***
Хёнджин не вслушивается в слова преподавателя, который рассказывает им об общественных отношениях. Вместо этого он рисует в тетради, особо не задумываясь о том, что изображает на клетчатом листке. Рука сама неосознанно рисует распятие, а над головой распятого очертания нимба святого. Все пространство вокруг рисунка занимают хаотичные штрихи. — Знаешь, если бы я не знал, что ты из религиозной семьи, то подумал бы, что у тебя беды с башкой, — шепчет сидящий рядом Джисон, который вроде как друг, а вроде как и просто приятель, с которым они общаются только тогда, когда обоим хочется. — То, что мои родители фанатики, не делает меня таким же, — сухо отвечает Хёнджин, а потом вздрагивает, когда осознает то, что он нарисовал. Ручка выпадает из ослабевших пальцев, но, к счастью, остается на столе. Джисон бросает на него скептический взгляд, переводит глаза на рисунок, но больше ничего не говорит, возвращая внимание преподавателю. Хёнджин максимально тихо вырывает листок, безжалостно сминая его, и сует в сумку, чтобы потом выкинуть. В последнее время он часто вспоминает родителей и все, что с ними было связано. Хёнджин так старательно убегал от всего этого, стараясь не оглядываться, что не заметил, как прошлое стало дышать ему в затылок. — Сигареты есть? — Наклоняется к уху Джисона Хёнджин, чувствуя непреодолимое желание закурить именно сейчас. Противный кислотный привкус застрял в горле, першит и вызывает легкую тошноту — привкус прошлого, привкус жизни с родителями. — А я думал, что вера не позволяет вам курить, — Джисон намеренно стебется, даже не понимая, что это не самая хорошая тема. Хёнджин старается не показывать, что ему это неприятно и он ненавидит эту тему, но с каждым разом становится сложнее. Возможно, он поступил глупо, когда с самого начала не обозначил рамки дозволенного, но еще более глупо он поступает сейчас, продолжая молчать и терпеть. Джисон протягивает ему пачку сигарет с вложенной в нее зажигалкой. Хёнджин выхватывает и прячет в карман, быстро пихая ручку и тетрадь в рюкзак. Выпавший комок бумаги остается незамеченным. Отпросившись, он выбегает из аудитории и идет в сторону запасного выхода, на котором стоял утром и наблюдал за дракой. Никотин вытравляет кислотное першение в горле, приносит облегчение. Блаженно прикрыв глаза, Хёнджин наваливается на перила и прижимается лбом к холодному столбу, удерживающий козырек. Пусть кислотное першение больше и не чувствуется, но тошнота все еще давит на горло и желудок. — Выглядишь так, словно одной ногой уже в могиле, — дежавю. Хёнджин едва поворачивает голову, но ему и не нужно видеть того, кому принадлежать эти слова. Минхо вновь встает рядом, вновь смотрит своими черными глазами в душу и вновь улыбается уголками губ. — Чувствую себя также, — Хёнджин затягивается последний раз и тушит окурок о столб, об который упирается лбом. Минхо словно бы сочувствующие качает головой и смотрит куда-то вдаль. Хёнджин опять не понимает поведение Минхо, но вновь убеждает себя в том, что анализировать его поведение он не хочет, ему это не надо. Пускай этот странный делает то, что хочет. — В Бога веришь? — Неожиданно спрашивает Минхо, встречаясь взглядом с глазами Хёнджина, который от неожиданности вздрагивает, слабо ударяясь лбом. Минхо смотрит серьезно, ожидает ответа. По нему видно, что он не шутит. — Нет, не верю. Если бы он был, то точно услышал бы мои мольбы, — горько усмехается Хёнджин. Минхо зеркалит его усмешку. — Боги глухи и слепы, это факт, — кивает Минхо и смотрит на небо, на котором постепенно сгущаются тяжелые серые тучи. — А что насчет демонов? — К демонам я не обращался, потому не могу сказать, — пожимает плечами Хёнджин и достает еще одну сигарету, закуривая. Минхо тихо смеется, и смех его кажется странным, словно бы в голосе прячется что-то еще. — Очень зря. Поговаривают, демоны очень отзывчивы, — Минхо подмигивает и смеется еще громче, замечая на лице Хёнджина напряжение. — Не боись, будь я демоном, тебе бы точно не навредил. — Это еще почему? — Хёнджин напрягается, ему не нравится этот заговорческий тон Минхо, который сегодня проявляет неожиданный интерес к нему. Самый долгий их разговор длился пять минут и был исключительно по поводу учебы. — Ну, жизнь тебя и так потрепала, это раз. Да и было бы жаль обижать такую милашку, это два, — Минхо искренне смеется. И Хёнджин не знает, как воспринимать этот смех, да и всю фразу в целом. — Звучишь пиздец подозрительно, — старается скрыть свою нервозность Хёнджин, закуривая и закашливаясь от неожиданности. Он готов дать руку на отсечение, что видел свечение в черных глазах Минхо. Красное, с золотым отливом, обрамляющее узкий вертикальный зрачок. — Согласись, ты бы хотел себе демона-хранителя, который решит все твои проблемы, — пожимает плечами Минхо, сунув руки в карманы черной толстовки. Хёнджин чувствует, что аура парня изменилась. Рядом с ним теперь ощущаешь себя некомфортно, тело непроизвольно напрягается, ожидая нападения, а температура словно бы понизилась на несколько градусов. Хотя в этом может быть виноват неожиданно поднявшийся ветер. — У меня нет таких проблем, которые стоили бы мне продажи души, — Хёнджин тушит второй окурок, не сводя глаз с Минхо. Кажется, что стоит ему только перестать смотреть на парня, как может произойти что-то неприятное. А слабая непонятная улыбка на лице Минхо не придает ему более доброжелательного и безопасного вида. — Демоны не «покупают» души. По крайней мере, демоны, обязующиеся быть хранителями, — голос Минхо звучит словно бы оскорбленно, а взгляд делается обиженным, будто бы слова Хёнджина относились непосредственно к нему. А Хёнджин теряется, на мгновение забывает как дышать, а после чувствует подступающий к горлу страх. Минхо вызывает в нем животный страх, подталкивает к бегству. Минхо смотрит на серые тучи, прищуривается и растягивает губы в улыбке. Хёнджин вжимается в перила, в столб, смотрит на развивающиеся от ветра волосы, но бледную кожу, которая словно слабо поблескивает в бледном свете солнца. Ничего необычного во внешности не было, но что-то стало отталкивать. — Ну ладно, бывай, — Минхо машет ему на прощание и уходит. Исчезает, словно его и не существовало здесь никогда. Только скрип закрывающейся двери говорит о том, что Минхо был не галлюцинацией. Облегченно вздохнув, Хёнджин опускает глаза и вздрагивает. На том месте, где стоял Минхо, остались черные разводы, словно растертая по бетону сажа. Хёнджин мотает головой и убеждает себя, что это просто совпадение.***
