Meine bezaubernde blume

— Ох, Теодора, вставайте же!       Витражи разноцветных снов покрываются трещинами и в следующую же секунду распадаются мелкими осколками. Из рта ещё несколько секунд назад спящей девушки доносится слабый стон, пока та тщетно пытается открыть хотя бы один глаз, борясь с сонливостью и головной болью.       Теодора знала, что проснуться будет крайне трудно после того, как до самой поздней ночи переписывала наброски для новых статей, но была уверенна, что если ляжет спать прямо сейчас — на следующий день от этого энтузиазма и вдохновения не останется ни-че-го. Пока слова так легко и непринужденно текли по страницам, лаконично дополняя статью подробностями и придавая ей жизни, она не могла упустить такой момент. Никак не могла, потому что последние дни, наполненные столькими тяжёлыми событиями, каждый день и каждую ночь душили её и не давали приступить к работе; более того, она и подумать не могла, что будет вынуждена вставать так рано! Журналистике не требовалась даже открывать глаза, чтобы ясно ощутить, что солнце ещё не встало и на улице царило тихое, спокойное утро. Кому и зачем потребовалось будить её в столь раннее время? Неужели вновь что-то случилось? — Госпожа Ваутерс… — с десятой попытки Теодора всё же смогла приподняться на локтях и слабо приоткрыть правый глаз. Надеятся, что помятый вид, слабое сопение и бардак на голове передают ту ярость, которая потихоньку закипала где-то внутри неё, точно не стоило. — Со всем уважением к вам, ответьте мне пожалуйста, почему вы кричите на всю комнату уже несколько минут?! — Ну как же? — пожилая дама встрепенулись и на миг недоуменно посмотрела на девушку, прежде чем продолжить. — Гость к вам пожаловал, дорогая. Да ещё какой! В военной форме! Я уже хотела гнать его подальше, как он начал махать руками и что-то пытался объяснить, но я совсем ничего не понимала. А потом внезапно назвал ваше имя. Я уж сжалилась, очень растерянный вид у него был. Видно, так напугала своей руганью, что он заикаться начал…       В голове Теодоры в первую же очередь всплыл неприятный образ Альберта Нойманна, с которым ей на прошлой неделе довелось провести не один день. Пред глазами засияла злая, безжалостная ухмылка, а в ушах прозвучал холодный как сталь, наглый голос, отдающий приказ стрелять по невинным жителям какой-то деревни, что молча дрожали от страха и ожидали, как пули разорвут их кожу и унесут прочь из этого мира. Но как только Госпожа Ваутерс продолжила рассказывать, этот отвратительный образ стал прозрачной дымкой и рассеялся в сознании. «Заикается…» — Это же Фридрих! Зачем он сюда пожаловал, да ещё и в такую рань? — Мне откуда знать? Спускайся, да спроси сама. — она сняла с плеча полотенце и махнула им в сторону коридора, перехватив его другой рукой. — Я не смогу долго держать в доме этого… Фридриха, ты уж сама понимаешь. Ещё и люди могут начать говорить, что приютила у себя на пороге немца. Мне оно ни к чему. — Да, конечно, — тотчас спрыгнула с постели и метнулась к деревянному шкафу напротив кровати, — передайте ему, пожалуйста, что я спущусь через пару минут. — Передам, как же… — конец фразы прозвучал уже за хлопнувшей дверью.       Эйвери не стала акцентировать на этом внимание и широко улыбнулась глупости, которую только что сказала. Стоя перед открытым шкафом, изящные руки начали быстро перебирать разные платья, а ещё не до конца проснувшийся мозг с трудом складывал хоть сколько-то красивые образы.       На улицах стояло жаркое лето, начало июля. Она прошлась к окну и впустила в комнату свежие потоки ветра, а затем вновь вернулась к кровати, на которой безобразно лежали разноцветные платья и сложила руки на груди, пытаясь в который раз остановится на каком-то одном наряде. «Почему я вообще стараюсь так наряжаться для встречи с ним?.. И всё же, не хочется, чтобы Фридрих увидел меня в том виде, какой обычно присущ мне по утрам». От одного его имени какое-то тепло внезапно окутывало сердце, осторожно сжимая его в свои объятия. Перед глазами на миг вспыхнуло красивое, бледное лицо, с алыми от смущения щеками и лёгкой улыбкой. Светлые, словно солнечные лучи пряди спадали рядом с глазами, ещё больше выделяя худые скулы и огромные, как дождливое небо серые глаза…       Когда Теодора наконец-то смогла высвободиться из плена мыслей, то обнаружила, что сидит на кровати. «Сказала, что спущусь через пару минут, а сама уже не менее пяти просто сижу и мечтаю» — однако мечтания эти ещё сильнее разожгли в душе желание как можно скорее увидеть его и та, спешно разгладив некоторые складки на светлом платье, бросила на плечи накидку, прошлась расчёской по волосам и тихонько направилась к лестнице, прикрыв за собой дверь. Госпожи Ваутерс внизу не оказалось, однако у самой двери тихонько стоял он, скрепив перед собой руки в замок и потирая большие пальцы друг о друга, что выдавало его волнение, не решаясь двинуться куда-то в глубь дома и потревожить его обитателей. Кажется, Фридрих уже давно понял, что его подруга спускается, потому что стоило ей поставить ногу на последнюю ступеньку и поднять на него взгляд — он спешно метнулся глазами куда-то в сторону, разглядывая интерьер дома, а щёки его были розовыми, словно летний закат.       