.
4 мая 2022 г. в 20:53
Ннойтора ненавидит Заэльапорро.
Правда, у него не припасено доброго слова ни для кого из Эспады – он же не Неллиэль. Но совершенно особая ненависть у него к новому Октаве: отрава, которая заползла в его потроха с самой первой встречи, когда тот еще был Привароном, стремившимся выбиться обратно в первую десятку.
И тем не менее, черт знает – как, он снова здесь.
На коленях.
В личных покоях Заэльапорро.
И позволяет этому чокнутому копаться пальцами в своей глазнице – вернее, там, где у Ннойторы была бы глазница, если бы не огромная сквозная дыра в голове до самого затылка.
– Восхитительно… – шелестит Заэльапорро и шевелит пальцами, не дотрагиваясь до краев дыры.
Ннойтра понимает, что не может их ощущать, но все равно ощущает; и от одного этого дискомфорта его тошнит. Он бы с радостью наблевал Заэлю на сапоги – в качестве благодарности за то, что тот поставил его в это положение, – но тогда он будет выглядеть так, будто у него кишка тонка. Он не доставит ему такого удовольствия. Так что он стискивает зубы, и сжимает кулаки, лежащие на коленях, и – так как у него нет двух глаз, чтобы испепелять взглядом, вкладывает как можно больше ненависти во взгляд того единственного глаза, который у него есть.
– Не знаю, что ты там нашел восхитительного, – он практически выплёвывает, уголок рта загибается вверх в презрительной усмешке. Заэльапорро вытаскивает пальцы и отводит с лица Ннойторы мешающие волосы.
Если ощущать его пальцы внутри черепа было и без того отвратительно, то такое прикосновение… Честное слово, непонятно, как его до сих пор не вывернуло.
– Ты так не думаешь?
Заэльапорро сует руку в карман и вытаскивает… Ннойтора инстинктивно отдергивается, но Заэль просто тянется вниз и закалывает ему волосы булавкой.
Как предусмотрительно. И как же чертовски бесит.
– Ну, наверное, я никогда не заносил тебя в список особо любопытных типов, – Заэльапорро цокает языком. – Но лично мне дыра пустого всегда казалась невероятно интересной вещью. Мы так многого еще не знаем о нашем собственном устройстве. Тебе ведь на это наплевать?
Ннойтора прекрасно понимает, что его оскорбляют. Поэтому ему хочется ударить Заэльапорро – вот прямо так, головой в ребра. А потом избить, измочалить его в кровавое месиво. Или хотя бы сломать ему эту руку и вылететь отсюда, хлопнув дверью. Потому что он Квинто Эспада, а Заэль – всего лишь Октава, и он не обязан терпеть от него это дерьмо.
Так почему он не делает ничего из этого? Почему он все еще здесь и все еще позволяет Заэлю пропускать пальцы через его волосы в издевательской пародии на ласку?
Блуждающие пальцы Заэльапорро возвращаются к своей намеченной цели. Ннойтора делает резкий вдох и проклинает себя за это.
Он не знает, считать ли это хорошим знаком – что Заэль ничего не говорит.
Октава устраивает шоу, аккуратно стягивая с правой руки перчатку, палец за пальцем. Ннойтора почти уже рявкает на него, чтобы он поторопился, но знает, что это заставит Заэля только дольше тянуть, упиваясь его раздражением и нетерпением.
Ннойтора может уйти в любой момент. Но они оба знают, что раз он до сих пор не ушел, то уже и не собирается. Черт знает почему он все еще здесь. Пусть даже его колени начинают болеть от этой позы – потому что Заэльапорро пожаловался, что ему неудобно разглядывать дыру, когда Ннойтора стоит во весь рост.
Почему-то… ощущение обнаженных пальцев Заэльапорро в его дыре кажется еще более интимным. Еще более отвратительным, чем пальцы в перчатке. Оно уже не похоже на клинический осмотр.
Ннойтора на самом деле никогда и не думал, что все это хоть как-то связано с чисто научным любопытством Заэльапорро. Но до сих пор можно было хотя бы делать вид.
– Чего ты вообще добиваешься? – мрачно спрашивает он. Потому что слова – единственное оставшееся у него оружие. Он уже основательно запутался в этой паутине, заставляющей его желудок болезненно переворачиваться. – Это всего лишь дырка. В ней нет ничего интересного.