— Тебе не кажется, что Минхо какой-то странный? — Хёнджин агрессивно посасывает молоко через трубочку и сверлит взглядом спину Минхо, который непринужденно с кем-то разговаривает. Джисон отвлекается от тетради с конспектами, осоловело моргая глазами и оглядываясь по сторонам. Он натыкается взглядом на Минхо и пожимает плечами, задумчиво хмуря брови. — Не страннее тебя уж точно, — Джисон еще раз пробегает взглядом по тетради и переворачивает страницу. Хёнджин возмущенно сопит и сжимает пустую коробочку из-под молока. Джисон больше не обращает на него внимания, продолжая пытаться выучить конспект за перерыв между парами. У Джисона всегда так — все в последний момент. Хёнджин выбрасывает смятую коробочку и возвращается к разглядыванию Минхо. Никогда одногруппник не вызывал у него интереса к своей персоне, но после сегодняшних разговоров Хёнджин больше не может игнорировать свой интерес и желание понять поведение Минхо. Сейчас Минхо не вел себя как-то странно. Обычно разговаривал, обычно смеялся с каких-то шуток. Но Хёнджин все еще помнит тот блеск в глазах, то странное поведение при разговоре о богах и демонах. И сажа. Хоть Хёнджин и пытался себя убедить в совпадении, но убеждение слишком зыбкое, неустойчивое. — Ты в нем дыру прожжешь, — замечает Джисон, устало вздыхая и убирая тетрадь. Хёнджин вздрагивает и резко поворачивает голову к другу. Джисон задумчиво переводит взгляд с парня на Минхо и обратно. — Серьезно, что за неожиданно повышенный интерес к нему? Влюбился? — Ты чего несешь, нелюдь? — Хёнджин весь вскидывается, краснеет и пытается прикрыть смущение возмущением. — Просто он какой-то странный. Не нравится он мне. Джисон усмехается и встает с лавочки. Потягивается и закидывает на плечо рюкзак. Смотрит на задумчивого Хёнджина и всем своим видом просит его поторопиться. Хёнджин бросает последний взгляд на засмеявшегося Минхо и идет за Джисоном. По спине пробегает холодок, а вдоль позвоночника проходит щекочущий зуд. Резко обернувшись, он натыкается на черные глаза и широкую улыбку.***
Хёнджин, только заперев дверь квартиры, вздыхает с облегчением, сползая по стене. Напряжение, скопившееся за весь день, наконец оставляет его тело в покое и развеивается. В квартире тихо и пусто. Именно то, что Хёнджину сейчас больше всего нужно — тишина и одиночество. Стянув с ног кеды и кое-как поднявшись с пола, придерживаясь за стену, он, едва переставляя ноги, идет в сторону спальни. Бросает быстрый взгляд на часы и неосознанно подмечает, что еще в детстве в это время он стоял на коленях на сухой гречке и наизусть читал молитвы. — «Время для молитвы, Хёнджин, » — голос матери тут же раздается в голове, словно женщина действительно находится в квартире. Тело прошибает дрожь, глаза распахиваются от ужаса. Он давно не вспоминал тот режим, по которому жил в детстве. Он старательно запечатал эти воспоминание у себя в голове, изолировал за семью печатями. Почему же сейчас они стали просачиваться сквозь щели? — «Боги глухи и слепы, это факт. А что насчет демонов? — К демонам я не обращался, потому не могу сказать. — Очень зря.» — «Не смей даже думать о демонах! Они зло, что своими сладкими речами высосут из себя душу и превратят в свою послушную игрушку!» — «Слушай нас! Наше слово должно быть законом для тебя! Мы породили тебя!» Тело дрожит. По коже скатывается холодный пот. — «Ты наша вещь!» Хёнджин, спотыкаясь, бежит в туалет. Его тошнит тем немногим, что он ел на перерыве в универе. Тошнит до тех пор, пока желудок не опустел окончательно, выдавливая жалкие порции желчи. — «Наша вещь!» — «Демоны высосут из тебя душу!» — «Им нужна только твоя душа!» — «Очень зря. Поговаривают, демоны очень отзывчивы.» Хёнджин нажимает на кнопку и отползает от унитаза, тяжело дыша и смаргивая слезы с ресниц. Желудок и горло все еще дергаются от спазмов. В голове каша, вызывающая боль. В висках и ушах стучит пульс, настолько оглушительно, что никаких других звуков просто не слышно. Сейчас, сидя на полу в туалете, Хёнджин вспоминает те вечера, когда, стоя на коленях и читая молитвы перед сном, в голове он взывал к Богу и просил того о помощи, умолял прекратить его страдания. — «Поговаривают, демоны очень отзывчивы.» Хёнджин думает, что ему, наверное, действительно надо было взывать к демонам вместо пустых криков Богу. Телефон в кармане вибрирует. Кое-как вытащив смартфон, он видит входящий от абонента, с которым предпочел бы не разговаривать никогда в жизни. «Мать» Вздохнув, Хёнджин прикрывает глаза и пытается успокоиться, чтобы не давать матери лишних поводов для беспокойства. Ведь если она начнет беспокоиться, то она непременно начнет промывать мозги тем, что немедленно надо сходить в церковь, помолиться, и все обязательно пройдет. «Бог все слышит, Бог обязательно поможет, если усердно молиться». — «Хёнджин, с тобой все хорошо?!» — С ходу начинает кричать женщина, стоит парню только поднести телефон к уху. Хёнджин вздрагивает от громкого крика, бьющего по барабанной перепонке и вызывающего легкое раздражение вместе с головной болью. — «Я ходила в церковь! Бог сказал мне, что ты в большой опасности! Немедленно возвращайся