Необычно быстро Эйвери пересекла гостиную, торопливыми шагами приблизившись к нему неприлично близко. — Здравствуйте. — опустила взгляд в пол и отступила на шаг, но внезапно почувствовала на своём запястье прикосновение тёплых пальцев, которое заставило её вновь поднять глаза вверх. — Д-доброе утро, Теодора. Простите, что я появился так р-рано и к тому же напугал хозяйку дома, — он виновато улыбнулся, не сводя с сонной девушки глаз.       Осознание того, что он потревожил её сон, неприятно кольнуло молодого юношу где-то под рёбрами. В последние дни он заметил, как потускнело её некогда яркое, наполненное жизнью лицо и уверенные глаза, под которыми снова образовались сине-зелёные пятна. Что-то тревожило Теодору Эйвери так сильно, что каждую ночь мешало ей спать и он очень, действительно хотел ей помочь, но страх показаться бестактным, неправильным или — чего он боялся больше всего на свете — навязчивым каждый раз заставлял его оставлять вопросы для более подходящего случая. — Ничего страшного — её губы растянулись в бодрящей улыбке, чтобы Фридрих понял, что ничего страшного не произошло. — Почему вы хотели меня видеть, да ещё и в такую рань? — Разве для этого нужен повод? — кажется, даже он сам опешил от того, каким непривычно уверенным для него голосом это было сказано и его лицо зарумянилось ещё больше. — Вообще, я х-хотел показать в-вам кое-что. — Что же? — Тео склонила голову на бок, вопросительно смотря на парня, словно это помогло бы ей узнать ответ на вопрос. — Пока не м-могу сказать, но вы должны пойти со мн-мной.       Всегда сдержанная, не позволяющая себе излишние проявления эмоций, циничная и порой слишком холодная журналистка осторожно потянулась свободной рукой к лицу молодого юноши и провела пальчиком по мягкой коже, не в силах сдерживать желание быть к нему хоть немного ближе. Фридрих лишь прижался к её прохладной ладони сильнее и начал тереться об неё всё ещё розовой щекой, а затем испуганно перевёл взгляд куда-то за спину, убеждаясь, что они сейчас в помещении одни. Теодора успокаивающе погладила большим пальцем его выпирающие костяшки на руке и быстро кивнула, давая согласие на это таинственное приключение. Вновь подарив друг другу смущённые улыбки, они тихо покинули дом.       Какое-то время Фридрих вёл свою спутницу в неизвестном направлении. Немного отойдя от дома, они всё же были вынуждены прекратить держаться за руки, так как оба понимали, что это может доставить им немало проблем; понимали, что происходящее между ними, даже если это просто близкая дружба, в какой-то степени неправильно и это будет иметь немалые последствия, но они были уверены, что готовы ломать рамки, которые заставляли их держаться отчуждённо при посторонних и делать вид, словно они совсем не заинтересованы и приходятся друг другу не более, чем знакомыми. Пусть и сейчас для этого не время, пусть они и вынуждены подождать, но когда-то обязательно будут вместе без страха предрассудков и осуждения.       — Ну же, догоняйте! — Блумхаген залился хохотом и криком, внезапно срываясь с места.       Когда они прошли в какую-то неизвестную часть города, которую Теодора ещё не успела изучить, Фридрих внезапно засмеялся и побежал в сторону леса, который виднелся на горизонте за старыми, одинокими домами, что медленно доживали свое время на окраинах Химворда. Они бежали со всех ног по тихим и сонным улицам, не сдерживая детской радости от этой небольшой шалости. Кажется, подобного рода игры уже начали входить в привычку, но никто не был против, даже наоборот. Их искренний смех, слившийся воедино, эхом проносился между домов, в узких переулках и пытался забраться в спальни мирно отдыхающих горожан, пробуждая их от сна, вынуждая выходить на улицы и радоваться новому дню; ветер лёгкими порывами дул в спину, подгоняя и словно присоединяясь к этому развлечению. Впервые за неделю у Теодоры в голове была совершенная пустота, и чувствовать эту лёгкость была так приятно, что она была готова бежать так целую вечность, не останавливаясь, на взирая на сбившееся дыхание и усталость, растущую боль в