– Ничего интересного? А как ты мне объяснишь, что вот у тебя в черепе сквозная дыра, и она никак не вредит твоим когнитивным способностям? Что у нас внутри этих дыр – обычная плоть или что-то другое? – голос Заэля – как кошачье мурлыкание. У Ннойторы пересыхает во рту. – У меня не получится стать совершенным существом, если некоторые особенности физиологии арранкаров останутся для меня тайной…
– Но почему я?
– Все просто: мне нравится видеть тебя на коленях.
Все резкие слова, которые Ннойтора готовится обрушить на поехавшего ученого, рассыпаются, когда Заэль разводит пальцы и касается ими внутренних стенок его дыры.
Первое ощущение – непривычное и нехорошее: каждый волосок встает дыбом, напрягается каждый мускул, он стискивает челюсти до скрипа зубов.
Но ему не больно. Может быть, так было бы проще. Ннойтора привык к боли. Боль сопровождает все его битвы.
Но это чувство – новое, он никогда не ощущал ничего подобного, и самое худшее то, что…
Он не ненавидит его.
И вот это-то заставляет его – ненавидеть.
– Восхитительно, – бормочет Заэль, и, в отличие от всех остальных фраз, брошенных с расчетом на «шоу», сейчас он явно говорит сам с собой.
Третий палец присоединяется к первым двум, Заэльапорро нащупывает границы дозволенного, мурашки бегут у Ннойторы по спине.
На что это похоже… Он не теряет мысль, а отбрасывает ее, отказывается позволять себе об этом думать, отказывается думать о чем угодно, просто пытается очистить сознание.
Это неожиданно оказывается легко, потому что ощущение, возникающее, когда пальцы Заэльапорро принимаются оглаживать внутреннюю сторону его дыры, вызывает слабость во всем теле, и мысли… спутываются.
Ох.
Ох.
***
Заэльапорро не испытывает к Ннойторе ненависти.
Большую часть времени он вообще не задумывается о его существовании.
Помимо их полезности для его экспериментов, Заэльапорро не особенно задумывается ни о ком из арранкаров, даже о своем брате. Зачем ему? Он никогда не беспокоился о людях при жизни, и превращение в пожирающего души монстра не принесло ему никакой новообретенной «моральной ясности», или еще какой чепухи.
Ннойтора, однако, интересный субъект для тестов.
Заэльапорро не считает себя особым специалистом по психологии (просто потому, что обычно ему все равно), но, сколько бы Ннойтора не пытался скрыть свое настоящее «я» под маской жестокости и презрения, он все равно что открытая книга. Как же он тревожен и не уверен в себе. Когда Неллиэль состояла в Эспаде, это было еще заметнее; и когда Заэль приблизился к нему с предложением избавиться от этой занозы раз и навсегда, он сделал это потому, что видел под бешеной яростью, у самой поверхности, какую-то больную уязвимость.
То, что легко обратить в свое преимущество.
Эмоциональная шкурка Ннойторы не идет ни в какое сравнение с его иерро.
Свидетельство тому: Квинто Эспада перед ним на коленях, глядит на него снизу вверх с ненавистью в единственном глазу, – и позволяет играться со своим телом как ему вздумается. Потому что, сколько бы он не кричал про силу и мощь, втайне он больше всего желает, чтобы его вскрыли… выплеснули наружу перед кем-то.
Заэльапорро не переживает о Ннойторе, но он не из тех, кто делает дела наполовину. Или разочаровывает.
Если тот хочет отдаться в руки Заэльапорро, делая при этом вид, что его каким-то образом принудили, то Заэль ему не судья. У всех свои недостатки.
И не то чтобы его интерес к дыре Ннойторы напускной. Как и у него самого, у Ннойторы дыра расположена необычно: у большинства арранкаров она так или иначе на торсе, но они двое являют пример исключения из правила.
Кроме того, вряд ли кто-то еще предоставит ему такой простор для экспериментов.
В отличие от Ннойторы, им он мало что может предложить взамен.
Он видит, как Ннойтора внутри собственной головы разрывается между желанием подчиниться, позволить себе быть использованным, и безразмерной незаслуженной гордыней. Но когда он касается голыми кончиками пальцев внутренней части его дыры, даже эта борьба угасает. Глаз Ннойторы закатывается, и он слегка припадает вперед, удерживая себя от окончательного падения рукой – которая перемещается с его колена на бедро Заэльапорро. О. Разве это не интересно.
