ххх
Разговор получается легким, по крайней мере сначала: мы смеемся над братом и прикидываем возможный подарок в виде намордника; обсуждаем самоощущение в мире, где так непросто найти свое место. После же желание сотворить нечто эдакое берет верх. Мне правда хочется поцеловать Алину, ощутить ее губы на своих губах, может быть даже ответное прикосновение. Она не самая красивая девушка из тех, что я видел, не самая остроумная или интересная, но в ней есть что-то неуловимо-привлекательное, особенное. Нет, не сила и не обещание расцвета Равки, что-то другое. Я не влюблен в нее, но уверен, что со временем смог бы полюбить. Со временем и при благоприятствующих условиях, чтобы достичь которых придется поработать. Жаль, заложить новый кирпичик в постепенно выстраивающийся мост сегодня не выходит и она сбегает, алея щеками, явно досадуя. «Не всегда подбираю слова» — так она сказала? Откидываюсь спиной на доски пирса, вглядываюсь в сизые сумерки над головой. Это даже правда, последние слова не были продуманы — они стали выражением ревности, которую не удалось сдержать в узде. Уж слишком неприятно осознавать, что девушка, которой я оказываю знаки внимания, думает в этот момент о совершенно другом парне. Не худшем парне, возможно, но все же...ххх
Стоило бы подняться и отправиться в сторону дворца, может быть пересмотреть в очередной раз планы обороны. Вместо этого я остаюсь на месте, прислушиваюсь к голосам, доносящимся с берега, наблюдаю за фигурками людей, снующих рядом с кострищами. Ревность постепенно уходит, а досада остается. Впрочем, уверенности в том, что все еще удастся исправить тоже хватает. Нет смысла рвать на груди рубашку, а на голове волосы. Пару раз к причалу подходят люди, видимо заинтересованные в возможности помочить ноги и послушать плеск волн, но в итоге так и не решаются меня потревожить. Вместо них появляется Алина — я узнаю ее по шагам и по тому, как неловко она останавливается неподалеку, будто взвешивая разумность принятого решения. — Все же передумала и сочла мою компанию не такой ужасной? Я польщен, — заговариваю не без доли осторожности, приподнимаясь на локте и оборачиваясь. Мой вопрос остается без ответа и спустя несколько минут я понимаю из-за чего. Осознание приходит как-то сразу, рывком, и не сказать, что уж очень мне нравится. Да и как иначе: Алина обижена, почти зла и теперь пытается отыскать способ выплеснуть эту обиду и эту злость, избавиться от таковой. Как будто это должно помочь или облегчить тяжесть на сердце. Она с некоторой нервозностью поправляет волосы, стремительно сокращает расстояние и пристраивается рядом. Она обхватывает мое лицо руками и спрашивает внезапное: — Ты всё ещё хочешь поцеловать меня? Вдруг сейчас всё будет иначе?.. — сокращает расстояние между нами. Мне не нравится в том числе перспектива оказаться способом для достижения ее цели. Вглядываясь в глаза напротив, в черты лица, не сложно догадаться о том, кто именно вызвал эту реакцию. Дрожащие руки же, которыми она касается меня, говорят о поспешности принятого решения. Мальен Оретцев, стоит отдать ему должное, отличный следопыт и, быть может, неплохой солдат. Я даже не исключаю, что он хороший человек: добрый, самоотверженный. Вот только возлюбленный из него ужасный: слепой, эгоистичный, самовлюбленный. Другой бы не причинил боли девушке, которую знает с детства; другой обязательно позаботился бы о том, чтобы она не принимала поспешных решений и не падала в объятия первого встречного. Хорошо, что этот первый встречный — я. Конечно, мне на руку беспечность, проявляемая Малом. Чем дальше он оттолкнет от себя Алину, тем ближе ко мне она окажется, тем больше шансов будет утешить ее, а значит расположить к себе. Это именно то, что нужно, и Равке, и