***
Она была прелестна. Талантлива — ее икебаны украшали его покои, потому что были прекрасны сами по себе, а не из-за его особого отношения. Впрочем, в том, как сочетания цветов и ароматов карамельной сладостью разливались где-то под ребрами, была ее заслуга — для него они были попыткой почувствовать ее присутствие. И все же, несмотря на такую сильную потребность, он наблюдал за ней издалека. Ему хотелось узнать ее без волнения, которое могло бы захватить Мэй в присутствии сегуна. Узнавать ее снова и снова Ясухаре нравилось. Девушка была смешлива и общительна, забавно морщила нос, пытаясь сдержать улыбку, поднимала брови в удивлении и жестикулировала намного чаще других аристократок. Он любовался, как она крутит подаренный им зонт, поправляет волосы и гладит по щеке свою служанку, с которой, вероятно, сблизилась сильнее положенного. Он смотрел, как она щурится, глядя в сторону его балконов, как растягиваются в острой усмешке ее губы, подобные лепесткам сакуры, и пальцы покалывало от желания касаться. Он вспомнил ее раскованные движения и нежный румянец, обжегший щеки при знакомстве с ним. Мыслей не осталось, кроме одной: Она нужна мне. Завтра. В моих покоях. Весь вечер, ночь и тысячу ночей после.***
Смеркалось. Пламенеющий закат сменился бархатной синью; белой ватой едва заметно светились редкие облака. Мужчина стоял у окна, чувствуя прохладу, волнение и нагрето-солнечное ощущение дома. Его взгляд прошел сквозь горы, темневшие на фоне вечернего неба. Мысли были пусты. Лишь изредка отрывками воспоминаний перед глазами появлялся ее яркий образ… И через мгновение исчезал. Ясухара вдохнул полной грудью, подставив лицо ласкающему ветру. Сердце билось сильно, под стать воину. Давно он не чувствовал себя таким открытым, готовым принять все, что мир ему даст. Это ощущение было удивительно безопасным. Отчего-то уверенность в том, что он будет понят, принят и любим, была незыблемой, естественной, настоящей. Он не знал, откуда она появилась, но не мог и не хотел в этом сомневаться. Дверь открылась почти бесшумно — петли регулярно смазывали. Сегун повернулся, и маска невозмутимости слетела. Все здесь делалось для его удобства, но звук ее легких шагов отозвался мурашками по всему телу — Ясухара не чувствовал себя хозяином положения. Ещё до того, как она вошла, еще до ее приезда он слаб перед ней, и это ничем не изменить. Она склонилась в глубоком поклоне, глядя не в пол, как полагалось, а на его руки. От этого взгляда и сахарной приоткрытой улыбки необъяснимая радость вспышкой ошпарила изнутри. Ее молчаливое приветствие только на первый взгляд покорное, но в любопытном блеске глаз, взволнованном дыхании и сжатых подрагивающих пальцах он видит только взаимность. Она рада встретиться с ним. Он ей интересен и… И от этого, от ее робкой улыбки тепло-тепло-тепло. Он зеркалит ее невольно, мягко обращаясь к девушке: — Здравствуй, Мэй. Прошу. И садится за стол первым. — Благодарю, — ее голос громкий для наложницы, не в пример привычной ему Лин и бывшим фавориткам, но звучит так приятно, что он хочет слушать его снова и снова. Мэй садится за стол рядом. Она так близко, что он видит, как тает дрожащий золотистый свет на ее лице и несколько веснушек на спинке носа. Она восхищённо смотрит на пестрые блюда, дорогие приборы и идущий от чая пар. Однако стоит ей поднять взгляд на него, черные глаза вспыхивают ярче солнца. И от этого Ясухаре снова бесконечно лестно и хорошо. И все-таки он хочет услышать от нее больше, чем одно слово. — Итак, ты провела здесь уже несколько дней. Нравится? Как ты находишь дворцовую жизнь? — Увлекательной. Ее немногословность так забавна; игра в скромницу совсем не сочетается с наглым, по-детски восхищенным взглядом. Хитрая лиса, — мысленно усмехается Савада, с трудом сдерживая ползущие вверх уголки губ. И обращается к ней снова. — Что же увлекает тебя больше? Это не просто желание разговорить ее: ему правда интересно. Мэй это чувствует, смотрит на него из-под ресниц хитро-хитро и, безуспешно скрывая довольную улыбку, признается на одном дыхании: — Обитатели и гости дворца. Известные купцы побывавшие в разных концах Империи, столичная знать, высшая аристократия, прославившиеся самураи… Иногда даже удается погрузиться в интриги. — Опасные? — Он сдерживает улыбку, но тепло и шуточный