– Восхитительно, – бормочет он себе под нос.
Восхищение двойственно.
Во-первых, физическое ощущение внутренней части дыры – он не ожидал ничего подобного; он почти ожидал, что костяной обломок маски, окружающий глазницу Ннойторы, будет продолжаться и внутри, кроме того, если дыры действительно отталкивают и удерживают внутренние органы, им следовало бы иметь твердые стенки.
Вместо этого прикосновение оказывается мягким. Словно кожа, но еще мягче, теплая, почти лихорадочно горячая.
Слишком гладкая и сухая, но, если бы не это, он бы мог спутать ее с совершенно другим отверстием.
Во-вторых, дрожащая рука Ннойторы у него на бедре, словно ему трудно устоять даже на коленях, рваное дыхание, хотя Заэльапорро едва ли успел тронуть что-либо.
Как давно тебя никто не трогал, Ннойтора? – изумляется он.
Как давно последний раз он позволял кому-то увидеть его в таком уязвимом виде? Как давно кто-то прикасался к нему не в смертном бою? Безусловно, этот его сопливый фрассьон бы согласился умереть за один такой шанс, но Ннойтора обращается с ним как с собачьей костью. Вряд ли ему есть на что надеяться.
Правда, сколько бы Ннойтора ни оскорблял Теслу, он, кажется, и вправду неравнодушен к нему. Заэльапорро это кажется очаровательным – этак по-жалостному, правда. Но именно потому, что Ннойтора, бог знает почему, неравнодушен к своему фрассьону, Заэльапорро уверен, что тот никогда не позволит Тесле нечто подобное.
Единственная причина, по которой Ннойтора делает это с ним – потому что Ннойтора его ненавидит.
И единственная причина, по которой Заэль может завести его так далеко – потому что Заэлю плевать, что с ним будет дальше.
– Что за личико ты делаешь, – шепчет Заэль, с интересом думая, есть ли у него предел, за которым Ннойтора решит, что, как бы ему этого ни хотелось, количество пережитых унижений того не стоит. – И пыхтишь, как течная сучка. Правда так приятно? Или ты просто в таком отчаянии?
Ннойтора зыркает на него снизу вверх, единственный глаз наполняется слезами и чистой беспримесной ненавистью. Заэль напитывается ею, как губка водой.
– П-пошел на хуй, – заикаясь, выговаривает Ннойтора и дрожит. То ли их дырки пустых и в самом деле скандально эрогенны, то ли Ннойтора настолько абсурдно чувствителен и изголодался по прикосновениям, что рассыпается от легких поглаживаний. А Заэль еще даже не приложил никакого серьезного усилия.
Он не уверен, какое объяснение ему нравится больше.
– А это идея, – он мурлычет, потому что вид Ннойторы в таком состоянии вызывает у него определенные мысли.
Квинто никогда его особенно не интересовал, но тогда он просто еще не видел его на коленях, изнемогающим и чуть ли не утопающим в слюнях от легчайшего прикосновения.
Ннойтора смотрит растерянно, и Заэльапорро, поняв, что слишком расслабился перед своим новым открытием, проводит пальцем по всей окружности дыры, – и получает в награду пронзительный вскрик. Он многое бы отдал за то, чтобы его записать.
Исключительно для научных целей, конечно.
(Как будто в это кто-то поверит).
Убедившись, что Ннойтора положительно отвлечен, Заэльапорро тратит несколько секунд, чтобы обдумать имеющиеся возможности, наконец решает, что судьба любит смелых, и тянется свободной рукой к нижнему краю рубашки.
Он ни на минуту не перестает трогать дыру, двигая пальцами туда и обратно – в том не самом пристойном жесте, предназначенном для других отверстий, хотя дыра Ннойторы совершенно открыта, не имеет никаких сжатых мышц, так что движение выходит немного неловким. Но главное, что, пока он не прекращает прикасаться, Ннойтора остается слишком перегружен ощущениями, физически и ментально, чтобы помешать ему продвинуться дальше.
Не то чтобы его волновали возражения Ннойторы. Но, как ни прискорбно признавать, если дело дойдет до драки, Ннойтора в преимуществе. И без надлежащей подготовки Заэльапорро не уверен, что сможет его остановить, если тот решит уйти. Или если тот решит наказать его за проломленные границы.
