плесень

Однажды Нейт пошутил, что Сэм как плесень — везде приживётся. Прописав младшему щелбан промеж глаз просто для профилактики, Сэм подумал, что не так уж его слова далеки от истины. Пролезать во всякие щели, лишь бы добраться до нужного места, выдерживать адищенские условия тюрем и ночлежек, ждать, терпеть, рыть, чтобы в итоге всё-таки добиться своего — это было про Сэма. В конце концов, без своей феноменальной способности выживать он окочурился бы ещё где-то на этапе Рейфа с его двадцатичасовым рабочим днём и неадекватной привычкой выхватывать пистолет по поводу и без. Так что в доме Нейта и Елены Сэм устроился вполне комфортно. По крайней мере, такое впечатление должно было возникать у каждого, кто бы на него ни посмотрел. — Эй, ребята, а что хотите на завтрак?.. Оу, — жизнерадостный тон Сэма ничуть не менялся, когда, заглянув в хозяйскую спальню рано поутру, он с завидной регулярностью натыкался на вид раскрасневшейся Елены и головы Нейта, выныривающей из-под одеяла. — Вы не отвлекайтесь, я сам что-нибудь придумаю. Ему в лицо летела подушка, но он успевал захлопнуть дверь и, насвистывая, как ни в чём не бывало, сваливал в кухню. Если и прошивало острой болью где-то под рёбрами, то это легко было списать на тайский соус из доставки и на заколебавшую даже его самого привычку курить. Сэм вовсе не лез в постельные дела брата и его жены. Просто ему надо было спросить, где на их кухне соль. Или спагетти. Или демонстративно положенный Нейтом на самую верхнюю полку холодильника кусок мяса. А по вечерам находилась сотня важный дел, не терпящих отлагательства, которые Сэм ни в коем случае не мог решить за хозяев дома. Он не лез — только самую малость проверял на прочность их границы: на сколько ещё хватит безупречного терпения Елены и подавленного чувства вины Нейта, прежде чем Сэм окажется на улице, выпнутый под зад со всеми вещами? В том, что рано или поздно это случится, Сэм не сомневался. Может, он даже ждал этого. Больно было вернуться из заточения в мерзейшей клоаке мира и обнаружить, что самый близкий человек, родная кровь, и думать забыл о своей потере, живя теперь припеваючи. Женился вот. Как будто какая-то там блондиночка-журналистка стала важнее старшего брата. Нет, Сэм вовсе не хотел, чтобы Нейт все пятнадцать лет страдал по нему днём и ночью… Или хотел. Он был эгоистичным ублюдком и обладал достаточной смелостью, чтобы признаться в этом самому себе. Кто-то, глядя со стороны, мог бы подумать, что он просто ревнует младшего к женщине, забравшей его сердце. Ничуть. Сэм полюбил Елену как родную сестру, которой у него никогда не предполагалось — но понятие о любви между сиблингами у него всю жизнь было странным, чего стоили их с Нейтом отношения, за полтора года до панамской тюрьмы перешедшие в горизонтальную плоскость, да с таким пылом, что даже странно, как отирающийся всё время рядом Салливан не заметил. Так что проблемы ревности для Сэма не стояло. Стояло другое, и вот это уже было проблемой. Не то, чтобы Сэм хотел её решать. Коротая ночи на диванчике в гостиной, он порой до утра не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и вслушиваясь в напряжённую тишину наверху — и иногда его старания вознаграждались. Сладкие вздохи Нейта были как раньше, такие же прерывистые и заглущённые в тщетных попытках их сдержать — Сэм ещё помнил, как можно было заставить его открыть рот, чтобы от крика по ушам давало, но запрещал себе смаковать подробности этих воспоминаний, иначе наутро пришлось бы объяснять возникшее на обивке подсохшее пятно спермы. А новый для него голос Елены заставлял все волосы на руках вставать дыбом, так низко она брала ноты, забывшись от наслаждения. Сэм кусал губы, пыхтел и таращился в потолок, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь перекрытия в запертую спальню Елены и Нейта. Боже, хотел бы он на них посмотреть. *** Говорят, если долго взываешь к небесам — в конце концов они отвечают, по-человечески банально задолбавшись слышать каждодневное нытьё. А если мольбы в итоге оборачиваются совсем не так, как хотелось, то это уже проблема молящего. Мысли надо правильнее формулировать, знаете ли. Сэм