мне самому. Вот только прямо сейчас лучше проявить осторожность, чтобы в будущем не создалось впечатление, будто я готов воспользоваться любой ситуацией, не взирая на чьи-либо чувства. Я желаю прочный союз, основанный на доверии, а не мимолетное увлечение и потому снимаю девичью руку со своей щеки, касаюсь поцелуем пальцев, будто говорю: видишь, я целую тебя. — Чтобы что-то стало иначе, в первую очередь должно измениться твое сердце, Алина, — отвечаю на ее не то вопрос, не то рассуждение. Это правда так. Не поцелуй исцелит ее от любых разочарований, но постепенное осознание причины разочарования и изменение взглядов должно помочь сделать поцелуй особенным. Если нет, то он будет ничем не лучше того, который мы уже разделили на двоих, пока добирались до Ос-Альты. — Я не уверена, что именно моё сердце чувствует, — заявляет она в ответ, отнимая руки, — простите меня, мой царевич. Все идет наперекосяк в этот момент [нельзя было отпускать ее]. Дальше же случается неловкое признание и не менее неловкое извинение, к которому добавляется мой титул. Морщусь легонько и скорее непроизвольно от того, как это наигранно. Принц-бастард — вот кто я, вовсе не царевич и ей о том прекрасно известно, получше прочих. Но можно ли просить не издеваться, когда и сам горазд? Приходится смолчать, заткнуть поглубже гордость и нотку обиды, натянуть на лицо улыбку: — Думаю, я смогу простить тебя за нелюбовь к моей персоне, но только по-первой. Не было еще девушки, которая устояла бы перед моими чарами. Это даже правда, в общем-то. Если кто-то мог еще игнорировать мое обаяние, то обязательно сдавался, заслышав о короне. Я отрываюсь локтями от земли и сажусь ровнее. Вглядываюсь в глаза, все еще лихорадочно блестящие в темноте. Стоит ли спрашивать, стоит ли предлагать открыть душу? Что же, я сам не так давно думал о возможности утешить ее, так зачем эту возможность упускать. — Я хочу поцеловать тебя, но сейчас ты думаешь о другом даже больше, чем часом ранее. Что он сделал? — мне любопытно и досадно одновременно. Ведь вряд ли мои собственные ранние действия заставили ее помнить о них дольше, чем несколько томительно-неловких минут. В ответ Алина приоткрывает мне дверцу и допускает в святая-святых: свои мысли и душу: — Мал пытался поцеловать меня недавно, но ничего не вышло. После этого наше общение... можно сказать, что его нет. В первое мгновение мне хочется пошутить: «Неужели оказалось, что Оретцев не умеет целоваться?», но порыв удается сдержать. Сейчас не то время, да и случай не подходящий. Когда тебе доверяют тайны, то лучше проявить участие, а уж потом подумать о том, удастся ли их использовать. В случае с несостоявшимся поцелуем, правда, едва ли что-то светит. Ну кроме робкой надежды на то, что девушку удастся отвоевать? Не представляю пока как использовать эту информацию и использовать ли вообще, но обязательно решу. — А сегодня я решила поговорить с ним, чтобы попробовать наладить всё. Тамара, к несчастью, отвела меня к нему. Там я увидела как он, ну уж очень счастливый, целовался с Зоей Назяленской. Потому я почувствовала себя глупо! Ведь совсем недавно он пытался поцеловать меня. Может, я не права в своей злости? Может, я придаю слишком много значения поцелуям? Пока все остальные готовы раздавать их любым, кто им симпатичен хоть как-то. Да и Зое, как видно, сложно отказать! Она откидывается спиной на доски пристани и я изучаю красивый профиль, не двигаясь. Измена, а именно так это выглядело в глазах рассказчицы, будет полезнее несостоявшегося поцелуя. Не то чтобы я хочу растравливать раны Алины, но ее «друг» и сам с этим справится, дай лишь повод. С последним проблем точно не возникнет, ведь между нами общее дело, а между ними? Одно только прошлое. — Зоя