домой!» — Женщина продолжает кричать, не позволяя сыну и слова вставить. Да что там, Хёнджин даже звук издать не может, только рот немо открывает, как рыба. — «Что ты молчишь? Что ты молчишь?! Скажи хоть что-нибудь!» — Женщина переходит чуть ли не на ультразвук. Хёнджин отодвигает телефон от уха, морщась и закатывая глаза. Легкое раздражение переросло в желание убить источник звука, чтобы тот более никогда не мог и писка издать. — Со мной все хорошо, — устало выдыхает Хёнджин, но старается звучать непринужденно. Мать начинает по новой кричать, приказывать ему вернуться домой. Хёнджин в очередной раз радуется тому, что он переехал в другой город, где родители не могут его достать. Потому он без зазрения совести сбрасывает звонок, даже не дослушав крики матери. Через пару секунд телефон вновь вибрирует, оповещая о входящем звонке от матери, но Хёнджин не обращает внимания. Мать всегда верила во все свои сны, называя это «разговорами с Богом», верила гадалкам и прочим мошенникам, потому что все они «разговаривают с Богом». Хёнджин с раннего детства понял, что у его родителей не все в порядке с головой, что их вера в Бога перешла на уровень фанатизма, безумства. Он старательно игнорировал все выпады матери и отца, безукоризненно выполняя все, что они скажут, а сам лелеял мечту дожить до совершеннолетия и уехать подальше. И сейчас он благополучно выполнял свою мечту, живя в нескольких десятках километров от родителей, очень редко отвечая на не менее редкие звонки. Но этот звонок посеял зерно беспокойства в груди. Вспомнились черные глаза и непринужденная слабая улыбка одними уголками губ. Вспомнилась бледная, словно бы светящаяся кожа и размазанная сажа на бетоне вместо следов. Вспомнился красный блеск и узкий вертикальный зрачок. — «Демоны не «покупают» души. По крайней мере, демоны, обязующиеся быть хранителями.» Минхо тогда звучал очень уверенно, словно действительно знал то, о чем говорил. Звучал обиженно, словно Хёнджин оскорбил его своими словами. Но откуда Минхо мог этого знать. Хёнджин с самого детства слушал о том, какие демоны плохие, чем и как они занимаются. И во всех этих «сказках на ночь» ни разу не упоминались демоны-хранители. — Хотя, это же логично. Фанатики не будут выставлять своих «врагов» в хорошем свете, — вслух размышляет Хёнджин, потирая пальцами подбородок. Он до сих пор сидит в туалете, но встать сил не находится, тело словно свинцом налилось. Мысли о демонах-хранителях не хотят покидать голову, потому он берет телефон и, смеясь над самим собой, пытается найти что-то в интернете. Он прошерстил несколько сайтов, вчитываясь в практически одинаковую информацию, но предоставленную всегда по разному, другими словами. Везде говорили о том, что демоны могут быть как хорошими, так и плохими, что демоны-хранители существуют. Но ничего конкретного. Мыльные фразы, ходящие вокруг да около, но не дающие конкретной информации. «Демоны-хранители не приставляются к человеку с рождения, как ангелы-хранители и демоны-искусители. С демонами-хранителями заключается контракт, ценой которого является не душа будущего подопочного, а что-то другое. Неизвестно, что именно, ведь каждый демон-хранитель сам решает, что попросить взамен — это может быть подпитка кровью, снами, страхами или удовольствием. Сами же демоны-хранители обязуются защищать своего подопечного и выполнять любое его желание, будь то убийство недруга или банальное «хочу на Мальдивы». Однако, демон исполнит далеко не все желания. Он не сделает вас бессмертным, никогда не убьет вас, даже если вы сами попросите, не наделит сверхспособностями, не обеспечит вас бесконечными деньгами и т.д. Демоны-хранители не будут подталкивать вас к плохим или хорошим делам. Им совершенно все равно, что вы будете делать, главное, чтобы вы выполняли условия контракта. Они будут просто существовать, связанные с вами контрактом, выполнять ваши желания и решать проблемы. Спросите, чем же тогда демоны-хранители отличаются от обычных демонов, которые так же могут заключить с вами контракт и выполнять любые желания? Обычные демоны требуют за свои услуги душу или укорачивают продолжительность жизни на несколько лет, а то и на несколько десятков лет. Демоны-хранители же не требуют за свои услуги душу и не укорачивают продолжительность жизни. Но и призвать таких демонов намного сложнее. До сих пор никто не знает, как именно призывать демонов-хранителей. Однако, стоит помнить, что если вы нарушите хоть один пункт в контракте, то демон-хранитель имеет право убить вас, а душу оставить в мире живых неупокоенным духом.» Хёнджин удивленно хлопает глазами. Он все детство слушал о том, что надо усердно молиться и, может быть, Бог наконец тебя услышит и выполнит одно-единственное желание. Демоны же готовы выполнить любое твое желание, и для этого не надо всю жизнь ползать на коленях перед иконами. Хёнджин смеется с того, что всерьез стал думать о бесполезности того, что всю жизнь зря молился не для чего, а мог все лишь раз позвать какого-нибудь демонюгу. — «Боги глухи и слепы, это факт, » — звучит в голове голос Минхо, и от этого Хёнджин смеется еще громче. Нет, Боги не глухи и не слепы, они просто слишком высокомерны, чтобы снисходить до каких-то жалких смертных и выполнять их просьбы. Да и зачем им это, если глупые людишки и так ползают перед иконами на коленях и верят в чудо? Хёнджин вздрагивает от того, что действительно сейчас сидит и размышляет о богах и демонах. Всю жизнь ненавидя и бегая от этой темы, он вернулся к ней, придя к выводу, что демоны намного лучше богов. — До чего докатился, — обреченно прикрывает глаза ладонью Хёнджин и наконец выходит из туалета. Рюкзак лежит там, где он его бросил, потому он подбирает его и несет в спальню, отшвырнув сумку к столу, а сам падает на кровать. — Если бы у меня была возможность, чтобы я попросил у демона? — Хёнджин задумчиво смотрит в пространство и не замечает, как засыпает, так и не найдя ответ на свой вопрос.***