даже не помнит толком, что ему на этот раз резко понадобилось от четы Дрейк-Фишер на исходе десятого часа ночи в начале его четвёртого месяца проживания с ними под одной крышей. К этому времени он уже должен был выучить — и выучил — расположение кладовой, санузлов, пары кулеров на каждом этаже на случай, если захочется пить; на каких полках хранится туалетная бумага, а на каких — трофейные бутылки горячительного из разных стран, в которых эти двое успели побывать. Придумывать предлог с каждым разом становится всё труднее, так что, возможно, Сэм завалился вообще без причины. Поначалу в мягкой полутьме спальни он никого не видит — силой инерции от стремительного бега вверх по лестнице его мотнуло вперёд прежде, чем Сэм смог сориентироваться. Дверь, до того распахнувшаяся от первого же стука, тут же захлопывается за спиной. И следующим, что его мозг может осознать, становятся руки Нейта на его плечах; а ещё секунду, долгую, бесконечно тянущуюся смолой по жаре секунду прямого взгляда глаза в глаза, от которого чуть колени не дрожат, спустя — рот на своих губах. Время как будто замедляется, вмораживая Сэма в момент. Младший целуется уже куда как более умело, чем это было в воспоминаниях — внаглую пихается языком в рот, гладит острым кончиком кромку зубов, залазит под язык Сэма, чтобы тут же заплестись в сложную комбинацию движений, не то танец, не то схватку. Сэм сам не замечает, как подаётся вперёд, отвечает с таким же жаром. Гудят от забытого удовольствия они в унисон. Это приятно, возбуждает даже сильнее тех поцелуев из прошлого, но Сэм помнит сквозь нахлынувшую тоску по былому, что в комнате Нейт, должно быть, не один. И точно: невесомые касания пальцев ложатся на его плечи, стекают по рукам лёгкими поглаживаниями, чтобы вдруг — Сэм даже вздрагивает от напора — сжать его запястья в захват и заломить чуть ли не к лопаткам. Силища чувствуется немереная, он даже открывает глаза, чтобы убедиться, что это не Нейт, но ладони младшего крепко сжимают его лицо. Оторвавшись на мгновение от губ Нейта, Сэм скашивает взгляд. Его руки сзади держит Елена. В солнечном сплетении начинает нехорошо колоть. Тюрьма отпечаталась на нём только шрамами на лице и четырьмя птицами на шее. За глухими бетонными стенами опасность даже не таилась по углам, только слегка пригибала голову под не слишком-то пристальным взглядом охранников, — а уж рядом с Сэмом, которого не просто лишили защиты, но ещё и нарисовали невидимую мишень на его затылке, вообще расцветала ядовитыми лозами. За ним не охотился разве что ленивый. Оказаться обездвиженным там значило то же, что умереть, причём довольно неприятной и долгой смертью. Но Сэм — как плесень; он борется за жизнь даже в самых безнадёжных условиях, дерёт неуступчивую почву насквозь и всё равно вылезает на воздух. К тринадцатому году своего пребывания в панамской выгребной яме он худо-бедно сумел обзавестись бронёй из уважения и знакомств с нужными людьми — немалую роль в этом сыграл Гектор Алькасар — но осадочек, что называется, остался. Даже настойчивый хват за руку мог всколыхнуть панику, острыми иголками впивающуюся, казалось, сразу во всю кожу; что уж говорить о наручниках, или о верёвке. И всё же, увидев то, что Елена демонстрирует ему через плечо с аккуратным вопросом в глазах, молча кивает. Сам складывает одно на одно предплечья, показывая, что готов. Сэм покорно стоит, отдавшись прикосновениям четырёх рук, чувствуя, как витки верёвки один за одним ложатся по запястьям, а потом стягивают его грудь, перехватывая дыхание — потому что он уже давно не в тюрьме. Потому что этим рукам он доверяет. Потому что хватит с него страха. И, на случай, если его всё-таки перекосит под гнётом прошлого, Нейт держит всё под контролем — это он тоже обещает молча, одним взглядом, как в далёком детстве делал сам Сэм. Елена своё дело знает — видно, что не впервой для неё собирать подобную вязь, — споро перекидывает петлю через шею, чтобы подхватить её узлом на груди, пропускает верёвку над локтями, захлёстывая в непреодолимый аркан. Вся верхняя часть груди Сэма вместе с руками всего за пару минут оказывается опутана целым коконом пеньки, настолько