коленях, лишь бы растянуть этот чарующий момент на долго. Она наслаждалась этим утром, которому ещё пол часа назад была совсем не рада, утренней прохладой, оставшейся после ночного ливня, пением птиц, которые сидели на стремительно приближающихся деревьях и тому, как восходящее солнце окрасило стены домов в яркие оранжевые цвета. В некоторые мгновения ей становилось интересно, ощущает ли Фридрих то же, что и она сейчас? Так ли ему легко и хорошо с ней, как сейчас она чувствует себя с ним? Но, фокусируясь на фигуре перед собой, которую она тщетно пыталась догнать, разведённых в разные стороны руки, будто он чувствует себя свободной птицей, что парит высоко в небе, легко и непринужденно, ответ всплывал в голове сам собой.       Фридрих замедлился, когда почувствовал под ногами шелест травы и широкие корни деревьев, проходящие под землёй. Его сердце бешено колотилось, грудь вздымались и опускалась необычайно быстро, а по виску стекала капелька пота. Он хотел успокоится и немного прийти в себя, но никак не мог перестать широко улыбаться и хихикать, точно маленький мальчишка. Последний раз он поддавался такому порыву веселья ещё совсем ребенком, когда мать выпускала его прогуляться около дома, пока отца не было дома. Блумхаген помнил, как кружил вокруг дома и представлял, что за его спиной крылья, благодаря которым он так невесомо касается ногами земли, подпрыгивал высоко в небо, почти взлетая, через разные преграды на своём пути, а его радостный лепет уносили потоки ветра куда-то далеко ввысь. Надо же, оказалось, ему очень не хватало такого рода игр. Хотелось кричать, петь, танцевать, летать, прыгать, тело казалось пушинкой и он был готов делать всё что пожелает сердце. И он даже не мог подумать, что спустя столько времени он найдет это успокоение рядом с американской журналисткой, серьёзной, деловой женщиной, которая будет писать о немецких военных и о нём. «Я обязательно напишу о тебе в своей статье, и даже не одной! О таких людях, как ты, должен знать мир. Мне повезло, что я тебя встретила…» — ему было интересно, что именно она о нём напишет? Просто расскажет о знакомом солдате, который выделялся среди всех остальных оккупантов своей робкостью и нежностью? Или скажет, что он был ей преданным другом и прекрасным человеком, которого она будет помнить до конца своих дней? А может, напишет о том, какие более высокие чувства она к нему испытывала и о которых так и не рассказала… Юноша мысленно отдёрнул себя, ругая за то, что позволяет в сторону Доры такие мысли. Она была заинтересована в своей карьере, совершенно точно достигла бы небывалых высот и он не смел мешать ей своими нахлынувшими чувствами, тем более, что она вряд-ли была заинтересована в таком как Фридрих больше, чем в хорошем друге.       Парень помнил, как гармонично они смотрелись вместе с доктором Джоном Робертсом, когда вместе обсуждали что-то. Они оба были серьёзными и целеустремлёнными людьми, сосредоточенных на достижении своих целей и в первую очередь на своей работе. Когда он однажды зашёл в паб, где когда-то впервые встретил её, то застал их с Джоном рядом с пианино. Кажется, он что-то объяснял ей, возможно ноты или учил какой-то песне, ведь раньше Дора тоже пыталась играть, но у неё, кажется, совсем не получалось. Их руки были вместе, и он осторожно водил её пальцами по клавишам, улыбаясь каким-то рассказам и шуткам девушки, пока она не сводила с него глаз. Интересно, испытывала ли она к нему какие-то чувства? А он к ней? Когда их взгляды соприкасались вместе, между ними словно проходила какая-то искра, его чёрный взгляд словно затягивал в себя Эйвери, а та всё никак не могла оторваться.       Тем вечером Фридрих не стал подходить к друзьям и здороваться с ними, не желая разрушать эту идиллию, а лишь тихонько вышел спустя пару минут, стараясь не привлекать к себе внимания. Тот вечер был по настоящему особенным и не потому, что ему показались отношения этих людей более близкими, нежели дружескими. Тогда, сидя у фонтана и чихая от того, что на руках у него мирно покоился какой-то котёнок, Фридрих впервые почувствовал ревность. Ревность, которая своим ядом отравляла его мысли и заставляла жмуриться в попытках остановить капли слёз, скопившиеся в уголках его глаз, тисками сжимала душу и заставляла сердце биться очень быстро. Его так задело то, что они были вместе… Не значило ли все это, что он, возможно, испытывает к Тео нечто большее, чем обычные дружеские чувства? Он давно ловил себя на мысли, что часто засматривается на неё, когда они прогуливаются по городу и норовит как-то случайно коснуться ее, пусть и всего лишь на миг. Юноша чувствовал, что все эти ощущения были одной большой ошибкой и был готов вырвать сердце из своей груди, лишь бы больше не ощущать такого, но… Нет, он не был готов. Не был готов позабыть Теодору Эйвери никогда, ни за что на свете. Он мог бы отдать что угодно, лишь бы в его памяти навсегда запечатлелся её прекрасный образ.       