Вообще-то он не может гарантировать, что Ннойтора не отомстит ему позже. Но сама возможность слишком аппетитная, чтобы ее упускать, даже если он берет на себя этот риск.
И кроме того, – когда он оттягивает вниз пояс хакама, его эрекция уже очевидна до боли. Всего лишь от вида Ннойторы в этом жалком состоянии.
Когда его член высвобождается от ткани, Заэль понимает сразу две вещи.
Во-первых, выражение лица Ннойторы, пусть даже потерянного в экстазе от прикосновений, при виде его размера – стоит любых последствий.
Во-вторых, поза категорически неправильная.
Ведь ты просто обязан был быть этой долговязой каланчой, думает он, соображая, что делать – он предпочитает стоять, чтобы держать дело под контролем, но, даже стоя на коленях, Ннойтора головой упирается ему в ребра.
– Сядь, – говорит он, голос – все еще бархат, но в нем уже чувствуется сталь, и прежде, чем Ннойтора успевает сесть на корточки, Заэль не слишком ласково толкает его в грудь, заставляя упасть на задницу. Ровно так, как и надо.
Наглядное свидетельство его внутреннего состояния: наполовину – физическое изнемогание от удовольствия, наполовину – дезориентация из-за внезапной настойчивости Заэля. И, почему бы не польстить себе немного – возможно, нотка возбуждения от вида его члена? Хотя Ннойтора так ничего и не делает: сначала он тупо смотрел, как Заэль оглаживает себя в предвкушении, а затем начал тупо смотреть снизу на самого Заэля, как будто желая спросить, что он творит, но не в силах выдавить ни слова, как будто его мозги и рот утратили синхронизацию.
Это нормально. Заэльапорро его рот сейчас и не интересует.
Может, позже. В конце концов, он узнает благодаря Ннойторе столько изумительных вещей, и совсем не хотел бы, чтобы их игры закончились на этом.
Но прямо сейчас он сосредоточен на своей основной цели. Не убирая пальцы из дыры Ннойторы – удерживая слегка беспокоящую мысль, что, если убрать пальцы, тот выпадет из своего почти оргазменного блаженства, – он спокойно делает шаг вперед и ставит ноги по обе стороны от его бедер.
– У тебя такие замечательные идеи, Ннойтора, – говорит он и прикусывает губу, чтобы сдержать маленький маниакальный смешок (безуспешно). Он гладит себя медленно, только так, чтобы ослабить напряжение, потому что как бы он ни надеялся, что это не последний раз, он не рискнет разрушить единственный представившийся шанс, кончив слишком рано.
– Что?.. Ты чертов…. псих…
– О? Ты вспомнил, как огрызаться? – Заэль облизывает губы, вбирая поплывший, почти что пьяный голос Ннойторы. И получает дополнительное наслаждение от того звука, который Ннойтора издает, когда Заэль внезапно принимается очерчивать круги по нежной плоти внутри его дыры – совершенно определенными движениями. – Как я могу быть психом, если это ты сходишь с ума от моих пальцев в твоей глазнице? Или настоящая причина, по которой ты делаешь такое лицо… потому, что ты действительно этого хочешь?
Он стоит так близко к Ннойторе, что, прекратив оглаживать свой член, просто кладет его прямо Ннойторе на лицо, роняя ему в волосы капли преэякулята. И слегка двигает бедрами, примеряясь.
Даже от такого легкого контакта Ннойтора весь содрогается – от возбуждения, дискомфорта или ярости?
Или, что самое аппетитное, от смеси всех трех?
Заэльапорро прекрасно знает, что ненависть и дискомфорт могут быть прекрасными приправами к возбуждению.
– Если ты действительно хочешь, чтобы я прекратил, – говорит он, взяв свой член в руку и шлепая им по лицу Ннойторы, наблюдая, как его выражение переходит от смятения к гневу и обратно к бессмысленному туману, когда Заэль вновь тщательными пальцами ласкает внутренность его дыры, – то просто уйди. Оттолкни меня. Прикажи мне остановиться. Но ты ведь этого не сделаешь. Я думаю, ты хочешь этого куда сильнее, чем готов признать.
Он уже определенно искушает удачу. Взаимодействовать с Ннойторой – все равно что ходить по канату над ямой со львами, но Заэль никогда и не отшатывался от опасности… До тех пор, пока он знает, с чем имеет дело, конечно же.