колючей, что даже ткань футболки это не скрадывает. Ненадолго прикосновения Елены исчезают, и Сэм не знает, почему. А потом чувствует новый моток верёвки. Ощущения битого стекла в солнечном сплетении и след простыл; вместо него отовсюду, где его сжимают петли, расползаются волны жара, все, как одна, направленные вниз, к паху. Нейт довольно лижет уголок его рта, спустившись ладонью к полутвёрдому члену и сжимая его пальцами сквозь джинсы. О, он скучал. Сэм тоже, и он невольно подаётся бёдрами навстречу ласке, но Нейт слишком быстро убирает руку — как оказалось, чтобы помочь просунуть верёвку между его ног. Еле слышно фыркнув — какой смысл, если он ещё в одежде, — Сэм запинается и неловко сглатывает воздух, чуть не давясь: подтянувшись к груди, петля вдруг довольно ощутимо впивается в ложбинку ягодиц, под яйцами и в основание члена. Но и это не конец. Елена обвязывает его живот, натягивая верёвку с каждым захватом всё сильнее, так что вскоре Сэм начинает поскуливать от боли. Неприятные ощущения перекрываются разве что поцелуями Нейта — тот пятится назад, утягивая Сэма за собой, и они как-то незаметно оказываются опрокинутыми на кровать. У Сэма со связанными руками положение вообще плачевное — ни приподняться, ни упереться нормально, — но на помощь приходит Елена: она вздёргивает его за запястья и усаживает в изголовье кровати. Видимо, её планы на верёвку распространялись куда дальше, чем мог предположить Сэм, потому что, схватив ещё пару мотков верёвки, Елена набрасывает простенькие скользящие арканы на обе его лодыжки по отдельности. Другие концы, натянувшись к ножкам кровати, обездвиживают ноги Сэма напрочь, и в конечном итоге он оказывается с широко раздвинутыми бёдрами, как будто его приготовились четвертовать. Но на этом всё и заканчивается. Рук на его теле больше нет. Ни Нейт, ни Елена на него уже не смотрят, словно Сэм просто — пуф — и испарился. Глупо хлопая глазами, он переводит взгляд с одного на другую, давя в себе унизительное желание позвать их, как маленький мальчик, потерявшийся в толпе, зовёт маму. Его состояния не замечают: Нейт нежно подхватывает Елену под щёку, гладит большим пальцем с таким обожанием, что Сэм на секунду против воли ощущает мерзкий шепоток ревности. Они целуются, переплетают руки, жадно ощупывают каждый подвернувшийся участок тел — можно подумать, в первый раз видят друг друга. Оставив губы Нейта, Елена перебирает порхающими поцелуями его подбородок и спускается на шею, к судорожно дёргающемуся кадыку. Сэм сглатывает синхронно с братом — вообще-то, это его, Сэма, запрещённый приём. Это он знает, что Нейт от поцелуев в шею буквально плавится. Руки младшего тем временем расстёгивают рубашку Елены и, едва спустив её с плеч, обнимают свободные от какого бы то ни было белья небольшие груди. Сэму отлично видно, как непередаваемого персикового цвета соски тут же откликаются, наливаясь твёрдостью вместе с его членом, хотя к нему даже не прикасаются. Молния на джинсах больно втискивается в кожу; до Сэма только сейчас доходит, что оставить на нём одежду было частью задумки. Пусть, мол, помучается. Чёрт подери, да они ради него целое представление развернули. Одежда в беспорядке падает по разные стороны кровати; специально или нет, но Сэму в голову прилетают трусики Елены, и жаль, что не зацепляются — Сэм и ртом бы их поймал, если б соображалка работала. Елена какое-то время просто сидит на кровати обнажённая, наблюдая, как Нейт справляется с остатками одежды. Она вся красивая до умопомрачения, жилистая, но мягкая именно так, как Сэму нравится. Что и говорить, с Нейтом у него всегда совпадали вкусы на девушек, и хорошо ещё, что споры по этому поводу они решали в постели, а не мордобоем. Раздвинув ноги так, чтобы открывшийся вид заставил Сэма судорожно глотать воздух, Елена ложится на спину под бережными движениями Нейта, а тот словно хрустальную вазу собрался поиметь, так боится даже дыхнуть неправильно. Его налитой член резким красным выделяется на фоне кремовой белизны живота Елены; Сэму приходится подобрать губы, чтобы случайно не залить слюнями простынь. Когда Нейт одним движением проскальзывает во влагалище