тон не заметить просто невозможно. Она смеется — он замечает белую кромку острых зубов и крошечный шрамик на пальце, когда она запоздало прикрывает рот ладонью. — Пока это лишь незначительные женские секреты. — Раз так, не стану распрашивать. Мэй наливает ему чай — запах жасмина сильнее наполняет комнату — и пар, танцуя и рассеиваясь, поднимается к потолку. — По словам госпожи Хатакэямы у тебя складываются хорошие отношения с другими гостями. И гостьями, — насмешливо думает он, вспоминая, как она любовно потрепала по щеке свою служанку. Мэй, вероятно, подумала о том же, отведя взгляд и покраснев. — Прелестная. — Я очень этому рада, господин. Она прячется за фарфоровой чашкой, а ему становится жарко от мысли о ее тайных развлечениях. Девушка, конечно, невинна телом — едва ли она могла быть с мужчиной — но не в мыслях и действиях. Он думает, что мог бы подарить ей большее удовольствие, чем любая женщина. Но это искристое желание на кончиках пальцев, в грудной клетке, в его душе, сердце, воздухе, которым он дышит, не стоит того, чтобы ее пугать. Ведь это Мэй, Мэй, Мэй, она здесь, и ему уже так хорошо, что хочется оставить ее рядом с собой навсегда. Она подкладывает ему еду, льет чай и все больше раскрывается и шутит. Ее смех слишком громкий, но удивительно приятный, как и крошечные ямочки на позолоченных солнцем щеках. Мэй говорит и говорит обо всем: о своих детских проделках, о цветах, которые она по неосторожности уронила с балкона, о забавно нахохлившихся птицах и том, как важно и гордо они клюют зерно, которым она их кормит. Она смеётся, и сегуну так тепло и уютно, непривычно, удивительно приятно. Ясухара словно зеркалит ее счастье и жизнелюбие. Он совсем не против. Девушка замолкает, только когда воздуха перестает хватать. Он любуется ей, пока Мэй допивает свой чай и наполняет их чашки снова. Ему хочется прижать ее к груди, коснуться, согреть в своих объятиях, но для этого слишком рано — и Савада исполняет другое желание. Подхватывает палочками кусочек рыбы и, чуть перегнувшись через стол, предлагает ей. — Попробуй. Мэй приоткрывает губы, подается к нему и смыкает их на палочках. Он видит ее влажный юркий язык сейчас и еще раз — когда она, прожевав и зажмурившись от удовольствия, слизывает соль с губ. — Вкусно? — Низко, с хрипцой спрашивает сегун. Ее дыхание сбивается, а сам Ясухара не дышит вовсе, примагнитившись взглядом к ее влажным приоткрытым губам, расширенным зрачкам и золотисто-медовой шее. Она смотрит ему в глаза, чуть растрепанная, живая, настоящая, и его обжигает ее искренний кричащий интерес. Мэй отвечает на выдохе: — Очень. И внутри все довольно вибрирует, рокочет морским прибоем. Он нежно касается ее щеки, гладит скулы, нос, линию челюсти и оставляет невесомый поцелуй на лбу, как обещание чего-то большего. — Спасибо за компанию, Мэй. Возвращайся к себе. Спокойной ночи.***
Следующим утром он увидел девушку в саду. Она гуляла с Лин; его наложницы хихикали, но, заметив его, спрятали улыбки и поклонились. Для Мэй попытки быть серьёзной оказались заведомо провальными — веселье отражалось в задорном свете глаз. — Сегун, — она тронула ворот, привлекая внимание к кулону. Обсидиан блеснул на солнце. — Лин Кая, Мэй Есинага, добрый день. Он улыбнулся обеим, вскользь посмотрев на наложницу. Но его вниманием завладела даже не Мэй, а медальон на ее шее. Он замер, не в силах скрыть удивление, но через мгновение взял эмоции под контроль и двинулся дальше. Чиновники и все дела были забыты. В голове осталась одна мысль: неужели она…***
Савада обернулся, оторвав взгляд от мирной водной глади. Девушка взошла на мост, поклонившись в двух шагах от него. — Господин пожелал меня видеть? — Мэй, пожалуйста, покажи мне свой медальон. Она отдала ему украшение, вмиг растеряв свою привычную смешливость. В живых уголках глаз виднелась едва заметная тревога вперемешку с интересом. — Откуда он у тебя? — Достался по наследству. — Напомни, откуда ты? Ее ответ был уверенным, хоть и, очевидно, ни имел ни крупицы правды. После пары вопросов, на которые дочь самурая Есинаги должна знать ответ, она не выдала себя и не потеряла лицо. Сегун ухмыльнулся — она не была слабой наложницей и умела бороться за свои интересы. — А родилась ты почти девятнадцать лет назад. Мэй поправила его, утверждая, что ей уже исполнилось