Мать начинает названивать каждый день, требуя немедленно вернуться назад и утверждая, что Бог предсказал ему несчастье. Хёнджин на это только закатывает глаза и смеется заливисто после того, как без зазрения совести сбрасывает звонок, так и не дослушивая женщину до конца. В универе ничего толком не поменялось, если не считать того, что он намного чаще стал пересекаться с Минхо, разговаривая по факту ни о чем, но так или иначе в их фразах проскальзывало что-то связанное с Богом или демонами. Это не доставляло особого дискомфорта, просто было немного странно общаться о чем-то подобном, пусть даже и не открыто. — Ты стал чаще общаться с Минхо, — замечает однажды Джисон, вновь пытаясь подготовиться к зачету за небольшой перерыв перед парой. Хёнджин, что в это время думал о своем, вздрагивает, отвлекаясь от мыслей, и фокусируя взгляд на друге. — Разве? — Удивляется Хёнджин, а после кивает сам себе. — Да, наверное, так и есть. — И тебя это устраивает? Ты же считал его странным, — Джисон выделяет последнее слово голосом, глазами выискивает Минхо в толпе, который опять с кем-то разговаривал, смеясь с шуток, запрокидывая голову. Джисон до сих пор не понимал, что показалась Хёнджину странным в Минхо. Обычный парень, да, немного замкнутый, особо ничем не выделяющийся, но разве это является чем-то странным в отношении студента. — Я все еще считаю его странным, — пожимает плечами Хёнджин и зевает. Джисон смеется с друга, треплет по волосам, лохматя осветленные пряди и вздрагивает, почувствовав на себе словно бы уничтожающий взгляд. По спине пробегают мурашки, на коже выступает холодный пот, становится нечем дышать, словно кто-то невидимый сжал свои ледяные пальцы у него на горле и пытается задушить. Хёнджин переводит на него обеспокоенный взгляд, хватает за плечи и начинает трясти. Джисон не отвечает, лишь бегает распахнутыми от ужаса глазами по его лицу, но взгляд расфокусированный. Неожиданно все прекращается, Джисон судорожно хватает ртом воздух, пытаясь отдышаться, хватаясь одной рукой за горло, а второй цепляясь за предплечье Хёнджина. — Что случилось? С тобой все хорошо? — У Хёнджина голос дрожит, как и все тело. Джисон продолжает молчать, поглаживая пальцами горло. Он все еще чувствует прикосновения чьих-то пальцев к коже, чувствует, как его душили, но при этом он понимает, что никто его не трогал. — Все… хорошо, — хрипит наконец Джисон и осматривается. Некоторые студенты косо погладывают на них, перешептываются, но не решаются подойти или что-то сделать. Да и зачем, если ничего серьезного не случилось. Но по телу Джисона проходит дрожь, когда он встречается взглядом с черными глазами. Минхо смотрит не моргая. Черные глаза словно бы поглощают свет, в них нет бликов, они кажутся искусственными, не живыми. Хёнджин сжимает плечи Джисона сильнее, неосознанно доставляет боль, но не может разжать пальцы, как и отвести взгляд от черных дыр на чужом лице. Минхо медленно моргает, в глаза словно возвращается жизнь. Парень отворачивается и возвращается к разговору с каким-то широкоплечим парнем, которого природа обделила ростом, но точно не мышцами. Только когда зрительный контакт был разорван, Хёнджин вспомнил о том, как дышать, и смог отпустить плечи друга. Джисон все еще тяжело дышит, потирая шею, на которой появились красные следы о пальцев. Хёнджин рассматривает эти следы и чувствует, как по телу пробежали мурашки о осознания. Длинные тонкие пальцы одной руки. Джисона душили одной рукой.***
Хёнджин не знает, почему он опять стоит у запасного выхода, где до сих пор были следы сажи на бетоне. Он опять сбежал с пары, выпросив у Джисона сигареты, и сейчас стоял под крышей и смотрел на дождь, выдыхая дым во влажный воздух. Хёнджин не понимает, почему он тут стоит, но подозревает, что он ждет. Ждет, когда появится тот, кто, предположительно, хотел убить его друга. Тот, кто подозрительно много знает о демонах и уверенно рассказывает эту информацию. Он ждет и знает, что не зря. — Это уже какая-то традиция, не находишь? — Голос за спиной не пугает только потому, что был ожидаем. Хёнджин вжимает окурок в металлический столб и выкидывает под дождь, позволяя тяжелым каплям вбить его в грязь. — Ничего не хочешь сказать? — Хёнджин не оборачивается, запрещает себе смотреть на вставшего рядом Минхо. Он боится, что, если посмотрит на него, не сможет удержать в себе ту хрупкую смелость, какую смог собрать за прошедшие пары перед разговором. — А что ты хочешь услышать? — Голос мурлыкающий, заигрывающий. Минхо приближается, Хёнджин чувствует его горячее дыхание даже сквозь одежду. — Зачем ты хотел убить Джисона? Минхо резко отстраняется, а потом заливается смехом. Он смеется долго, заливисто, его смех заражает, но Хёнджин сдерживает себя, не позволяет даже улыбнуться. Хёнджин продолжает смотреть на дождь, стараясь абстрагироваться от долгого смеха человека (человека ли?) за спиной. — С чего ты решил, что это я? — Наконец перестает смеяться Минхо, встает рядом и наваливается на перила, заглядывает в лицо парню, пытается посмотреть в глаза, но Хёнджин этого старательно избегает, поднимая взгляд на небо. — Но ты не отрицаешь, что мог бы и хотел бы? — Хёнджин прикладывает все силы к тому, чтобы не смотреть на Минхо. Мороз забирается под одежду, холодит кожу и заставляет тело дрожать. Звук дождя не расслабляет, а наоборот напрягает, вызывая одним своим наличием зуд вдоль позвоночника. Минхо какое-то время молчит, словно размышляет над тем, что стоит ответить. Хёнджин кусает губы и внутренние стороны щек, сжимает руки в кулаки в карманах ветровки. Липкий страх перекатывается по коже, впитывается и острыми иглами щекочет кости. От этого чувства