Назяленская? — переспрашиваю, изображая задумчивость, хотя помню ту отлично. — Та суровая шквальная? Видимо он любит пожестче... Красивые и уверенные в себе люди обычно выглядят привлекательно для тех, кто мечется сам, ища подсказки. Мал как будто этим и занят: бежит от своих чувств, опасаясь невесть чего, ища место в мире отличное от того, которое уже есть. — Ты бы тоже сразу переключился на другую девушку, если бы тебе отказали? И я сейчас о девушке, которая по правде нравится. Не о той, что поможет выиграть войну, или укрепить Равку, — легкий смех звенит в воздухе и я не могу сдержать собственной улыбки, хотя совершенно не вижу поводов для веселья. — Не скажи, я бы отказал Зое с легкостью. Знаешь ли, не все предпочитают иметь дело с куском льда вместо девушки. — Куском льда? Вау, — она смеется, прикрыв ладонью губы, вызывая у меня тем насмешливую полуулыбку. Не верит? Так и есть: — Но, боюсь, ты просто плохо знаешь Зою. А может представил себе не ту шквальную? От неё без ума почти все мужчины, а может даже и большая часть женщин. Может, все любят волевых женщин, которые могут и шею свернуть при желании? То ли я перестарался, принижая Зою Назяленскую и восхваляя Алину Старкову, то ли у последней и правда низкая самооценка. Хотя погодите... я? перестарался? Да быть такого не может! Что же, самооценка — дело поправимое, а вот убежденность в том, что я паду ниц при виде неземной красоты какой-либо девушки — скорее забавное. Ухмыляюсь, окидывая свою собеседницу насмешливым взглядом: пожалуй, она переоценивает внешние данные своей соперницы. — Я совершенно точно вспомнил правильную шквальную, — оговариваю эту деталь сходу, ведь всегда славился отличной памятью на имена и лица. — Что в ней хорошего, кроме красивого лица и синих глаз? Мне иногда любопытно, как женщины сами оценивают свою внешность и внешность «соперниц»? Завидуют ли друг другу, ненавидят ли друг друга? Уж то, что соревнуются в нарядах и украшениях — точно. Моя мать, например, всегда старалась выглядеть прекраснее прочих, чтобы все вокруг завидовали. Ей это даже удавалось и удается до сих пор. Видимо, женщин-солдат эта участь не обошла стороной. Даже без красивых платьев и в полевых условиях они остаются кокетками. — Не знаю как там на счет Оретцева, но меня точно не прельщает перспектива рисковать своей шеей в обыденном разговоре. Знаешь ли, шея — это важная деталь. На самом деле, меня занимает и другая часть ранее прозвучавшей речи, вопрос довольно серьезный: стоит ли предъявлять высокие требования к поцелую? С одной стороны, поцелуй несомненно важен и должен свидетельствовать о глубоких чувствах одного человека к другому. С другой же... в наш век ими обмениваются все и с каждым, не видя в том ничего зазорного. Близость — это уже другое дело, но даже тут не осталось ничего святого, хотя внешне приличия и блюдутся. — Я не вижу ничего зазорного в поцелуях, но тебе ли не знать о том, как не люблю проигрывать? Алина очень удачно откинулась спиной на доски и я нависаю сверху, заглядывая в ее лицо, ища в глазах хотя бы намек на недавнее желание. — Добиться симпатии от упрямой девушки — это отличный вызов. Куда интереснее, чем сдаться и искать кого-то еще. Как думаешь? Да и брак по любви мне никогда не грозил. Сегодня у нас какая-то игра в угадайку и чтобы ту прервать я склоняюсь еще ниже, а после трогаю уголок губ девушки легким, невинным поцелуем. Это и не поцелуй, в общем-то, скорее прикосновение, потому что после я чуть смещаюсь и прикасаюсь уже к кончику ее носа. Она отводит глаза в сторону, моргает быстро-быстро и в итоге поворачивает голову в сторону: — Ты ведь говорил, что не будешь этого делать, пока я... — замолкает, будто обдумывает ситуацию. — Ты играешь со мной, словно хитрый