А Ннойтора – и вполовину не та неразрешимая загадка, которую он из себя строит.
И когда Ннойтора не двигается, не делает ни малейшего усилия отстраниться, или ударить, или придать хоть какой-то вес своим словам, пустым, как они сами, Заэль понимает, что выиграл.
– Не волнуйся, – бархатно шепчет он и вытаскивает пальцы из дыры, чтобы положить руку на затылок Ннойторы; плюет на другую руку, чтобы слегка смазать себя, – боль нравится ему больше, чем многим, но есть тонкая грань между приятно болезненным трением и трением крайне неудачным. – Я уж постараюсь, чтобы нам обоим было приятно…
Кого-то другого бы оттолкнуло то, что дыра Ннойторы окружена зубами, даже если они и не могут на самом деле укусить, – но, в конце концов, большинство людей бы как-то напряглись от самой идеи трахнуть чужую глазницу, даже если эта глазница представляет собой сквозную дыру, проходящую через всю черепную коробку.
Заэля все эти соображения не волнуют. Зубы только делают процесс еще более... захватывающим. Когда он осторожно вводит головку члена в глазницу Ннойторы, царапание зубов по нижней стороне члена превращает фрикцию в…
Блаженство.
***
Ннойтора не понимает, что происходит.
После того, как Заэльапорро принялся… трогать внутренность его дыры – куда более умело, чем он ожидал, – его сознание опустело. Все, на чем он мог сфокусироваться – это чувство, такое странное, неприятное и в то же время прекрасное.
Может быть, потому, что уже давно никто не трогал его иначе, как пытаясь его убить. Но все же… Нечто настолько странное не должно ощущаться так хорошо, верно же?
Его мозг прояснился на короткий момент, когда Заэльапорро просто взял и вытащил свой член. Он осознал, какой извращенной – и как быстро – стала ситуация, – но желание драться уже было выжато из него напрочь.
Ему не хочется это признавать – даже самому себе, – он знает, что будет потом ненавидеть себя еще больше за то, что отдался извращенным желаниям Заэля, – но… безумный ублюдок прав.
Ему это нужно.
Когда Заэль пропускает член в его дыру пустого, Ннойтора испускает стон, совершенно позорный для его собственного слуха – и идеально совпадающий со вздохом облегчения, исходящим от Заэля, как будто он погрузился в горячую ванну.
– Как мягко и тепло, – выдыхает Заэль, и, хотя его слова напоминают комплимент, Ннойтора чувствует, что они ровно такие же унизительные и пошлые, как, несомненно, Заэль и хотел, чтобы они прозвучали.
Но они ничуть не ослабляют пульсацию у него между ног и то, что он пылает, как в лихорадке. Заэль, самодовольная сволочь… Он не видит его лица, но знает, что Заэль ухмыляется своей «победе», глядя на него как на какой-то приз, как будто он такой умный и укротил его, как дикую тварь.
Нет. Это происходит только и исключительно потому, что Ннойтора позволяет. И хотя он сомневается, что Заэль это видит, но он смотрит на него так злобно, как только может, хотя его глаз и закатывается глубоко в череп оттого, как хорошо-и-плохо это ощущается… – смотрит, чтобы напомнить.
Может быть, он и правда сходит с ума, раз наслаждается этим, но он все еще не одна из Заэлевых игрушек. Он не чья-то там сучка. Ему просто нравится всякое странное дерьмо, и Заэль оказался достаточно везуч, чтобы об этом догадаться, вот и все.
Тем не менее, он все еще практически готов кончить в собственные штаны. Он истекает влагой, вероятно, уже просочившейся через ткань. Каждый раз, как Заэль вытягивает член и вновь толкается внутрь, резко, грубо, совершенно не обращая внимания, что его яйца шлепают Ннойтору по лицу (или наслаждаясь этим, как дополнительной возможностью его унизить) – каждый раз он истекает, все его тело пылает в огне, жар, накапливающийся в его лоне, кажется, обожжет его, если он дотронется до себя.
По крайней мере, если бы Заэль трахал его в рот, у него был бы шанс хоть как-то замаскировать позорные стоны, рвущиеся из него каждый раз, как головка члена Заэля задевает в нем особенно чувствительную точку – в той части его тела, которую ему самому даже в голову не приходило трогать, не говоря уже о том, чтобы это делал кто-то другой.