сводит челюсть, хочется передернуть всем телом, лишь бы избавиться от чувства, словно что-то царапает тебе кости. — Хотел бы, это факт, — голос задумчивый, словно Минхо до сих пор не уверен в том, что говорит. Хёнджин вздрагивает, настолько погруженный в анализирование испытываемых чувств и ощущений, что забыл о Минхо. Он забывается и поворачивается к парню, тут же проклиная себя. Минхо близко. Стоит почти вплотную и внимательно смотрит на Хёнджина своими непроницаемыми черными глазами. Хёнджин сглатывает и пытается отвернуться, но тело не слушается. Он продолжает смотреть в глаза, которые одним своим взглядом гипнотизируют и лишают всякой воли. Во рту пересохло настолько, что любая попытка сглотнуть приносит царапающую горло боль. — А насчет того, мог ли… — тянет Минхо, еще ближе приближается, практически касается кончика носа Хёнджина своим. Хёнджин с замиранием сердца ожидает продолжения, задерживает дыхание, боясь, что не расслышит, хотя Минхо говорит спокойным тоном, не шепчет. — С чего такая мысль, что я мог бы? — Минхо наклоняет голову, продолжает смотреть в глаза и хитро улыбается. Хёнджин медленно моргает, облизывает губы и судорожно втягивает носом воздух, чуть не подавившись. Удушливо пахнет пеплом и древесиной, которую только-только достали из костра. Пахнет от Минхо. — Потому что… ты демон, — Хёнджин шепчет, боится говорить громче. Сразу же вспоминаются истерики матери, которые она устраивала, услышав из уст сына это проклятое слово. И Хёнджин сейчас ожидает, что мать выскочит из какого-нибудь куста и начнет кричать до сорванного голоса, размахивая ремнем или шнуром от пылесоса, собираясь «изгнать из сына нечистое». Но ничего такого не происходит. Вместо этого Минхо широко улыбается, практически скалится и отступает на несколько шагов назад. — Как интересно, — голос Минхо рычащий, словно у дикой кошки, которая угрожает потенциальному нападающему. Хёнджин делает небольшой шажок назад, упирается в перила и тут же хватается за них руками. Пальцы скользят по мокрому металлу, капли дождя с силой ударяют по спине и голове, одежда и волосы тут же становятся мокрыми. Сильные порывы ветра, словно специально, толкают Хёнджина в спину, в сторону Минхо, пытаясь заставить подойти к нему. — С чего же ты сделал такие выводы, мой хороший? — Минхо облизывается хищно, чуть глаза щурит, осматривая дрожащего парня перед собой. А Хёнджин рот открыть боится. От Минхо опасность исходит, которую словно бы можно было физически ощутить. Хёнджин сглатывает, чувствуя боль в горле от сухости, пытается издать хоть звук, но язык к нёбу прилип. Он чувствует себя зайчонком, загнанным в угол большим волком, который наступает мучительно-медленно, растягивает удовольствие, скаля огромные клыки и ясно давая понять, что ждет несчастного зайчика, стоит только хищнику подойти ближе. — Ну же, маленький, поделись со мной своими мыслями. Мне о-очень интересно, — Минхо улыбается еще шире, теперь уже точно скалится, демонстрирует заостренные зубы, блестящие от слюны. А Хёнджин чувствует подступившие слезы страха. Он не может отделаться от мысли, что он маленький зайчик, а Минхо — огромный и голодный волк. Минхо подходит, упирается руками в перила по обе стороны от Хёнджина, приближается к лицу замершего парня и шумно вдыхает, блаженно прикрывая глаза. А Хёнджин теперь совершенно точно хочет разрыдаться прямо здесь, ему еще никогда не было так страшно. Даже отец в застилающем глаза гневе не был таким страшным явлением, как этот парень, который ничего еще не сделал. — Ты… странно себя ведешь. Говоришь странные вещи. Твои глаза не похожи на человеческие, даже при особом желании их таковыми не назовешь, — Хёнджин отлепляет язык от нёба и выдавливает из себя слова с огромным усилием, словно учится заново говорить. Минхо внимательно слушает его, не открывая глаз и не убирая блаженного выражения лица. — Солнце, так тебя тоже можно по таким критериям причислить к нечести, — насмехается Минхо, наклоняет голову и приближается, останавливаясь в нескольких миллиметрах от губ Хёнджина, практически касается их, согревая дрожащие пересохшие губы горячим дыханием. — Ты был бы просто очаровательным демоном. Воплощение порока. Инкуб во плоти, — с придыханием шепчет Минхо, смотрит из-под ресниц в глаза, продолжает улыбаться и ни на миллиметр не отстраняется. При каждом шевелении губ Хёнджин чувствует прикосновения, вызывающие дрожь во всем теле. — Но вернемся ко мне. Предположим, я демон. И что же тебе от меня надо? Ты же ждал меня здесь не для того, чтобы поделиться своими догадками, — Минхо двигает голову чуть в сторону, мажет губами по прохладной щеке. Хёнджин от каждого прикосновения горячих, словно жидкая лава под тонкой кожей, губ вздрагивает, жмурится и пытается отвернуться, отстраниться, но не смеет попытаться оттолкнуть, боясь прикоснуться к телу. — Ну же, поделись со мной своими желаниями, — Хёнджину кажется, что Минхо уже говорил что-то подобное. В голове ворох мыслей, полная неразбериха, вызывающая провалы в памяти. Он не может вспомнить ничего из того, что было пару минут назад. Концентрация только на горячих губах, удушающем запахе и исходящем от тела жара. — Расскажи, чем тебе может помочь демон, — Минхо наваливается, прижимается всем телом и касается губами пылающего уха Хёнджина. А Хёнджин, зажмурившись, поджимает губы и дрожит всем телом. Кажется, словно исходящий от Минхо жар впитывается в него, начинает растекаться вместе с кровью по всему телу, вызывая странные чувства и ощущения. — Не хочешь говорить? Тогда позволь мне угадать, — Минхо кладет голову на напряженное плечо Хёнджина, поворачивает лицо к шее и ведет кончиком носа по прохладной коже. — Это как-то связано с родителями? Конечно, можешь не отрицать. Родители-фанатики, которые все детство пытались привить тебе любовь к