лис. Но, Николай, ты ведь понимаешь, что любовь может настигнуть даже тебя? Или ты просто не позволишь себе быть с ней? Замешательство девушки ничуть не менее яркое, чем часом ранее и при простом упоминании. Тогда она убежала от меня, алея щеками, теперь же отворачивается, ища оправдания. Я и правда говорил, что не стану целовать ее до тех пор, пока всякие мысли о другом парне не выветрятся прочь. Я даже сдержал свое слово? Ведь мы говорили о Зое и обо мне, а значит и мысли должны были крутиться вокруг этого. Идеально подгаданный момент. Был ли он игрой? — Ты меня обижаешь. Я ведь уже заявлял о своих намерениях раньше. Или может ты хочешь услышать о них снова? Мои планы весьма амбициозны, но все же исполнимы и Заклинательнице Солнца отводится не последняя роль в них. Не так важно, будет ли она генералом армии или королевой, главное, участие. Хотя, второй вариант был бы предпочтительнее. Что до меня и возможной влюбленности... Думать об этом сложно. За свою жизнь я не любил ни разу, хотя симпатизировал многим. Мое сердце было отдано Равке и народу, и хочется верить, что так оно останется. Король не должен находиться во власти сентиментальности, иначе это повредит стране не меньше, чем отсутствие заинтересованности в ее делах вообще [каковая встречается у нынешнего правителя]. — Я планирую быть верным своей королеве, знаешь ли. Никаких глупостей. В последний раз одариваю Алину улыбкой и по ее же просьбе переворачиваюсь на спину, подкладываю под голову руки. Над нами простирается безграничное небо, темное, с небольшими островками особенно ярких звезд, появляющихся то тут, то там. Ночи сейчас короткие, а дни наоборот очень-очень длинные, так что любоваться этим великолепием предстоит недолго. — Я помню твои намерения, но это не означает, что ты не играешь со мной, — заявляет она, явно не удовлетворившись ответом. — Шутка в том, что на самом деле ты не хочешь целовать меня, но пытаешься привести меня к мысли о том, что я хочу целовать тебя! Шутка. Игра. Обман. Когда первое становится вторым, а затем перерастает в последнее и может ли грань между ними быть настолько тонкой, что метаморфоза останется незамеченной? Я всегда отдавал себе отчет в том, что да, может, но также всегда был достаточно бдителен, чтобы не позволить тому случиться. Не важно где и как, во главе угла для меня была честность с самим собой, выгода для Равки и как можно более меньший вред, причиненный окружающим. Алина же с легкостью заявляет, будто все старания ничего не стоят, будто я и правда обманываю ее, подменяя понятия. Говорить о желании поцеловать и не испытывать его, предлагать брак и не желать того, обещать умеренную свободу и не дать той. Вот каким человеком я являюсь в ее глазах? Что же, какая-то часть этого даже правдива и хитрецом меня считают не зря, но правдива именно часть, далеко не все. Если так разобраться, то она и сама не так хороша, как хотела бы думать. Святая? Ни разу. Способная управлять второй армией и заменить на посту Дарклинга? Не без моих подсказок. Влюбленная в Мала? Не настолько сильно, чтобы не искать утешения на стороне. Мы стоим друг друга, у нас мог бы получиться крепкий союз, если бы только она позволила себе увидеть сам его шанс. — Разве я один играю? Ты ведь занята тем же самым: пришла ко мне, чтобы вызвать ревность, доказать что-то самой себе, — уточняю, чуть прищурившись. — Мой интерес в том, чтобы сделать жизнь миллионов людей в Равке лучше. А твой? Спрашиваю важное, спрашиваю животрепещущее. Даже не за тем, чтобы получить ответ на свой вопрос, но хотя бы чтобы она сама задумалась о цели. Вместо этого я мог бы опровергнуть заявление о нежелании целовать ее, но не стану. Пусть думает так, как комфортнее. Может однажды это мнение изменится.