Из воспоминаний, которые внезапно начали причинять боль, его вырвал какой-то крик и звук падения чего-то на землю. — Ах, вот же! — девушка, совсем позабывшая о том, что в лесу стоит ходить осторожнее, во время бега споткнулась об что-то и упала, с криком и жгучей болью в лодыжке повалившись прямо в грязь и траву. — Чёртов корень!       У неё на языке крутилось ещё очень много нецензурной брани, но она всеми силами старалась себя сдерживать, прикусив язык от боли так, что во рту со временем почувствовался металлический вкус. Её руки, как и платье были испачканы и от досады ей почти что хотелось заплакать, но она не позволила этим эмоциям проявиться и лишь со злостью дёргала ботинок, пытаясь вытащить стопу из деревянных тисков. — Т-т-теодора, вы как? — светлая макушка в ту же секунду оказалась рядом с ней, склонившись над корнями. — Сильно ушиблись? Как в-ваша нога? — В порядке. — её тон оказался слишком грубым, а голос громким, отчего Фридрих даже немного вздрогнул. — Болит немного, но пустяки. — К-какие же тут пустяки? Вы н-наверное лодыжку в-вывихнули. П-простите, если бы я знал… — Ничего страшного, ты не виноват. Поможешь вытащить? — Д-д-да… Конечно, помогу.       Стараясь побороть смущение и понимая, что сейчас его лицо снова покроет румянец, Фридрих осторожно коснулся ноги девушки, одной рукой придерживая её под коленом, а второй поворачивая стопу в бок. Дора же напротив с умилением смотрела, с какой нежностью и трепетом юноша касается её, словно боясь повредить даже самыми невесомыми прикосновениями, как он иногда поглаживает ногу под платьем в попытках успокоить, хоть сам того и не замечает. Она видела, как он иногда смущённо поднимает взгляд в её сторону, но тут же возвращает обратно вниз, боясь столкнуться с ней глазами.       Когда с проблемой было покончено, он подал спутнице руку и помог ей подняться, однако Дора не смогла сдержать шипение и от боли повалилась на его плечо всем своим весом. Блумхаген был искренне удивлён тому, какой лёгкой оказалась девушка и внезапно его посетила мысль, которая в другой ситуации была бы совершенно постыдной, но сейчас кажется единственным верным решением. Он был вынужден приобнять Эйвери за талию, пока та тщетно пыталась встать на ушибленную ногу, бормоча забавные ругательства себе под нос. — М-мне кажется вы не сможете так идти дальше. — он с сожалением помахал головой из стороны в сторону. — Смогу, нужно только правильно… Ауч! — девушка вскрикнула и присела, начав тереть рукой немного выше стопы, пачкая кожу грязью ещё больше. — Я мог бы вас п-п-п… — он шумно выдохнул воздух носом, собираясь с силами, чтобы решиться сказать это. — Я мог бы вас понести.       Кажется, они оба почти физически почувствовали, как вокруг воцарилось какое-то тихое напряжение. Теодора в целом не сильно смущалась своего друга и прежде взаимодействие с ним никогда не вызывало у неё смущения, но сейчас, при мысли о том, как он будет нести её, держа своими руками и прижимая к себе, ей стало действительно очень неловко. Почувствовав это, Блумхаген почти всхлипнул и принялся просить у неё прощения, предлагая самые разные и вполне возможные варианты решений этой проблемы, однако спустя несколько секунд раздумий и неудачной попытки пошевелить частью тела, она лишь решительно закивала. — Нет, я думаю это очень хорошая идея, Фридрих. Только боюсь, я покажусь вам очень тяжёлой… — Тео усмехнулась и нагло взглянула в глаза другу, высматривая эмоции, которые вихрем пронеслись у него внутри и отразились в потерянном и немного шокированном взгляде. — Н-нет, нет! Вы очень лёгкая, я без труда с-смогу вас поднять, если вы этого х-хотите. — парень выглядел почти испуганно. — Да, хочу. — улыбка стала ещё шире, а взгляд ещё более пристальным. Девушке нравилось подобным образом играть с ним, потому что она обожала видеть эти алые щёки и смущенную улыбку. Но, на самом деле она действительно этого хотела, хоть и пыталась выдать все за такую, возможно жестокую, шутку, так как чувствовала, что внутри продолжает расти такое же смущение и волнение. — Тогда, ес-сли позволите… — получив очередной кивок головы в качестве подтверждения, он нагнулся и в тот же миг легко подхватил девушку, подняв её над землёй.       