Богу, пытались заставить верить в него. Воспитывали по его заповедям, возведя их в абсолют. Даже если в заповедях говорилось совсем о другом. Хёнджин распахивает глаза и замирает, даже дышать перестает. А Минхо расплывается в широкой улыбке, приближается ртом к шее и широко мажет языком по покрывшейся мурашкам коже. Хёнджин вскрикивает, начинает дергаться, все же решившись попытаться оттолкнуть от себя парня, но Минхо словно скала, даже не шелохнулся. — По реакции понимаю, что угадал. Что, хочешь их смерти? Или хочешь обречь их на вечные пытки? — Минхо отстраняется и смотрит в лицо, в глаза, вновь гипнотизируя своим взглядом. Хёнджин дышит часто, поверхностно, широко распахнутыми глазами смотрит на Минхо, а в голове неожиданно стало пусто, лишь звенящая тишина. «Чего я хочу? Хочу ли я их смерти?» — Хёнджин не отрывается от глаз Минхо, а тот словно считывает все его метания по взгляду, терпеливо ждет ответа. — «Хочу ли я обречь их на страдания, чтобы они поняли, каково мне было? Или я хочу, чтобы они мучительно умерли, продолжая взывать к Богу, моля его о помощи? Чтобы они на пороге смерти осознали, что их любимому Богу плевать на них? Хочу ли я этого? Да! Хочу!» Минхо облизывается жадно, нетерпеливо, его дыхание сбилось. Он уже знает, о чем думает Хёнджин, к какому выводу он пришел. Теперь он лишь ждет, когда он скажет это вслух, чтобы даже Бог услышал это. Минхо приближается, вновь в считанных миллиметрах от губ замирает и шепчет: «скажи мне». — Я хочу, чтобы они мучительно умирали, разочаровавшись в своем Боге, — словно под гипнозом шепчет Хёнджин, находясь в полной власти черных глаз. А в этих глазах красное пламя вспыхивает, выражающее жадное нетерпение и дикий восторг. — И ради этого ты готов заключить контракт с демоном? — Минхо змей-искуситель, шепот его сладкая песнь, лишающая воли. — Да, — Хёнджин прекрасно осознает, что происходит, что он говорит и на что соглашается. И, даже если бы у него была возможность отказаться, он бы все равно выбрал согласие. Сейчас, получив возможность, он осознал, насколько ненавидит своих родителей, насколько хочет отомстить им за свое испорченное детство. — Тогда, — Минхо вновь облизывается, с жадностью смотрит на приоткрытые сухие губы, — в качестве оплаты будет твое тело, на одну ночь, в полном моем распоряжении, — голос Минхо хрипит, а Хёнджина уже ноги не держат, он сильнее сжимает нагревшийся металл перил пальцами. — Согласен, — стоит Хёнджину договорить, как Минхо с силой прижимается к губам, кусая и зализывая, высасывая из образовавшихся ранок кровь. Хёнджин хмурится, тихо стонет и цепляется за плечи и волосы Минхо, чувствуя, как его обдало волной жара. Ноги подгибаются, но Минхо прижимает его к перилам, усаживает на них, придерживая под бёдра. Минхо проталкивает язык в рот Хёнджина, вылизывает, нетерпеливо порыкивая, словно несколько лет мечтал об этом и вот наконец дорвался. Хёнджин пытается понять, что с ним происходит, почему он так бурно реагирует на все прикосновения Минхо, на его близость, от которой голова кругом и жар по всему телу. — Поздравляю с заключением контракта, солнце, — Минхо отстраняется, лижет приоткрытые губы Хёнджина и смотрит в мутные глаза. Хёнджин заторможенно кивает, все еще цепляется за плечи и волосы Минхо, все еще сидит на перилах с Минхо между ног, чувствуя горячие ладони на бёдрах и даже ткань брюк не спасает от обжигающих прикосновений. — Приходи в себя, тебе еще пару сидеть, — шепчет Минхо, целует в лоб и отходит, аккуратно поставив Хёнджина на дрожащие ноги. Минхо несколько секунд смотрит на парня, а после разворачивается и уходит. Хёнджин цепляется за металлический столб, за перила, смотрит мутными глазами на уходящего Минхо и пытается осознать, что сейчас произошло. В кармане вибрирует телефон, оповещая о входящем звонке. Хёнджин достает телефон и видит входящий от матери. — «Хёнджин, немедленно собирай вещи и домой! Бог сказал мне, что ты связался с демоном! Немедленно! Чтобы завтра же был дома!» — Верещит в трубку женщина, а Хёнджин касается зацелованных губ пальцами, продолжая чувствовать горячие прикосновения. По телу проходит дрожь, когда он вспоминает, как Минхо прижимался к нему, как целовал и как трогал. — «Хёнджин!» — Женщина на той стороне связи кричит, срывает голос, а Хёнджин не слушает. Лишь усмехается, чем заставляет мать на секунду замолчать. — Неужели вашему божку не все равно на то, что кто-то заключит контракт с демоном? — Не смог сдержать слова Хёнджин, чувствуя, как от груди по телу расплывается чувство садистского удовольствия. Мать уже начала что-то говорить, но Хёнджин завершил вызов. Вдохнув полной грудью, Хёнджин поправляет одежду и проверяет время. До конца пары несколько минут, поэтому он решает не торопиться и прогуляться до кафе быстрого питания. Между этой и следующей парами как раз будет длинный перерыв. Телефон несколько раз вибрирует, на экране высвечиваются сообщения от Джисона, который крайне недоволен поведением друга, который опять бросил его на самой скучной паре в мире у самого нудного и педантичного препода во вселенной. Хёнджин хмыкает и говорит тому идти в кафешку, к которой направляется, обещая оплатить счет в качестве извинений.***