Неужели это всегда так? Это одинаково для них для всех? Знает ли об этом кто-нибудь еще?
Может быть, Гриммджоу плавно ведет рукой по голой груди до низа живота, когда остается один?
Может быть, Улькиорра пробегает пальцами по краю дыры на своем горле, когда возбуждает себя в своих покоях?
А может, Неллиэль тоже…
Он тонко и надрывно взвизгивает, – давая весьма определенный ответ на то, как Заэльапорро хватает его волосы, чтобы сориентировать его голову поудобнее для себя, – и вовсе не мысль о том, как могла бы трогать себя Неллиэль, самая большая заноза в заднице, от которой ему только доводилось избавляться, – и дергает вверх бедрами, ища хоть какого-то прикосновения.
Разумеется, это принесет самодовольному ублюдку еще больше удовольствия, но Ннойтора больше не в силах сопротивляться, он ерзает на месте и проскальзывает рукой в штаны.
Он так промок, что не может поверить, проводя пальцами между бедер и собирая смазку, прежде чем потянуться к мучительно ноющему члену.
Если бы не неудобный угол, он бы ласкал себя в открытую, в одном ритме с Заэльапорро. Вдобавок он не может не задаваться вопросом… если это так чертовски хорошо, то как бы это чувствовалось, если бы Заэль на самом деле…
Не то чтобы есть хоть самый крошечный шанс, что он ему позволит, но от одной этой мысли его напряженный член пульсирует между его исступленно двигающихся пальцев, и он уже так близко…
Ннойтора захлебывается, когда Заэль вдруг останавливается и жестко ставит ногу прямо на его пах, припечатывая его руку каблуком.
Это нельзя сказать что больно, так как Заэль не в состоянии повредить его иерро, но ему приходится остановиться за секунду до оргазма, и он готов рассыпаться в проклятиях, когда Заэль вытаскивает член и отдаляется, – конечно, оставляя ногу ровно там, где она была.
– Какая мне радость, если ты будешь просто сидеть и дрочить? – говорит он, хотя Ннойтора чертовски блять уверен, чего стоит только этот твердый, багровый, истекающий смазкой член, что Заэль уже порадовался по полной программе, используя его глазницу как секс-игрушку. – Если хочешь кончить, можешь сделать это самостоятельно.
Нойтора смотрит на него, пытаясь понять, он что, правда серьезен? И выплевывает:
– Пошел ты на хуй.
– Ладно, – говорит Заэль и убирает ногу, – и член тоже явно собирается убрать обратно в штаны. – Тогда желаю тебе приятно подрочить.
Ннойтора мог бы смириться, обозвать Заэля мудаком и забыть обо всем произошедшем. Но теперь он знает… И попросту уже не может сделать это сам. Ему, правда, не нужен снисходительный мудак вроде Заэля, который будет претендовать на него просто потому, что случайно вычислил, как его лучше всего возбудить. Совершенно случайно.
И все же…
Он пялится на член Заэля – этот член куда больше, чем он мог ожидать (не то чтобы он хоть на секунду об этом задумывался раньше, черт, нет!), потому что Заэль тощ, как ветка, даром, что Эспада. Сравнятся ли его пальцы с этим? Пальцы Заэля были хороши, но меркли в сравнении с этой напряженной головкой члена, прижатой к самой интимной части его тела – даже более интимной, чем если бы Заэль трахал его по-нормальному.
Пизда предательски вибрирует от этой мысли. Как будто он когда-нибудь позволит этому больному ублюдку тронуть его там, или хотя бы покажется ему голым.
По нижней стороне члена Заэля – красные полосы, и Ннойтора не сразу понимает, что это – царапины от зубов, окружающих его дыру пустого. И судя по его лицу, когда он поглаживает себя в ожидании ответа, – совершенно порнографически прикрыв глаза и лишь слегка морщась от боли, – у него нет никаких проблем с зубами.
Мучительно сжимая челюсти, Ннойтора вытаскивает руку из штанов – позорно мокрую и скользкую от его собственной смазки, – кладет ее на бедро и щурится на Заэля, подначивая его сказать что-нибудь еще.
Терпеть взгляд Заэля еще более невыносимо, чем слушать его слова, так что он только рад, когда Заэль делает шаг вперед и вкладывает член обратно в его глазницу.