Они стояли так, кажется, несколько минут, каждый из них витал где-то в своих мыслях. Это было что-то настолько новым и необычным, что щёки Теодоры также немного вспыхнули вместе с лицом Фридриха, она буквально замерла и не шевелилась, кажется, почти не дышала. Девушке нужно было к этому привыкнуть и внезапно она ощутила, что ей вся эта ситуация кажется… приятной? Она не стала проговаривать свои чувства в слух, но в уголках её души зашевелилось что-то новое и ранее ею неизведанное, непонятое. Она украдкой глянула на своего «спасителя» и обнаружила, что тот точно также невзначай пытается посмотреть на неё, при этом постоянно вертя головой в разные стороны и высматривая что-то в глубине леса. После тактичного «кхм» они все же медленно зашагали куда-то дальше, так и не решившись нарушить тишину. Вернее, шагал только Фридрих, торопливой походкой пробираясь куда-то в чащу и выбирая более свободные пути без веток, чтобы случайно не ранить ими Тео.       Лес продолжал шуметь над их головами, а после предложения юноши приобнять его руками за шею, чтобы было удобнее, пара словно переместилась в какой-то вакуум, что вытеснял все посторонние звуки кроме их дыхания. Уже порядком расслабившись, девушка склонила голову и прижалась ею, как и всем своим телом, к груди Блумхагена. Она слышала, как быстро и громко бьётся его сердце, норовя вот-вот выпрыгнуть из груди и ей даже показалось, что оно стучит в унисон с её. Не понимая зачем, но она пыталась дышать одновременно с парнем, словно это помогло бы ему как-то, пыталась вдыхать и выдыхать также быстро и рвано. Сами того не замечая, пальцы её рук, что мирно покоились за шеей Фридриха, зачем-то иногда перебирали его светлые пряди; иногда она наматывала самые длинные на палец в попытке завить их, но вскоре они всё равно выпрямлялись.       Фридрих старался быть как можно осторожнее, но был вынужден прижимать лёгкое тело девушки к себе и изредка менять положение рук, чтобы Тео было как можно удобнее. Он чувствовал, как от смущения горят его уши и щёки; и хотя эта ситуация выбила его из колеи, ему нужно было прилагать немало усилий, дабы сдерживать счастливую улыбку и выражать лицом только искреннее беспокойство. В какой-то момент он понял, что Эйвери уже полностью расслабилась: она забавно болтала одной ногой в воздухе и пыталась повторять это ушибленной, а когда он повернул в сторону неё голову, то увидел, как та улыбается и с закрытыми глазами отбросила голову назад, позволяя ветру развивать её волосы, а лучам солнца прыгать по её бледному лицу. Он подумал, какой красивой она была сейчас, в его объятиях, и не смог сдержать сдавленный смешок. Однако Тео совсем никак на это не отреагировала — так показалось ему сначала, но глаза и тело всё же подметили, как сердце дамы забилось быстрее и улыбка, украшавшая её лицо стала немного шире. Фридрих задумался, что это, возможно, очень интимная вещь, потому что было в этом что-то очень трепетное и родное, осторожное и волнующее.       Когда Фридрих начал понимать, что они уже приближаются к нужному месту, то пошёл немного быстрее, предполагая, как лучше окликнуть свою спутницу и сказать ей, что они прибыли туда, куда держали путь. Однако, застрявший в мыслях он не успел сделать этого, так как Теодора, видимо, сама поняла что они уже пришли и начала разглядывать местность впереди. — Ох… — у девушки, которая привыкла всегда расписывать все в мельчайших деталях и подбирать нужные слова, сейчас их вовсе не нашлось.       Перед ее взором предстала небольшая зелёная поляна, укрытая покрывалом высокой травы и залитая ранними лучами солнца; небольшое озеро сияло под яркими бликами, которые пробивались сквозь кроны деревьев — те, склонившись, создавали почти что купол над лугом, оставляя полностью освещённым только один небольшой круг в самом центре. Где-то высоко пели птицы, лаская красивыми нотами уши и перелетая через всю поляну с одной ветки на другую. Казалось, словно это место из какого-то удивительного сна или книги, оно было как будто оторвано от внешнего мира, сохранившее в себе необычную красоту и волшебство. Продолжая лежать на руках у юноши, девушка оказалась чуть ближе к водоёму и не смогла не отметить, что вода была удивительно прозрачной и казалась очень холодной, а на дне виднелись разные камушки. — Фридрих, это просто… — она всё так же не могла подобрать нужных слов, разглядывая это чудесное место. Возможно, ей показалась, но боковым зрением в улыбке парня она увидела ноту гордости? — О-отличный материал для статьи?       Она поняла по голосу, что Фридрих лишь попытался пошутить и у него это определено получилось. Она, вновь закинув голову назад, засмеялась и бросила на него хитрый взгляд. Закивала головой и выдохнула, пытаясь разглядеть внизу место, где смогла бы присесть и водой вытереть грязь со своей одежды и рук.       