Пятьсот дней и немного больше

Алек знает, как бороться с чудовищами. Знает, как вытащить кого-то с того света, как не дать этому миру окончательно загнуться. О, он знает очень многое, но кошмары Люцио оставляют его беспомощным. Залитые слезами щеки, сведенные судорогой пальцы, перекошенное от ужаса лицо, мокрые золотистые волосы, мокрое обнаженное тело, мокрая постель… От этого он и просыпается каждую ночь — в таверне гуляют сквозняки, и влажная постель остывает быстро. Становится невыносимо холодно. Алек мог бы просыпаться от крика Люцио, но его любовник слишком горд для подобных вещей. Он страдает молча, только рот жадно хватает воздух и кривится не то от боли, не то от ярости. Алек не пытается разбудить Люцио. Он обнимает его, прижимает мокрое ледяное тело к себе и шепчет на ухо заклинания. Только они не помогают, не помогают и объятия. На утро Люцио говорит, что все хорошо. Говорит, что забыл, о чем были сны, и разве это важно? У него все такая же лукавая улыбка, такие же идеальные рубашки и шутки. Это не похоже на Люцио. Нет, на самом деле, очень похоже, но за этот год, что они вместе, бывший граф изменился. Поэтому ложь, залегшая между ними тревожными тенями, вызывает у Алека не раздражение, а страх. Он пытается выведать правду за неспешными завтраками, в перерыве между задачами, за которые они берутся скорее со скуки, чем из-за нехватки денег, в перерыве между поцелуями, которыми он покрывает все тело Люцио, но граф молчит. Раздражается. — Твой рот занят не тем, дорогой Алек. Совсем, совсем не тем, – стонет Люцио прямо в губы. В его дыхании больше вина, чем желания, но когда это их останавливало? Алек кусает Люцио за подбородок – колючий, соленый от пота, скользит языком ниже. Изнурить Люцио так, чтобы он крепко спал без сновидений — неплохая тактика, но сегодня Алек работал допоздна, так что это он скорее уснет еще в процессе. Алек отстраняется, но продолжает одной рукой гладить спину и плечи любовника. Ему всегда нравился контраст горячей кожи Люцио и холодной стали его руки. Еще больше ему нравилось, как шелковая рубашка скользила поверх грубых выпуклых шрамов на спине графа, но в этом он бы никогда не признался. Люцио тянется за поцелуем, но Алек в последний момент отворачивается. – В детстве мне часто снились кошмары. Из-за магии, – говорит он. Спина Люцио под его пальцами напрягается, из взгляда графа моментально исчезает возбуждение. – Мама боялась, что меня прокляли. Она ложилась спать со мной и оставляла у кровати лампу, чтобы мне было не так страшно. Однажды ночью, — Алек проглатывает слюну. Он уже сожалеет, что начал этот разговор. — Однажды ночью я метался во сне и задел рукой лампу. Она перевернулась и подожгла занавеску. И ковер, и еще… Я не помню, мама проснулась и вынесла меня. А наш дом сгорел. Алек комкает рубашку на спине Люцио, смотрит вниз, куда-то между ними и никуда одновременно. От Люцио слегка пахнет дымом — он сегодня был охранником на местном празднике, а на каждом празднике в этой проклятой стране кто-то да жжет костер. — Я не знаю, почему пожар разгорелся так быстро, — продолжает Алек, — может быть, из-за моей магии. – Это не твоя вина, – Люцио прижимает Алека к себе, и запах дыма становится невыносимым. Но под этим запахом скрывается кое-что — сталь, пот, вино, духи, горячая кожа. Алек хватает губами эти запахи, зарывается носом в волосы Люцио… Эй, это не его сегодня должны успокаивать! – Я знаю, – отвечает Алек. – И не виню себя. Ну, может, совсем немного. Но я не хочу, чтобы кто-то… ты пострадал от кошмаров. Люцио перехватывает взгляд Алека, криво ухмыляется. «Ты рассказал мне тайну, но я не обязан делать это в ответ», — говорят его глаза, но губы шепчут: — Это только сны. Не может какой-нибудь глупый сон мне навредить! У Алека нет сил на доводы, поэтому он делает несчастное лицо и говорит: – А если они навредят мне? В мире мало вещей, которые могут испугать Люцио, но «нанести боль Алеку» — точно одна из них. Граф дергается всем телом, удивленно вскрикивает. – Нет-нет-нет! — Люцио смешно машет руками, но на его лице такой ужас, что Алеку становится стыдно. — Они никак тебя не коснутся! Это все из-за времени, которое я провел у Дьявола в клетке. Мне иногда снится, что я до сих пор там и… Ох!.. Я