И головокружение возвращается, дыхание у Ннойторы спирает в груди, и он позволяет себе просто… соскользнуть.
***
Так все было ради этого?
– Знаешь, я уверен, что ты бы не пережил, если бы все знали, что ты за шлюшка под твоим надменным фасадом, – говорит Заэль, не в силах скрывать веселье, чистое ликование в своем голосе, хотя оно подчас мешает окружающим воспринимать его всерьез. – Ты изображаешь такую недотрогу… А сейчас практически умоляешь меня.
Заэлю это нравится.
Он все еще искушает удачу, знает, что должен будет остановиться вовремя, пока инициатива за ним, получить свое удовольствие – мягкое тепло, окружающее его член, самую малость сухое и с гребешком зубов по нижней стороне, причиняющих приятную боль, – и просто наслаждаться, пока возможно.
Но, даже зная, что в битве один-на-один Ннойтора его одолеет, он в глубине души давно подозревал, что тот прячет нечто подобное. Некое… скрытое желание, вероятно, даже от себя самого, чтобы над ним доминировали. Использовали как игрушку для удовольствия.
А значит, он совершенно не боится Ннойторы в эту минуту, даже если тот сильнее. И это только украшает восхитительное чувство, с которым он трахает Ннойтору в глазницу.
Он уже приближается, – уже предчувствует оргазм, жарко поднимающийся в его теле, размывающий по краям его мысли, заставляющий его двигать бедрами чаще и резче, преследуя это ощущение.
Судя по лицу Ннойторы, он тоже недалеко – хотя он едва ли успел потрогать себя, прежде чем Заэль решил вести себя пожестче. (Потому что, если быть честным, если кто и заслуживает, чтобы с ним обращались пожестче, то это Квинто Эспада. Даже если Заэль не совсем в том положении, чтобы первым бросить камень).
Это почти мило. Он опять удивляется – вообще ли дыры так чувствительны, или это только Ннойтора так изголодался по прикосновениям, что, несмотря на всю свою ненависть, предстает перед ним в таком… беззащитном виде. Глядя, как бедра Ннойторы вздрагивают, несмотря на неудобную позу, Заэль почти жалеет его. Почти.
Достаточно, чтобы помочь, но недостаточно, чтобы дарить ему нежность. В конце концов, он так и сказал, что даст ему кончить только таким образом.
Заэль плавно ставит ногу обратно между разведенных ног Ннойторы, наступает на его пах, и его так заводит испущенный Ннойторой влажный стон, что он не сразу замечает нечто важное… вернее, отсутствие чего-то важного.
– О, – говорит он, заинтригованный, и наступает сильнее. Там, где он ожидал обнаружить твердый член под свободными хакама, ощущается только закругленный лобок.
О.
С этой информацией он может много чего сделать, но сейчас он просто радуется. Через подошву он не может ощущать, как сильно Ннойтора промок, но он ясно видит пятно на штанах, такое обширное, словно тот обмочился.
Заэль облизывает губы. Нет, он оставит эту мысль на потом.
– Тебе должно этого хватить, – шелково шепчет он, ощущая, как вздрагивают бедра Ннойторы, потираясь о его стопу. Несмотря на всю его гордыню – которую Заэль долгое время считал простой компенсацией за что-то и, кажется, теперь догадывался, за что именно, с учетом того, как громко и нагло Ннойтора наезжал на всех женщин в их рядах, – сейчас Ннойтора просто хватается за предложенное ему подобие ласки, трется об его стопу, как течная сука, и жалобно скулит, потому что позиция не позволяет ему притереться получше и поближе.
Ощущение горячей, бархатистой дыры пустого вокруг его члена божественно, – но видеть, как Ннойтора, еще недавно мрачно и непонятно зачем делавший вид, что едва терпит присутствие Заэля, превращается в эту отчаянную лужицу похоти, и ему уже плевать, что он бесстыдно трется о ногу того, кого ненавидит…
Это заводит его больше, чем что-либо. Чувство абсолютной власти над кем-то, кто казался таким сильным, даже зная в душе, что это совершенно не так.
Хотя он не хочет заглушить дивные отчаянные стоны Ннойторы, но уже не в состоянии сдержать свои собственные. Он наступает сильнее, не только наслаждаясь тем, как Ннойтора шипит и выгибается между удовольствием и болью, но еще и потому, что держать равновесие становится все труднее. Он слишком сосредоточен на том, что вот-вот кончит.
