Черная Легенда. Постскриптум

Миша проснулся рядом с женой своего друга, в его спальне, и первой его реакцией была истерика — скатившись с кровати, он взвизгнул и нервно оглянулся в поисках Бугаева. Узнать мирно сопящую Алену было несложно — Житняков видел ее достаточно часто и давно, чтобы перепутать с кем-то. Не в состоянии спросонья осознать происходящее и самого себя, он начал панически искать одежду, нащупал какие-то джинсы, носки, футболку и, лихорадочно натягивая их на себя, пытался понять, почему он в спальне Бугаева с его женой и почему он ничего не помнит про предыдущий день и прошедшую ночь. Ещё не до конца проснувшись, Миша уже продумывал варианты того, что он скажет Бугаеву, если тот сам не объяснит ему происходящее, и заметался по квартире, боясь разбудить Алену и дочку Бугаева, пока сам не сообразит, что происходит. Залетев в кухню, Житняков попил воды, немного успокоил бешено колотящееся сердце и, опершись на тумбу кухонного гарнитура, начал глубоко дышать, чтобы успокоиться совсем. — Папа? — раздался голосок дочери Бугаевых. — А? — автоматически обернулся на этот призыв Миша, сам имевший дочку. — Папочка, а почему ты бегал и стучал? — девочка, сонно потирая один глаз кулачком, вторым глазом удивленно смотрела на Житнякова, стоя в дверях кухни. — Ты на работу проспал, да? — Я твой папа? — переспросил Житняков, не веря своим ушам. — Я же дядя Миша, ты что, забыла? — Папочка, я знаю, что тебя зовут Миша! — недовольно заявила девочка. — Как дядю Мишу! Вы оба Миши! А ты — мой папа! У Михаила сложилось впечатление, что он сходит с ума — пробуждение рядом с Аленой Бугаевой и упорность бугаевской дочки в именовании Михаила папой начали окончательно кренить его явно протекшую крышу. Заявления малышки не помогали Житнякову понять, что происходит, но он предположил, что, вероятно, имел место дурацкий розыгрыш. Ребенка трудно заставить играть роль без ошибок, решил Житняков, и поэтому приблизился к девочке, продолжая держать в руках стакан с водой, наклонился и очень проникновенно, очень спокойно уточнил: — Кто тебе сказал, что я твой папа? — Папа, ты всегда был моим папой! — девочка тоже явно не понимала, что происходит, и начала нервничать. — Я? — Да! — почти выкрикнула маленькая Бугаева. — Ты мой папа! И мне не нравятся твои шутки! Губы малышки задрожали, и она уже было собралась заплакать, но Миша, совершенно не хотевший этого, подхватил девочку, приподнял на согнутой руке, улыбнулся — и та успокоилась, недовольно поблескивая глазами и выпятив нижнюю губу. Миша, размышляя о том, какого черта происходит, продолжал улыбаться малышке, а та очень привычным жестом, говорящим о том, что часто так делала, подхватила прядь Мишиных волос и как кисточкой пощекотала ими себе нос. Житняков улыбнулся, думая о том, что наверное его все же разыгрывают, и девочке просто сказали вести себя с ним, как с отцом — он нередко видел, как малышка играет так со своим настоящим папой. Однако краем глаза поймал что-то странное, и улыбка застыла на его лице, стала картонной. Медленно опустив обратно на пол успокоившуюся девочку, Житняков внимательно посмотрел на свои руки, украдкой ощупал лицо, бока, и повторил жест младшей Бугаевой — подцепил прядь своих волос и, защепив их кисточкой, поднес к глазам. Всё так же медленно он обернулся к небольшому телевизору, висевшему на бугаевской кухне, и в выключенном экране увидел лицо Бугаева. Стакан со звоном упал на пол, вылетев из рук Михаила, и девочка, уже было отвлекшаяся, с писком подпрыгнула, обернулась: — Ой, мама будет ругаться! Разбился! — Да, мама будет