слишком много болтаю. За дверью, испуганные криком хозяина, визжат собаки. Алек сначала впускает и успокаивает их, а потом все вместе они успокаивают Люцио. Невольно перед глазами Алека возникают воспоминания. Похороненный в снегах Люцио, метель, ледяные слезы на его красных щеках. «Ты нашел меня, – шептали его губы. - Почему так долго?" — Сколько?.. Сколько времени ты там пробыл? — с трудом произносит Алек. Он сожалеет, что в комнате нет вина, что ночь слишком звездная, и от взгляда Люцио не спрятаться. Сожалеет, что невозможно повернуть время вспять и все изменить. Молчание падает между ними — болезненное, неловкое. Даже собаки затихают, усаживаются на кровати, занимая все пространство и глядят красными глазами. Люцио дергает завязки на рубашке. – Не знаю, – наконец отвечает он. – Иногда мне казалось, что целую вечность. Я… я перестал считать на пятисотом дне. Боль скручивает внутренности Алека — острая, как кинжал. Люцио всегда любил драматизировать. "Долго" в его понимании могло означать пару часов. День, максимум два, считал Алек, ведь для него прошло совсем мало времени в реальном мире. Но больше года? Пятьсот дней, исполненных издевательств Дьявола, его раскаленных цепей и зловещего смеха. Пятьсот дней, в течении которых Люцио держался и верил, а потом перестал. Сколько прячется за этим «потом»? — Эй, Алек, все хорошо? У тебя пальцы искрятся, – улыбается Люцио. Это совсем невеселая улыбка, но видеть ее все равно приятно. Алек едва отрывает от нее взгляд и смотрит на свои руки – искры магии вспыхивают на кончиках пальцев и потрескивают в воздухе, как молнии. Алек не знал, что так умеет, но это не важно. По крайней мере, сейчас. Он заставляет себя успокоиться, а затем берет Люцио за руки. — Я не позволю тебе вернуться туда, ты же знаешь? К тому же, мы победили Дьявола. Люцио кивает, но как-то недоверчиво. От его блестящей самоуверенности ничего не осталось. Он выглядит бледным и угрюмым, и в ясном лунном свете, щедро льющемся через окно, граф больше напоминает привидение. Только металлическая рука сверкает, как обычно. — Почему эти сны появились теперь? Люцио сжимает губы, отводит взгляд. – Дьявол в одну из долгих ночей пыток сказал, что даже если кто и придет за мной, то я слишком много времени провел там… в его Аду. И через год он заберет меня назад, — граф смахивает слезы таким грациозным, таким неуместным движением. – Год будет послезавтра. Алек знает, что это невозможно. Знает, что Дьявол блефовал, что он не имеет на Люцио никаких прав, но внутри все равно все переворачивается. Страх затапливает внутренности, поднимается к горлу. В комнате вдруг становится невыносимо холодно, а воздух становится таким тяжелым – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Алек старается сказать хоть что-то, желательно спокойным голосом, но у него ничего не выходит. В мире мало вещей, способных испугать его, но «потерять Люцио» — точно одна из них. — Дыши, мой драгоценный, — шепчет Люцио, словно это Алек в беде. Раньше говорили, и до сих пор говорят, что граф думает только о себе. Знали бы они… Алек хватает ртом воздух, после – хватает Луцио за руки, плечи, голову и притягивает к себе еще ближе. Правильные слова помогли бы лучше объятий, но Алек никогда не был мастером в подобных вещах. Он посылает волны умиротворяющей энергии вдоль хребта Люцио, и это удивительным образом успокаивает и его самого. Теперь он гораздо сильнее в магии, чем год назад. Да и Люцио больше не слабое испуганное привидение. Они смогут дать любому отпор. – Твои страхи никогда не оправдаются, – обещает Алек. У него в голове уже зреет план на случай, если он ошибся. План обрастает все новыми деталями, пока Люцио обнимает его и гладит по голове, как ребенка. – Никакие страхи? — лукаво улыбается граф, зарываясь пальцами в длинные волосы Алека. Алек знает этот тон, поэтому отодвигает план в дальний ящик и возвращает Люцио такую ​​же лукавую улыбку. – Да, обещаю. Можешь со мной что угодно сделать, хоть за ногу в люстру подвесить, если обману. – Хорошо. А то у меня, знаешь, слишком много страхов. Например, состариться. Или стать некрасивым, – Люцио загибает пальцы и смотрит Алеку прямо в глаза. Его лицо близко близко. – Или что ты не поцелуешь меня прямо сейчас.