Юноша проследил за её взглядом и поняв, чего Тео желает, сделал ещё пару шагов и мягко опустил её на траву. Зелёные стручки смялись под ногами девушки и начали щекотать кожу и руки, немного покалывать тело под платьем. Он потянулся к груди, собираясь снять китель, но его остановил тихий голос, который граничил с шёпотом. — Нет, не нужно… Земля тёплая. — она склонила голову набок, пальцами играясь с травинками, водила рукой в разные стороны и иногда погружала её в зелёную гущу. — Здесь хорошо.       Помедлив какое-то время, она резко наклонилась спиной назад и её лицо спряталось где-то между зеленью. Она умиротворенно выдохнула, на миг прикрыла глаза и потом вновь открыла, устремив свой взгляд куда-то вверх. Наверное, как и всегда, наблюдала за медленным течением облаков и цветами неба, хоть сейчас оно и было частично скрыто огромными, длинными ветвями, что покачивались в каком-то необычном танце. Похлопала ладонью рядом с собой, приглашая солдата присоединиться и тот незамедлительно занял такую же позу.       Кажется, именно сейчас Теодора Эйвери почувствовала такую лёгкость и умиротворение, непринуждённость и, кажется, счастье, которое не испытывала уже очень много лет. Все плохие мысли и переживания улетучились, вместе с сорванными листьями унеслись куда-то вдаль, откуда, она надеялась, больше никогда не вернутся. Слушая дыхание лежащего рядом Фридриха, её глаза начинали спешно тяжелеть и все чаще норовили закрыться и погрузить девушку в сон. Она, ведомая непонятными чувствами, нашла в траве руку юноши и сжала её тонкими пальцами, словно пыталась удержать его рядом с собой навсегда, словно он в любой момент мог испариться и больше никогда не появиться. Это была одна, самая тягостная и горькая мысль, которая терзала сердце молодой журналистки, но сейчас она всеми силами вытолкала её прочь из своего сознания. Только не сейчас, она подумает об этом когда нибудь позже… может быть, завтра.       Или все происходившее уже было сном, в который она наконец-то смогла погрузится, настолько реалистичным, что она спутала всё происходящее с реальностью? Веки её в последний раз прикрылись… — Meine schöne Blume, bleib für immer bei mir…       Теодору разбудил яркий блик в глазах и тихий, нежный голос. — Meine bezaubernde Blume, ziehe deine Blütenblätter weiter der Sonne entgegen…       Он лился рекой, так красиво и ласково, укутывая тёплым одеялом. — Und ich werde…       Девушка хотела дослушать текст до конца, но какой-то маленький листик забавно упал ей прямо на лицо. Она попыталась тихонько сдуть его, вытянув губы трубочкой, но попытка не увенчалась успехом и спустя пару секунд по поляне разнёсся громкий чих. «Хотела проснуться красиво, как в сказке, а получилось как всегда» — она нахмурила брови, когда пред закрытыми веками стало темно и спешно распахнула глаза. Удивлённые серые глаза смотрели прямо на неё, а тонкие черты лица обрамляла тень. Фридрих нагнулся к ней сразу же, как только почувствовал, что пальцы Тео зашевелились и конечно же застал её неудачную, но до жути милую попытку притвориться спящей и от увиденного на его лице заиграла лёгкая улыбка. Осторожно убрав уже ненавистный девушкой лист, он заправил прядь ее волос за ухо и сразу же после этого отдернул руку, осознав, что возможно это действие было лишним.       Посчитав, что ему первым стоит согнать эту тень неловкости, он выпрямился и сел, но продолжал глядеть в глаза девушки. — Д-добрый день, Теодора. — Добрый… стоп, день? Неужели я спала так долго? — она резко поднялась вслед за ним, оглядываясь по сторонам. — Думаю, да… Я не с-следил за этим особо, с вами в-время течёт легко и быстро, совсем незаметно. — он посмотрел куда-то в даль, словно высматривая что-то в лесу, не желая показывать своего смущения после подобной фразы. — С тобой тоже, Фридрих. — вновь перешла на шёпот, ведь он так идеально подходил этому месту и его волшебной, успокаивающей атмосфере. Она игриво прищурилась и стрельнула в него глазами, на её губах снова заиграла улыбка.       Теодора уже хотела потянуться, как вдруг обнаружила, что её пальцы всё ещё переплетены с его. Неужто он всё это время держал девушку за руку? Она нежно усмехнулась и мягко высвободила её, чтобы поднять ладони к небу и выгнуться в спине; нога уже перестала болеть и она погладила место бывшего ушиба, с досадой осматривая грязный подол платья и туфли. На улице действительно заметно потеплело, а солнце теперь светило прямо на неё, стремительно нагревая ее тело, потому она сняла с себя накидку и подползла на четвереньках к воде. Опустить пальчики в воду было действительно хорошим решением и потому она поняла, что стоит воплотить задуманный ещё утром план в реальность.       