ругаться… — эхом повторил Житняков, неверяще глядя на отражение, и медленно, спокойно, стараясь не напугать ребенка снова, сел на пол возле разбитого стакана. *** В то время, как Бугаеву повезло — Житняков ещё до тура вывез семью на дачу, и Михаил был в квартире совершенно один, Житняков был вынужден имитировать своего друга. Конечно же, дочка прыгала вокруг, пришлось убирать осколки, стараясь, чтобы никто в них не наступил, Алена проснулась и задавала вопросы. Житняков, как сведущий в магических делах человек, быстро взял себя в руки: это было удивительно, пугающе, необычно, но не самое странное, что с ним случалось. Как из поп-культуры, так и из рассказов коллег он знал о том, что такое обмен телами, и пытался понять, что могло послужить этому причиной. В какой-то момент Житняков даже обрадовался, что обменялся телами именно с Бугаевым. Изображать друга было не так уж сложно — особенно когда звук собственного голоса и движения тела перестали удивлять, и это было лучше, чем если бы случился обмен с малознакомым человеком. Посмотрев на время и вспомнив ключ разблокировки на телефоне Бугаева, виденный множество раз, Миша обрадовался уже тому, что сегодня на первую половину дня у друга планов намечено не было — педантичный Бугаев все планировал и записывал в календарь. Поэтому, быстро отмазавшись перед Аленой, которая уже после вчерашнего поведения мужа начала на него задумчиво коситься, Житняков в теле Бугаева вылетел из дома и помчался по двору в поисках машины друга. Пройдя весь вчерашний путь Бугаева в поисках машины и снова натолкнувшись на «благожелательного» соседа, который после того, как «Бугаев» повторил вчерашний путь на стоянку и обратно, просветил его снова, Житняков медленно, но верно возродил в доме погибшую было в бугаевском отрочестве репутацию «наркомана патлатого». Вызвав такси к своему дому с телефона Бугаева, Житняков наконец догадался позвонить на свой номер — удостовериться, а не просто предположить, что обмен телами был равноценным. Трубку подняли моментально: — ЧТО ПРОИСХОДИТ? ЧТО БЛЯДЬ ПРОИСХОДИТ? ТЫ КТО? Я КТО? — завопил знакомым до боли голосом в трубку Бугаев с типично бугаевскими интонациями. — Миш, Миш, все хорошо, я сейчас приеду, мы все решим, это я, я это, Миша. — Житняков попытался успокоить Бугаева, но тот, обычно спокойный и доброжелательный, верещал в трубку так, будто за час до концерта кто-то не меньше, чем сломал его гитару, да ещё и нассал в усилитель. — Миша, блядь, я это ты! А ты — это я! Я тоже нихуя не понимаю, но нас хотя бы забросило друг в друга, а не в непонятно кого! Успокойся, перестань срывать мой голос! Я им работаю! Житняков старался говорить тише, чтобы не баламутить и без того заинтересованных соседей, и обрадовался, когда подъехало заказанное такси, а Бугаев чуть успокоился и согласился попить чаю и посидеть спокойно в ожидании Миши. *** Бугаев открыл дверь житняковской квартиры, и пару секунд они с Житняковым изучали свои тела со стороны — а потом Житняков втолкнул друга в своем теле в квартиру, зашел сам и захлопнул дверь. — Сразу скажу, — со вздохом начал Житняков, — это не первый случай паранормального в моей жизни, и у меня есть… Некоторый опыт. Поэтому, наверное, мы справимся. — Опыт? — Бугаев круглыми глазами продолжал смотреть на себя самого, говорящего с житняковскими интонациями совершенно дикие для мира Бугаева вещи. — Не первый случай? — Пошли попьем ещё чаю, желательно сладкого. Нам надо много сил. Мы же не хотим угрохать тела друг другу, правда? Житняков с Бугаевым прошли на кухню, и вокалист начал длинную, осторожную, полную