Елены, Сэм готов поклясться, что чувствует их обоих на всех уровнях. А дальше начинается чистая пытка. Елена выгибается от глубоких толчков, даже не пытаясь сдерживать те низкие стоны, которые Сэм ловил по ночам, пробегает ногтями по спине Нейта, высекая глухое ворчание и из него. Хлюпанье из точки соединения их тел забирается в уши уховёрткой, а запах свежего пота, секса, разнузданного желания дразнит Сэма не хуже запахов аппетитной еды для давно не евшего человека. Он ёрзает задом по кровати, вытягивает шею, но это — всё, что ему позволяют путы. Нейт толкается быстрее, хаотичней, так, что становится понятно — долго не протянет. Похоже, Елена выучила все повадки мужа назубок — неудивительно, впрочем, — поэтому она легко толкает его в плечо, заставляя вытащить блестящий от смазки член; а Нейт, то ли следуя своим желаниям, то ли подчиняясь молчаливой просьбе Елены, тут же устраивается между её ног и в одно широкое движение облизывает влажную промежность. Забывшись, Сэм подаётся вперёд, чтобы лучше видеть — верёвки тут же перетягивают его сразу везде, заставляя неприлично высоко взвизгнуть, и этот звук наконец-то привлекает внимание: Елена приоткрывает заболоченные удовольствием глаза, смотрит на него сквозь ресницы, но, к сожалению, совсем недолго. Язык у Нейта талантливый, это Сэм оценил ещё по поцелуям. На коже Елены бисером выступают капельки пота, от вида которых у него в мгновение ока пересыхает во рту. Спустя пять минут Сэм может поклясться, что яйца у него закаменели совсем не метафорически — смотреть на столь жаркую сцену, смотреть на возбуждённого Нейта, трахающего языком жену, и изнемогающую от набегающих волн наслаждения Елену, не имея возможности пошевелить ни пальцем, это уже запредельный уровень издевательств, — когда Елена вдруг вскидывается всем телом. Задержав дыхание на первом приступе дрожи, она затем вдыхает поглубже и кричит — натурально кричит, Сэм такого никогда не слышал, — а её бёдра сжимаются так, что у Нейта наверняка трещит череп. Её встряхивает несколько раз, каждый последующий слабее, но дольше, до тех пор, пока она падает на простыни, мокрая и истощённая. Маленькая ладонь ласково касается головы Нейта, и тот послушно садится на пятки, вытирая с подбородка блестящую в тусклом свете смазку. Их глаза обращаются к Сэму так внезапно, что он невольно оседает назад. Первым к нему подгребает Нейт, с соблазнительной улыбкой на влажных губах; насыщенный солёный запах Елены наполняет ноздри Сэма, щекочет язык, когда младший, облизнув с его подбородка всё-таки предательски потёкшую слюну, впивается в него голодным поцелуем. У Сэма слишком голова кругом, чтобы отвечать, но Нейту, похоже, и не надо — он довольно быстро отстраняется, не потому что обиделся, а потому что ему хочется дальше. Его поцелуи ложатся между витками верёвки от груди вниз — Сэм не может так сходу определиться, успокаивают они ставший уже выматывающим жар или, наоборот, распаляют ещё больше, — пока не добираются до пояса джинсов. Нейт хватает зубами пуговицу, играет с ней, перекатывает во рту, как леденец. Это слишком прямолинейное, слишком явное обещание, и член Сэма толкается вверх с такой силой, что грудь сдавливает от сиплого стона. Как если бы это было сигналом, Нейт чуть отстраняется и расстёгивает ширинку, позволяя горячему от переполняющей его крови члену вырваться наружу. Ладони Нейта соскальзывают по талии Сэма, мнут обнажившуюся задницу; Нейт влажно дышит холодом на мокрую головку, заведя глаза вверх, чтобы убедиться, что Сэм смотрит. Конечно, он смотрит. И потому не замечает, что Елены на кровати нет. Щёлчок металла у себя за спиной Сэм поначалу даже не может толком опознать; только почувствовав холодок, касающийся ягодиц там, где его самозабвенно лапал Нейт, и угадав до тошноты знакомую округлую форму, он понимает, что на Нейта надели наручники. Младший, похоже, не был предупреждён — по крайней мере, на севшую с краю кровати Елену он вскидывает такой же удивлённый, как у Сэма, взгляд. Елена же улыбается, с самодовольным выражением лица крутя на пальце маленькие ключики. Сэму ничего не стоит сложить два и два. Елена заперла их в такую