Дом

      Тихо скрипя, качели, режут пространство. Мае 13 или все 20.       Надежда убита, разорвана в клочья. В душе хоронила обиды все молча. И молча росла в мире полном запретов. Мая все верила в зыбкое «где-то», и что там нерушимым стоит ее Дом. Но тихо качели скрипят не о том. Поют не том и ворчат до заката. Мая смеется: так им и надо.       А ночью ей сниться тьма коридора. Кошка на стенке, стена из забора, расческа домов и дети без ножек, разбитые стекла, штаны без застежек. И много таких же, почти, как она. И длинная ночь, что сводит с ума, и шепчут ей сказки хор голосов.       Каждую ночь бежит на их зов, но падает, больно сбивая колени. И утром встаёт со знакомой постели...       Много ранений. Много страданий. Не помнит про ножик в детском кармане. Не помнит, а после идет по делам, двор, как тюрьма и дом, как тюрьма. Ветер гуляет в её волосах, Мая не знает про Выпуск и страх.       Но всё же: больница, от школы отказ, поиск пути, просьба- строгий приказ и слезы в подушку, запах хвои….       Дорога куда-то, ночные огни. Нежное сжатие теплой руки и тихие крики в подушку от боли. Богов своих тихо девочка молит. Молча кричит и смотрит на небо, где призраки скорого теплого лета играют бессильно в воздушные замки.       Дело её в толстенькой папке, во дворике крики, и детские танцы. И просит директор ее не бояться.       Мая растеряна, Мая не верит. Мая сжимает мешочек на шее. И смотрит она на знакомую кошку и видит луну в разбитом окошке, тьма по пятам, разрисованы стены. Жестокость повсюду, кровавые сцены. Знакомый оскал, узнает божество, снова уверует в снов колдовство.       А в прошлом качели режут пространство: сели другие дети кататься.