подробных объяснений историю, не рассказывая конкретики, но обрисовывая, какой именно опыт паранормального у него имеется. Бугаев слушал молча, но с меньшим удивлением, чем мог предположить Житняков. Когда вокалист закончил, гитарист молчал долго — очень долго. Житняков не торопил его, вспоминая, как сам не сразу смог осознать новый мир магии, и Бугаев прервал затянувшуюся паузу: — Так вот почему я видел тот свет… А я думал, что кукуха полетела. — Свет? — теперь пришла очередь Житнякова удивляться. Бугаев, старательно подбирая слова, объяснил, что имел ввиду — как видел сияние и энергию вокруг Миши, как думал, что это его галлюцинации, как именно поэтому обижался на друга, когда тот манкировал совместным творчеством после ухода из группы и именно поэтому всегда рвался вернуться вместе с ним на сцену. Добавил он и все события вчерашнего дня, трезво рассудив, что иметь значение может все, включая странный серый дым, виденный им перед потерей сознания. О срыве Бугаев стыдливо умолчал, не будучи уверенным, что Житнякову стоит знать то, что в порыве злости гитарист наговорил вслух как о нем, так и о своей жизни. Житняков, оглушенный пониманием того, что старый друг и коллега тоже владеет определенной силой, внимательно выслушивал рассказ и молчал. — Ну, хорошая новость состоит в том, что мы не спятили, — наконец прокомментировал все услышанное и рассказанное он. — Плохая — кажется, это сделал ты. — Я? — Бугаев уже устал удивляться. — Да. Ты правильно мне рассказал все, что помнишь, от сотворения мира и до вчера. Я ничего не помню о вчерашнем дне где-то с полудня, очнулся утром рядом с твоей женой. Прикинь, что я подумал… — Да уж, — первый раз за все время захихикал Бугаев. — Если бы я у тебя в постели рядом с Анькой проснулся, я бы тоже в панику впал. Хотя мне и без Аньки хватило… — Короче, мы оба натерпелись, — Житняков тоже усмехнулся. — Ну ладно. Надо решать нашу проблему. Дым был, говоришь? — Дым. Серый. Густой. Холодный. Как туман, — четко проговорил Бугаев. — А что ты перед этим делал? — Житняков не поверил, что явно магический дым, который описал Бугаев, мог возникнуть на ровном месте — а с учетом того, что гитарист явно обладал магической силой, источник дыма стал смутно вырисовываться и точно имел отношение к их обмену. — Да ничего особенного… — Бугаев неосознанно отвел взгляд, и Житнякова это напрягло — видеть на своем лице со стороны такое выражение было странно, но сам по себе взгляд в сторону навел вокалиста на новые размышления. — Бугаев, не пизди. Ты глазами в сторону стреляешь, и ты никогда меня наебать не мог, как и я тебя. Разве что вот магию прятал, так учился долго и так положено, вообще-то, — вокалист не стал рассусоливать и пошел сразу напролом. — Ну… Ладно, пизжу, — сдался Бугаев, понимая, что от его честности зависит многое. — Сорвался я. Сильно. Гитарист, слегка краснея, что на более светлой коже Житнякова было заметнее, чем на его собственной, дополнил свой рассказ описанием всех своих злоключений, попытки покурить и злобных высказываний, лишь немного сгладив углы. Житнякова сначала покоробило услышанное, но вскоре он осознал, как сильно на самом деле обидел друга своим переносом совместной репетиции, как на того навалилась куча небольших, но бесящих проблем, и понял Бугаева. — Мих… — Житняков протянул руку не своего тела к своему. — Ну прости, я правда мудак. Надо было нормально планировать. Но это не от того, что я зазвездился, просто переоценил себя. Бугаев смущенно протянул руку своему телу и пожал протянутую Житняковым ладонь. Расчувствовавшись, Бугаев встал, обнял