, какой же ты глупец. Если ты скажешь, что земля плоская, Уильям Денбро дойдет до края, до огромной черепахи, что держит ее, и не будет ничуть сомневаться, даже когда солнце закатится за горизонт, а затем разольётся кровавыми брызгами за его спиной. Он верит тебе куда больше, чем самому себе. Стэнли выдыхает с облегчением и отстраняется. Они сделаны из осколков одной звёзды после большого взрыва, без сомнения. Из атомов с ядрами противоположных зарядов. Из холодных мальчишеских поцелуев неловкой юности и липкой вины. Стэнли остаётся быстрым качанием на его запястьях исцарапанных сам перепуганный до мурашек каждым скрипом половицы. — С-спасибо, — Билли зарывается носом в плед и, наконец, не страшится прикрыть глаза. — С-спасибо, что остался. Стэнли ворочается на скрипучем матрасе с наивной улыбкой на бледных губах впервые за четырнадцать дней и десять часов. Впервые кажется, что все ещё может наладиться. И ступни голые теперь не щекочут холодные щупальца воспоминаний. Наутро они находят друг друга несмелым влюбленным взглядом из-под опухших век под сенью сплетений солнечных лучей. У Бога и правда есть план на таких мальчиков, Билли. Прильни к нему ближе и слейся с ним воедино, чтобы не пришлось проститься.