Спешно начав снимать с себя обувь, она, под пристальным и обескураженным взглядом Фридриха отодвинула рогоз и опустила стопы вниз, немного поболтала ими, чтобы прохладные волны окутали её ноги и унесли кувшинки ближе к середине озера. От смены температур по её ногам пробежали мелкие мурашки и она резко вздохнула, привыкая к новым необычным ощущениям. — Ч-что вы делаете? — удивлённый голос Фридриха был таким очаровательным, что вызвал у неё смех. — Присоединишься ко мне?       Тео видела, как колеблется юноша, не решаясь поступить также. — Вода тёплая… — она вновь показательно задвигала ногами и резко подняла одну из них, так, чтобы капли попали на Блумхагена.       С улыбкой прикрывшись от них, он в последний раз перевел взгляд с девушки на воду и принялся стягивать с себя военные ботинки. Отбросив те куда-то за свою спину, парень придвинулся к своей спутнице и также опустил ноги, не боясь намочить свои штаны. Резкий вдох вызвал у Теодоры новую волну смеха, она наблюдала, как Фридрих хмурит брови и бросает показательно злые взгляды с её сторону. Девушку это совсем не смущало, она знала, что он это совсем несерьёзно и была неописуемо рада тому, что теперь в таком забавном положении находится не она одна.       Их плечи иногда соприкасались друг с другом. Никто из сидящих не решался заговорить, да и это, по правде говоря, было совсем необязательно. Каждый вновь окунулся в свои мысли и тишину нарушал только беспокойный шорох листьев, что трепетали от ветра над их головами.       В какой-то миг Теодора поняла, что ей всё-таки стоит привести себя в порядок — если она вернётся домой в таком виде, то определено вызовет вопросы у Госпожи Ваутерс и Лоуренса, а ещё тех, кого встретит по пути обратно — а ей этого совершенно не хотелось. Стоило хотя бы убрать землю с рук, ног и подола платья, так что она наклонилась и зачерпнула в свои ладони прохладную воду. Протирать тело в подобной позе было совсем неудобно, и покончив с руками и нарядом, она была вынуждена по разному выгибаться, пытаясь нормально дотянуться к своим ногам. Кряхтя и ругаясь себе под нос, она в очередной раз склонилась над водоёмом и почувствовать прикосновение к своему плечу. — Теодора, вы...ты п-п-п… — он снова начал сжимать и разжимать кулаки, как и каждый раз, когда пытался сказать что-то очень волнительное. — Ты позволишь мне п-помочь?       Кажется, все окружающие звуки стихли в ту же секунду. Она моментально заглянула в его глаза, которые светились искренностью и чем-то ещё, чего она прежде в них не замечала, не зная, что ему ответить. Фридрих сделал также в ответ, и несколько секунд они просто глядели друг на друга и покрывались румянцем. Прикусив нижнюю губу, Дора робко кивнула, смущённо поправляя свои волосы и заламывая пальцы.       Получив согласие, юноша покраснел ещё больше, в его голове на миг всплыла мысль, что это было плохой идеей и он должен извиниться и не делать этого, но бледные руки не повиновались этим глупым, наполненным страхом мыслям. Они уже потянулись к стопе девушки, мягко перехватив её и подняв чуть выше над водной гладью — осторожно, словно обращаются с каким-то хрупким цветком; он набрал в ладонь воды и направил ее к голени, позволяя каплям медленно, щекоча стекать по ноге пораженной девушки. Затем коснулся мягкой кожи, нежно и трепетно, начав протирать её, убирая остатки земли и пыли.       Не решаясь даже на несколько секунд поднять глаза вверх, Блумхаген был сосредоточен лишь на том, что сейчас делал. Кончики его пальцев мелко дрожали каждый раз, когда приближались к ногам, а дыхание в этот момент сбивались и становилось очень-очень быстрым и прерывистым. Он не верил, что сейчас делает это. Касается этой невероятной женщины с её позволения, этим изящным ногам, на одной из которых виднелось синеватое пятно. Всё происходящее казалось ему лишь сном, галлюцинацией, чем-то нереальным — но нет, всё происходило по настоящему, ведь сердце его билось невообразимо быстро и внутри разливалась нежность, бесконечное тепло и любовь. Любовь, которую он такое долгое время пытался таить в себе, душить и отрицать любыми оправданиями. Фридрих пытался скрывать дрожащее дыхание и упрямо молчал, не роняя ни слова, чтобы не выдать такое сильное волнение.       Светлые пряди волос спадали ему на лицо, но он не собирался их убирать — даже покончив с делом и видя, что кожа девушки уже совсем чистая и не требует больше ухода, он продолжал водить пальцем по ней, оставляя мокрые дорожки, поблескивающие на солнце. Пытался запомнить этот момент на долго, оставить его в памяти на всю жизнь и был готов прильнуть к ней навсегда, уснуть на её коленях и больше никогда не просыпаться, чтобы навсегда остаться в этом месте вместе с ней.       