Мишу, и тот благодарно обхватил гитариста в ответ. Обниматься с самим собой обоим было странно, но все равно привычно-тепло — дружеские объятия многое значили для обоих музыкантов, и они их совершенно не чурались. — Однако, — продолжил Житняков после объятий. — Однако могу уверенно сказать, что это натворил ты. — Я? Потому что сорвался… Да? — Бугаев уже начал понимать технические нюансы магических воздействий после рассказов Житнякова. — Ну других причин не вижу. Вряд ли за тобой кто-то крался и решил, совершенно неизвестно нахрена, закинуть нас в тела друг друга. Не вини себя, ты же не знал, что так будет, а проораться бывает полезно… Иногда. — Житняков вспомнил свои моменты злобы и срывов и искренне понимал гитариста — каково это, когда все само по себе ничего не значит, а целой кучей выводит из себя. — Проблема в том, что отменить за тебя я это не смогу. Но я могу помочь тебе сконцентрироваться, чтобы ты нас обменял обратно. — Я? — снова переспросил Бугаев. — Хотя… Да, логично. Ну… Попробуем? Ты мне конечно нравишься, Мишань, но не настолько. — Взаимно, — улыбнулся Житняков. — Попробуем. *** Долгие попытки Бугаева сконцентрировать энергию не привели ни к чему — и терпеливый Житняков уже начал раздражаться, с одной стороны понимая, что первые магические воздействия всегда трудны, а с другой стороны желая, чтобы инцидент закончился побыстрее, и злясь на непонятливость друга. Через пару часов, за которые звонили то жены обоих, то коллеги по музыке, то Бугаеву по основной работе, и приходилось подсказывать друг другу или быстро сводить все к перепискам, у гитариста не получилось ровным счетом ничего. Ещё час, во время которого музыканты наконец догадались отключить телефоны, совершенно делу не помог. Бугаев явил удивительную для себя и Житнякова беспомощность и бродил по квартире совершенно потерянный, а Житняков уныло сидел на диване и думал, к кому из коллег-магов обратиться за помощью. — Так, ладно. Давай ещё раз попробуем, и если нет, то я звоню кому-то поопытнее. Мы уже двоем не справляемся. — Житняков уже явно демонстрировал усталость и раздражение и в свою очередь начал раздражать Бугаева. — А у тебя все с первого раза получалось, да? — брякнул уставший гитарист. — Может, и надо было начинать с того, чтоб попросить у кого-то помощи, а не выпендриваться передо мной? — В смысле — выпендриваться? — опешил Житняков. — У меня и правда есть опыт, в отличие от тебя. Давай, вспоминай, что я говорил… — Ну это же уже пару часов ясно, что мы не справляемся! А ты в упор этого не видишь! — Бугаев вдруг снова ощутил вчерашнюю злость на друга, будто все, что долгие годы никогда не находило выхода и было в самой глубине разума, теперь хотело выплеснуться наружу. — Ты ж ничего никогда не видишь в упор, пока тебя носом не ткнут! — Мих, ты чего? — Житняков захлопал глазами, глядя на гитариста. — Успокойся, давай отношения потом повыясняем. Ну ладно, я согласен, надо было искать помощи раньше… — Да почему я должен успокоиться? Потому что я всегда должен молчать и улыбаться? — Бугаев распалялся все сильнее. — Миха! — вокалист, пытаясь успокоить друга, вдруг заметил, как воздух вокруг них сгущается и темнеет, и из углов комнаты начинает струиться дым — темный, серый, холодный дым. Житняков, быстро сложив в уме истерики Бугаева и появление дыма, вдруг передумал того успокаивать и просто молча слушал, как гитарист разоряется, боясь спугнуть магию, которая наконец начала получаться. — …А я хожу и улыбаюсь всем, и постоянно на вторых ролях, даже в собственной группе, которую создал с нуля и в которой всем на