развратную позу, что от одного осознания голова у Сэма идёт кругом, и не выпустит их до тех пор, пока она так не решит. Пальцы Елены жёстко впиваются Нейту в шевелюру, толкают его лицом прямо на член Сэма, так быстро, что с первого раза Нейт промахивается — его губы впечатываются куда-то в волосы на лобке, и это очевидно не нравится Елене; она вздёргивает его повыше, хватает Сэма ладонью и направляет в рот Нейту. Тот со странным глуповатым выражением лица принимается посасывать, не пытаясь насадиться глубже, как того хочется Сэму. Елена же поглаживает его член по всей длине, слегка царапает ногтями у основания и расслабляет хватку, когда касается указательным и большим пальцами губ Нейта. Они напару пытаются выдоить из него душу, не меньше. В животе собирается напряжение, перетекает в почти лопающиеся от долгого ожидания яйца, грозится вот-вот хлынуть наружу таким потоком спермы, какого Сэм наверняка не демонстрировал с пубертата; ему жарко, ужасно жарко, как ни разу не было даже в Панаме — а уж там-то филиал ада на земле. Но, стоит телу подобраться в преддверии оргазма, как тепло рта Нейта и ритмичные поглаживания Елены прекращаются. Вместо этого Елена жёстко пережимает его член у основания — Сэм вспоминает ругательства на всех языках, которые знает, включая мёртвые, а вслух выдаёт только бессвязный вой. На то, чтобы оргазм схлынул, оставляя ощущение жуткой неудовлетворённости, уходит несколько долгих минут. Убедившись, что Сэм в ближайшее время не кончит, Елена вновь надевает Нейта ртом на его член, давит на затылок до тех пор, пока головка не проскальзывает мимо корня языка в глотку. Нейт с непривычки давится, кашляет, но Елена не разрешает ему отодвинуться далеко, только так, чтобы головка члена всё ещё лежала на его языке — и, когда дыхание немного приходит в норму, вновь насаживает горлом на всю длину. В этот раз идёт легче — насколько вообще Сэм может судить сквозь гулкий шум в голове и расплывающуюся от слёз реальность перед глазами; он не готов сказать, сам ли Нейт с таким усердием качает головой, вдыхая на самой высокой точке и сжимая тесной глоткой его член в тот момент, когда его губы прижимаются к лобку, или его подталкивает Елена. Может статься, что оба варианта верны. Только когда Нейт дёргает плечами, показывая, что силы на пределе, рука Елены тянет его за волосы назад. Она позволяет ему отдохнуть, прижимая лицом к яйцам Сэма, и Нейт за эту возможность, похоже, благодарен: он рьяно вылизывает мошонку, прочёсывает языком шов, отчего у Сэма волосы на загривке дыбом поднимаются, но крепко держащая его за основание члена ладонь Елены не оставляет возможности кончить. В бессмысленной мольбе подняв на неё взгляд, Сэм видит, как, отпустив волосы Нейта, другой рукой Елена ласкает свой клитор, окунает пальцы в текущую целыми струями смазку и входит ими в себя, гонясь за удовольствием. Если бы у него только были свободны руки. Если б хотя бы он мог наклониться и слизнуть эту ароматную влагу с её пальцев, а потом всосать клитор в рот и гладить его языком до тех пор, пока Елену не затрясло бы новым оргазмом. Но ему всего остаётся, что сидеть в душащих его верёвках и сходить с ума от желания. Нейт снова берёт его в рот, теперь без руководства Елены — та просто наблюдает за ними. Сэм хрипит, закатывает глаза: ну вот, вот, уже близко. Елена хлопает Нейта по щеке — не сильно, просто приказывая отстраниться, — за секунду до того, как Сэма скручивает сильнейшим за последние он даже не знает сколько лет оргазмом; белёсая сперма брызжет Нейту на лицо, запутывается в волосах, оседает мутными каплями на ресницах, носу и губах. Грудь Сэма вздымается, как после марафона — можно сказать, он только что именно его и преодолел. Поднять голову ему удается с трудом — не столько от физической усталости, сколько от страха. Вдруг Нейт и Елена вышвырнут его отсюда? Вдруг после разовой игры он стал им противен? Впрочем, даже если он им не нужен, даже если в их взглядах сейчас неприятие, брезгливость, это ничего страшного. Сэм — как плесень: куда заберётся, оттуда уже не вытравишь. Но, судя по горящим глазам его любимых брата и невестки, они и не собираются.