Кровь. Она везде. Стены, потолок, пол — красное уродливыми разводами отпечатков ладоней выделяется на белом, собирается в лужи и разбивается каплями с большой высоты. Удушливый затхлый воздух забивается в легкие, застревает в трахее, першит и горчит на корне языка. Глаза слезятся, хочется протереть их, но липкое ощущение на пальцах заставляет отказаться от этой идеи. Одинокая лампочка медленно покачивается под потолком, блекло-желтым светом дрожаще освещая комнату. Со стороны доносится болезненный хриплый стон. Вздрогнув, поворачивается на звук. У стены лежит тело, спиной к смотрящему, скрючившись в позу эмбриона. Тело мелко дрожит, неловко переваливается с бока на спину, выбивая из собственной груди очередной стон боли. Это мужчина. Он прижимает к груди обрубок вместо руки, из которого потоком выливается кровь. Обломок кости чуть выпирает из мясного месива, за острые концы зацепилась ткань одежды. Мужчина медленно поворачивает голову к смотрящему. На лица гримаса боли, глубокого отчаяния и ненависти. Безумные глаза смотрят на него, губы беззвучно шевелятся, изо рта с каждым движением выливается кровь. — Чудо… вище… — Хрипит мужчина, распахивает глаза с полопавшимися капиллярами и затекшей на глазные яблоки кровью из рассеченного лба. — Выродок! Он как со стороны видит, как медленно подходит к мужчине, остановившись возле неестественно вывернутых в разные стороны ног. Сжав пальцы на щиколотке ближайшей ноги, небрежно поднимает на высоту своего роста, обращаясь как с мешком с картошкой. Мужчина кричит, из вспоротого живота вываливаются кишки, чуть ли не падают на лицо. Второй рукой он сжимает голень ниже колена. Долго не думая, начиная проворачивает руками в противоположные стороны. Кожа натягивается, лопается. Мышцы подаются с трудом, но и их не избегает эта участь. Кость. Ее сломать таким образом труднее, но оно и не надо. Хватит того, что уже сделано. — Нена… вижу… Вы…родок! — Воет мужчина от боли. Глаза раскрыты так широко, что кажется, глазные яблоки вот-вот вывалятся от напряжения. Разжав пальцы, позволяет телу упасть обратно на пол. Больше он ему не интересен. Больше ему никто здесь не интересен. Тело женщины у другой стены перестало подавать признаки жизни пять минут назад. Мужчина умрет через три. — Молись своему Богу, верующий. Молись, дабы получить снисхождение и хотя бы одним глазком взглянуть на райские сады перед падением в пучины Ада.***
Хёнджин распахивает глаза и смотрит в темноту. Первые пару секунд он не понимает где он. Но вскоре глаза адаптируются к темноте, и он узнает потолок в собственной комнате. Все хорошо, это был всего лишь плохой сон. С трудом сев на кровати, он проводит дрожащими руками по лицу, стирая холодный пол. Тело неконтролируемо дрожит, ноги и руки немеют и сводит судорогами. Вдохнуть нормально получается с попеременным успехом. Никогда раньше ему не снилось ничего подобного. Кошмары были неотъемлемой частью его жизнью, он даже к ним привык. Ему либо ничего не снилось, либо снилась какая-то стремная дичь, больше похожая на бред сумасшедшего. Но подобное было впервые. Самое страшное для него было в том, что оно выглядело реалистично. Откинув одеяло в сторону, Хёнджин встает на дрожащие ноги и, держась за все попадающиеся под руки поверхности, идет на кухню. С улицы в квартиру попадает свет фонарей, освещая путь. Холодная вода немного успокаивает, помогает выравнять дыхание. Но с успокоением приходит неожиданная усталость. Словно он не только что проснулся, а пробежал несколько километров без остановки, а после закрепил это несколькими подходами разных упражнений. Особенно это касалось до сих пор немеющий рук и сводящих судорогой ног. Оперевшись о кухонную тумбу, Хёнджин глубоко дышит, прикрыв глаза. Вспоминать приснившееся не хочется совсем. Но лица людей в этом сне были почему-то смутно знакомыми. Женщину он толком не запомнил, но мужчину точно где-то видел. — Возможно, это все из-за стресса, — бормочет под нос Хёнджин, трет глаза и вздрагивает, резко отнимая руки от лица и смотря на дрожащие пальцы. Он не уверен, что именно ожидал увидеть, но блеск воды почему-то успокоил напугано зачадившее сердце. Облизав сухие губы. Хёнджин мотает головой и отталкивается от тумбы и, шатаясь, идет обратно в спальню. Он не уверен, что сможет сейчас уснуть, но попытается. До будильника еще пара часов.***
Утром Хёнджин не может вспомнить, что именно ему снилось. Словно за те пару часов, что он досыпал до будильника, кто-то почистил ему память, стирая неприятные воспоминания. Но он не сильно огорчен этим фактом. Даже рад немного, если быть совсем уж честным. Но всю радость как смыло неожиданным звоном от матери. Подавив в себе раздражение и мгновенно возникшее желание сбросить даже не отвечая, он все же нажимает на зеленую кнопу, ожидая вновь услышать истеричные крики. Но первые пару минут не раздается ни звука. Давящая тишина, лишь какие-то приглушенные бормотания на фоне и что-то похожее на всхлипывания. — «Хёнджин, это же ты?» — Голос тёти был неожиданностью. Хёнджин даже отнимает телефон от уха, чтобы убедиться, что на дисплее высвечивается «мать». Да, все верно. — Да, это я. А что…? Почему вы…? — Хёнджин не может подобрать слов. Он растеряно бегает глазами во станции метро, пытаясь хоть за что-то зацепиться, но даже какие-то рекламные вывески не могут задержать его внимание дольше пятнадцати секунд. — «Боже, Хёнджин, горе то какое? Твои родители…» — Женщина, которая, похоже, долго и старательно сдерживалась, срывается, начиная реветь прямо в трубку. Хёнджин вздрагивает, мозг старательно вертит шестеренки, пытаясь выдать хоть какое-то объяснение происходящему, но ничего не получается. В этот момент к станции подъезжает поезд. Хёнджин переводит на него взгляд, и внутри все обмирает. На секунду ему кажется, что он все еще спит. Мужчина, нетрезво стоящий на ногах, размахивает руками. Женщина в форме работницы станции, стоящая рядом, пыталась его успокоить и вывести из метро, но была грубо оттолкнута в сторону. Она неловко запнулась о свою же ногу, упала с площадки прямо на рельсы. Поезд просто не успел бы остановиться. На станции повисла тишина, прерываемая только скрежетом металлических колес поезда о рельсы. — «Хёнджин, ты меня слышишь?» — Вырывает из оцепенения зареванный голос тёти. Хёнджин вздрагивает и медленно моргает, смотря на кровавые брызги на поезде. — Простите, тут… — невнятно бормочет Хёнджин, чувствуя сдавливающий горло