свете занимаюсь… — бубнил Бугаев. — Как же, я ж не вокалист… А теперь ещё и волшебник-бездарность… Дым медленно окутал обоих Михаилов, и Бугаев наконец тоже заметил, что магия повторяется. Запнувшись на полуслове, гитарист бросил довольный взгляд на Житнякова, и тот поднялся, подошел ближе: — Я знал, что у тебя все выйдет! — только и успел произнести вокалист и окончательно потонул с головой в дыму, как и сам Бугаев. Больше они ничего не помнили. *** — Эй! Эй, парни! Очнитесь! Сейчас менты приедут, скипать надо! А в ваших прикидах вас мигом возьмут, ещё и на работу настучат! — Бугаева кто-то осторожно тряс за плечо, и Миша с трудом разлепил глаза. — Это ж надо выдумать, заснуть посреди сейшна! Нас либо менты, либо березы, либо любера прихватят за жопы и ага… — Какие березы? — Бугаев открыл глаза и увидел склоненное над ним лицо молодого парня, раскрашенное под Kiss. — На какую работу настучат?.. — Уууу… Ты ещё и тунеядец… И руки в наколках… А хаера-то какие! Пиздец вам, пацаны, — парень сочувственно покачал головой. — Давайте просыпайтесь, может, ещё успеем. — Куда успеем? — Рядом послышался знакомый голос, и Михаил полуосознанно узнал в нем свой. Сон слетел с него — значит, магия все-таки не сработала, и в его теле всё ещё Житняков, а значит, он тоже в чужом теле. Подскочив на месте, гитарист огляделся и увидел, что спал на стуле посреди чего-то, смутно похожего на концертный зал: на сцене ещё была аппаратура, но ее быстро утаскивали какие-то силуэты, а по залу бегали люди, одетые так, что это казалось странным маскарадом — в вареные джинсы и явно самодельные футболки и майки, каких Бугаев не видел с детства, с начесанными волосами, с раскаршенными лицами, утыканные булавками и кустарными шипами. Взвизгнула девушка, и рядом наконец очнулся окончательно Житняков — в теле Бугаева. — Давайте скипать уже, всё потом! — Парень почти за шкирки потащил обоих Михаилов куда-то в глубину зала, где обнаружилась дверь, и все трое припустили по слабо освещенной дороге через сквер. Отбежав на достаточное расстояние, музыканты и парень, который их выволок из зала, остановились, и парень упал на лавочку: — Ну, все, можно передохнуть, а потом на последнюю собаку в город. Если че, я впишу вас, у меня шнурки свалили на дачу! — пригласил парень, и Бугаев, наконец, спросил: — А где мы вообще были? — А Житняков вдруг странно улыбнулся, но промолчал. — Ну вы и нажрались! — захохотал собеседник. — Нормальный сейшн был, группа Ария. Вроде не системные, но валят так, что дым из ушей, почти как Железная Баба! Может даже лучше! — Ария…? — медленно повторил Житняков, продолжая улыбаться. — Курить будете? — парень уже вытянул сигареты из кармана и прикуривал. — У меня Родопи, шикарная штука. Угощаю! — Я не… — хотел отказаться Бугаев, но вдруг понял, куда смотрит Житняков и почему улыбается. На улице рядом с выходом из сквера виднелись очень явно новые, не тронутые временем вывески из далекого детства Бугаева — советские вывески магазинов и парикмахерских. И по улице ходили люди, одетые совсем так, как Бугаев помнил людей из своего детства. Мир был тем самым миром, который оба музыканта так хорошо помнили с малых лет — и был настоящим, не иллюзорным и не маскарадным. Был вечер. И был 1987 год, как и было написано на одной из растяжек вдали. Музыканты медленно посмотрели друг на друга, потом так же медленно перевели взгляд на своего «спасителя» — а тот сидел, радостно улыбаясь, и протягивал им пачку сигарет. — Ария… Хорошая группа, — тихо произнес Житняков и вдруг, к удивлению Бугаева, вытянул из пачки сигарету. — Я её люблю.