Дора смотрела на всё это действие совершенно заворожённо. Ей также, как и ему, не верилось в происходящее. Она видела, как дрожат его руки и чувствовала, что сама дрожит всем своим телом. Ей требовалось немало усилий, чтобы не позволить волнению спуститься к ее ногам, иначе, она точно это знала, это отпугнёт Фридриха, а ей не хотелось это всё заканчивать. Происходящее было чем-то таким необычным и искренним, сокровенным и даже более интимным, чем объятия,       поцелуи и то, что произошло сегодня утром в лесу, что ей иногда перехватывало дыхание. Грудь её резко вздымались и опускалась, в ушах слышалось биение собственного сердца и только лишь шум воды. Никаких посторонних звуков и мира не существовало за пределами этого места, казалось, что за поляной ничего не было, они существуют в этом моменте и всей своей душой она надеялась остаться в нём навсегда.       Повинуясь какому-то голосу внутри, она потянулась рукой к макушке парня и плавно провела по ней, зарываясь пальцами в его волосы. Громкий вздох ясно дал ей понять, что она действует верно и потому точно не собиралась заканчивать начатое — стала медленно, мягко массировать его голову, водя пальцами по волосами и не отрывая взгляда от лежащих на руках парня ног. Иногда немного поднимала некоторые пряди, наматывала их на палец, как прежде делала со своими во время волнения и вновь отпускала, медленно спускаясь рукой к шее Фридриха.       Казалось, прошла уже целая вечность — закончилась весь ужас, закончилась война и больше ничего не помешает им быть вместе. Но, будучи реалисткой она знала, что это не так. Неприятная мысль кольнула ее сердце, вынуждая остановиться, прекратить происходящее. Её рука разочарованно упала на плечо, обтянутое светло-серой тканью и немного сжала его, что вынудило юношу опустить уже давно чистую ногу, позволив ей покоится на тёплой траве.       Они оба глубоко дышали, быстро глядя по сторонам и не решаясь одарить друг друга хотя бы словом, хотя в каждом из них таилось больше тысячи фраз и признаний, что норовили вырваться из их закрытых губ. Фридрих первый немного отодвинулся от неё, поднялся и встал; его руки висели по швам и он просто остановился на одном месте, засмотревшись на лилию, покоящуюся на воде. Теодоре показалось, что вот-вот он сорвётся с места и оставит ее здесь одну, тонуть в догадках, но через пару минут он снова сел, повернувшись к ней лицом. Она склонилась к нему ещё ближе, так, что ощущала на своем лице и губах горячее дыхание, видела его блестящие глаза и то, как вздрагивают его веки. Никто из них не решался зайти куда-то дальше, но был вопрос, который она всё же решилась озвучить, вопрос, который волновал её всё это время. — Как заканчивалась та фраза, Фридрих? — она хотела опустить глаза и спрятаться, но не позволила себе этого, продолжая сидеть всё также и упрямо смотреть на него. — Und ich werde dich für immer lieben. Это было концом. Она вздохнула так громко и отчаянно, что на миг показалось, будто эта фраза доставила ей массу боли — так оно и было, но другое чувство, намного более высокое и ценное, заполонило весь её разум. Она широко раскинула руки и налетела на юношу, прижимая его к себе так сильно, словно он сейчас умрёт и та больше никогда его не увидит. Повалив его на траву, Тео лежала на нём, ощущая на своей талии крепкие мужские руки и прижималась своей щекой к его, чуть ли не плача. Находясь у самого его уха, алые пересохшие губы медленно зашевелились, шепча ему ответ. — Ich werde dich auch lieben. Stets. Она почувствовала влагу на своем лице, мокрая слезинка осторожно спустилась по щеке, на подбородок, а после защекотала её шею. Ей не было известно, чья она, но сейчас это не имело никакого значения. Руки Фридриха более уверенно обвили её, прижав к себе ещё сильнее. Они тихо лежали на зелени, вновь замолчав, и лишь облака и деревья стали свидетелями того, как губы обоих растянулись в счастливой улыбке с примесью горечи.       Спустя какое-то время они покинули это место, точно так же как и утром держась за руки. — Спасибо, Фридрих. Спасибо. — З-за что? — За то, что помог мне.       Казалось, это была лишь вежливая благодарность за то, что он помог ей привести себя в порядок. Но каждый из них в душе понимал, что эти слова несли в себе что-то большее и были адресованы совсем другим вещам.       У самого водоёма, на смятый участок травы бережно упали два ярких солнечных луча, а ветер принес туда сорванные лепестки каких-то белоснежных цветов.