страх и поднимающуюся от желудка тошноту. В висках болью отдаются воспоминания. Кровь. На стенах. На потолке. На полу. На руках. Удушливый запах. — «Хёнджин, твои родители были убиты,» — нервно, срываясь на истеричные нотки, говорит тётя. А у Хёнджина новая вспышка боли в висках, вмиг ослабевшие ноги, что заставило его опуститься прямо на грязный пол, пока вокруг мир сходил с ума. Все бегали, кричали, пытались сделать хоть что-то, проснувшись от потрясения и осознав, что на них глазах только что под колесами поезда умер человек. Хёнджин вспомнил мужчину из сна. Отец. Безумные глаза, которыми он смотрел на него во сне, были точно такими же, какими он смотрел на него в приступах неконтролируемой ярости за любую оплошность. Хёнджину кажется, что он все еще спит. Он нервно улыбается, смотря остекленевшими глазами перед собой. Приподняв дрожащую руку, вспоминает, что во сне она была вся в крови, что именно этими руками он отрывал родителям конечности и вспарывал их тела. Звуки смешались в одно безумное попурри. Люди вокруг бегают, как обезумевшие, кто-то даже пытался оттащить его в сторону, но бросил эту затею. На плечи неожиданно ложится чья-то ладонь, другая закрывает глаза, прижимая затылок к твердому плечу. Хёнджин чувствует запах пепла и жженой древесины. — Пошли, маленький, — сладкий шепот вырывается из какофонии звуков, звучит неожиданно громко, но вместе с тем успокаивающе и расслабляюще. Хёнджин судорожно вздыхает и прикрывает глаза, позволяя поднять себя на ноги и куда-то увести. В себя приходит он на лавочке недалеко от спуска в метро. Свежий воздух словно вдохнул в него жизнь, придав чуточку сил и развеяв туман в голове. Пару раз моргнув и с усилием зажмурившись, Хёнджин поднимает глаза на стоящего рядом Минхо, что непринужденно курил, чуть приподняв голову, чтобы удобнее было смотреть на небо, затянутое серыми тяжелыми облаками. Минхо выглядит совершенно спокойным, даже немного сонным, словно проснулся пару минут назад. — Хорошее утро, да? — Хрипловато интересуется Минхо и как-то хитро усмехается, бросая под ноги окурок и пряча руки в карманах толстовки. Хёнджин смотрит на него, в его черные глаза, все еще чувствуя себя немного оглушенным. Он чувствует неконтролируемую дрожь в руках, которые тут же сцепляет в замок, словно это поможет от нее избавиться. — Не сказал бы, — слабо дергает плечом Хёнджин, опустив голову и пару раз глубоко вдохнув. Воздуха не хватает. Боковым зрением он видит, что рядом сел Минхо. — Отчего же? Мне кажется, оно просто прекрасно, — тон Минхо полностью отражает его выражение лица: блаженная расслабленность и удовлетворенность. — Так это был не сон? — Хёнджин поджимает губы и чуть поворачивает голову к Минхо, про себя думая, что еще не до конца готов услышать ответ. Но Минхо словно понимает его, потому удостаивает только многозначительным взглядом и блуждающей улыбкой. Впрочем, это намного красноречивее слов. Хёнджин прижимает пятки ладоней к глазам, давит, словно пытается выдавить себе глазные яблоки, и мученически стонет. Он не знает, что ему делать. Все кажется сюрреалистичным, ненастоящим, словно он попал в какой-то другой мир. Сон. Плод больной фантазии. Не может этого быть на самом деле! — Отчего же не может? — Голос Минхо рядом, дыхание касается ушной раковины. — Мы заключили контракт. — Да не может этого быть! Не. Может! — Срывается Хёнджин, кричит истерично и вскакивает с лавочки, отходя на пару шагов в сторону и смотря на Минхо безумными глазами. Его тело неконтролируемо трясет, колени пару раз подгибаются, но он удерживает себя в вертикальном положении. Минхо смотрит на него ничего не выражающим взглядом, лишь улыбается той блаженной улыбочкой. От него веет снисхождением, от которого тошнить начинает. Хёнджин безумно мотает головой, дрожит осиновым листом на ветру, хватает себя то за растрепанные волосы, то за плечи, то сжимает влажные щеки. Минхо медленно встает с лавочки, потягивается лениво и неспеша идет к парню. Хёнджин отступает, спотыкается и падает, но продолжает пытаться отдалиться, натыкаясь на людей, что растеряно и напугано расступаются в стороны. И никто не знает, что сделать: попытаться помочь или поспешить уйти. Минхо наступает, широким медленным шагом сокращает расстояние. Хёнджин упирается спиной в ограждение возле проезжей части. Он смотрит огромными глазами на присаживающегося перед ним на корточки Минхо, из его рта вырывается тихое подвывание, а по щекам текут соленые ручьи. — Ну, маленький, не надо лить слезы. Ты же так этого хотел, — елейным тоном говорит Минхо, протягивая ладонь и стирая большим пальцем слезы с одной щеки, надавливая подушечкой на нижнее веко. — Я сделал все, как ты хотел. Они страдали, молились своему Богу и умерли, отчаявшись и разочаровавшись в нем. Хёнджин мотает головой, пытается оттолкнуть от себя ладонь Минхо, но разорвать зрительный контакт с черными дырами на чужом лице не может. Его затягивает в самую пучину, туда, куда не проникает даже маленький лучик света. Туда, где его родители, переломанные и разорванные, захлебываются своей же кровью и криками. — Я должен тебе кое в чем признаться, — с наигранной грустью шепчет Минхо, упираясь коленом в асфальт и приближаясь к лицу парня, чтобы его услышал только тот, кому эти слова предназначались. — Демоны-хранители не покупают души. Но я не хранитель, и продав мне свое тело, ты продал мне самого себя. Всего. Вместе с душой. Хёнджин замирает, даже дышать перестает. Он смотрит перед собой, но ничего не видит. Только чувствует, как горячие, обжигающие до сползающей кожи, ладони обнимают за плечи, прижимают к твердому телу. А после холод. Холод, от которого кровь замерзает и кости покрываются ледяной корочкой. И смех. Хёнджин слышит добрый и звонкий смех мамы. Тот самый, который он запомнил из далекого-далекого детства.