девятнадцать. Такую дерзость не могла позволить себе ни простая наложница, ни гейша, ни любая другая женщина. Впрочем, в этом правиле было исключение. Лишь она стояла выше сегуна. Мэй Хаттори, дочь императора. Он поклонился, заставив девушку шокировано замереть. — Мэй, я знаю, кто твой отец. Ты дочь правителя империи Нойре, императора Кина Хаттори. Ее дыхание застыло на вдохе. Девушка рассеянно моргнула и отступила на шаг, проговорив: — У императора нет детей. — Законных, не так ли? Я давно подозревал — восемнадцать лет назад его дворец покинула наложница с ребёнком. Страх вытеснил все эмоции Мэй, наотмашь хлестнув Саваду липким холодом. Он успокаивающе произнес: — Мы обязательно во всем разберемся чуть позже. Для меня честь принимать в своем дворце дочь Ириса. Я дам тебе время все обдумать и обсудить с твоей компанией. Он не доверял ее людям, впрочем, как и ей самой — попытка пробраться во дворец под чужим именем едва ли была поступком, способным вызвать его симпатию. Однако даже при этом, еще до того, как он узнал о ее крови, Мэй стала слишком важна и желанна, чтобы отказаться от нее. Поэтому — в рамках его владений и совсем ненадолго — он ее отпустил.***
Он признается Мэй в верности Империи, крови Ириса и, конечно, ей самой. Она рассказывает ему о рейки, они, вратах привратника и том, что необходимо их уничтожить, иначе последствия будут ужасными. Он обещает помочь ей и всегда быть на ее стороне. Империя по праву после смерти ее отца перейдет Мэй, но Савада уже видит себя на троне. Он не знает, смог бы отказаться от власти ради нее, если бы она пожелала занять трон? Склонился бы перед новой императрицей, даже если бы это значило попрощаться с собственными амбициями? Вспоминая ее улыбку, приятный смех, теплые искорки в глазах, он думает: Нет. Я женюсь на ней. Мы будем править вместе. Раньше Савада легко шел по головам прямо к своим целям. К власти. Сейчас же кроме трона у него было еще одно желание. Один союз, одна кровь, одна Империя. Одна любовь. Я буду тебе добрым мужем. И каждый, кто расстроит тебя, будет сразу наказан. Когда она разрушила врата и освободила дворец от рэйки, Мэй приняла его предложение.***
Император прикрыл глаза, лениво проведя ладонями по гладкой коже. Кицунэ коротко вздохнула и повела бедрами, не сдерживая довольную улыбку. Солнечный свет высветлил её глаза в абсент, но расширенные зрачки оставались черными; Ясухара видел в них свое отражение. Она двигалась медленно-медленно, не останавливаясь, а у него в груди снова и снова закипало что-то горячее, карамельно-тягучее и до боли приятное. С тех пор, как Мэй оправилась от травмы — уже не нужный посох теперь стал одной из любимых игрушек их младшего сына — она полюбила быть сверху, и они занимались любовью так почти каждый раз. Мэй еще раз поднялась и опустилась, крепко сжимая его внутри, и от этого влажного жара весь мир словно исчезал. Оставалась лишь она. Его прекрасная жена и удовольствие, деленное на двоих. Забавно, но не важно, даришь ты его или принимаешь, оно всегда умножается. Теперь Ясухара знает, почему она так сильно влияет на него. Чувствует: она ведь… бесконечно теплая, яркая и влюбленная в него, и оттого вся ее дерзость и напористость кажутся прекрасными. Ведь женщина, с которой ему так чисто и искренне хо-ро-шо, всегда совершенна. Свет его души. Солнце его мира. Он скользит пальцами по ее телу мягко, как перышко, и этого хватает, чтобы ее глаза закрылись, спина выгнулась, а бедра крепко сжались на нем. Из окна дует легкий летний ветер, напоенный ароматом садовых цветов. И все же он притягивает к себе Мэй, счастливую, разгоряченную, вдыхает запах ее волос и чувствует, что его жизнь удалась. — Двое сыновей у нас есть. На этот раз девочка? — Она кладет его руку на свой плоский живот и лениво гладит его пальцы, запястье, старый шрам и созвездие крошечных родинок ниже локтя. — Еще одна хитрая лиса пригодится нашей Империи, — улыбается Ясухара, мысленно посмеиваясь над ее наигранно возмущенным лицом. — Я люблю тебя. В ее руках он нашел счастье и покой. Она стала его кровью, долгом и опорой. Она стала его сердцем и душой. — И я тебя люблю, — расплылась Мэй в широкой улыбке, и ее глаза засверкали, как звезды. После уничтожения врат новость об их помолвке стала лучшей и осталась такой на долгие годы.