– Как насчет… как насчет проверить, что будет, если я кончу в эту твою дырку? Или хочешь куда-нибудь еще?
Естественно, будь Ннойтора в себе, – или будь у него хоть капля от обычного боевого духа, за который он держался так долго, как только мог, – он получил бы за это хотя бы один злобный взгляд, или хлесткий удар языком (не из тех, что он бы предпочел получить от обладателя такого длинного языка). Но, кажется, Квинто его уже даже не слышит. Он слишком далеко зашел в погоне за собственным наслаждением, его рука слепо цепляется за лодыжку Заэля, чтобы удержать его на месте и притереть сильнее.
Ну, если Ннойтора не собирается высказывать свои предложения, о которых Заэль более чем вежливо попросил, Заэль просто будет считать, что получил разрешение делать что его душе угодно.
И прямо сейчас ему угодно – он ясно сознает это желание, хотя мысли уже затуманены и спутаны наползающим оргазмом, – это разрисовать лицо Ннойторы своим семенем.
– Черт… Черт!
Ннойтора красноречиво вскрикивает, стискивает щиколотку Заэля так, что кость хрустит, и по тому, как он весь судорожно сотрясается, а глаз закатывается до белка, Заэль понимает, что он кончил – сильнее, чем ему доводилось очень давно… может быть, вообще никогда.
Этого более чем достаточно, чтобы довести и его до предела, и он вытаскивает член, глотает сдавленный вскрик, оглаживая себя последние несколько раз, и заливает лицо Ннойторы густыми белыми струями.
Между ними повисает почти мирная тишина, нарушаемая только тяжелым прерывистым дыханием, – но Заэль не привык купаться в послевкусии. Он подозревает, что в его интересах – свалить как можно дальше, пока Ннойтора не очухается.
Он не боится Квинто, но прекрасно знает, что его типичная реакция на вещи, сбивающие его с толку – это сокрушительная ярость. А Заэль слишком бережет себя, чтобы становиться ее объектом.
– Что ж, – говорит он, когда к нему возвращается голос, свободный от дрожи утомления, и аккуратно убирает член. – Я бы сказал, это был… просвещающий опыт, не так ли?
Заэль не уверен, что Ннойтора его вообще слышит: его глаз остекленело пуст. Затрахан до несознанки – просто членом, засунутым в дыру пустого, и слегка потеревшись об его ногу… Он не сомневался, что Ннойтора, конечно, что-то прячет за своим пышным фасадом, но, если бы не увидел своими глазами, он бы никогда не предположил… Такое.
Действительно, очень просвещающий опыт. Есть о чем подумать. Помимо того, как сильно ему нравится вид лица Ннойторы, покрытого его спермой.
– Чувствуй себя как дома, пока ножки не перестанут разъезжаться, – говорит он, не в силах остановиться и не поддразнить его еще немного, наклоняется и утешительно похлопывает его по щеке – аккуратно, чтобы не смазать свой шедевр. – У меня тут остается очень важная работа, так что я побегу. Тебе стоит подумать о том, чтобы прибраться… если только ты не хочешь расхаживать перед всеми в моей сперме.
Ох, что это за мысль! Но, зная непростой характер Ннойторы, он отправляет ее исключительно в царство фантазий.
Пока что.
Перешагивая порог, он бросает через плечо последний взгляд на Ннойтору, сидящего на полу в блаженном тумане – и шлет ему воздушный поцелуй, прежде чем, хихикая, направиться в лабораторию.
Что за прелестную новую игрушку он себе нашел!
***
Тесла прекрасно знает, что Ннойтора-сама не нуждается в его помощи. Он много раз это повторял достаточно ясно. Ннойтора-сама куда сильнее и крепче, чем Тесла когда-либо может стать, поэтому он Эспада, а Тесла – Нумерос, поэтому Тесла служит ему как верный фрассьон, поэтому Тесла обожает его. Но, хотя Тесла делает все, чтобы облегчить жизнь Ннойторы-самы, он не нужен ему, и он это знает.
Когда Ннойтора-сама долго не возвращается из покоев Заэльапорро, который позвал его поучаствовать в каком-то эксперименте – странно, что его господин вообще согласился на это сомнительное предложение – Тесла начинает беспокоиться.
Это еще не есть нарушение субординации для фрассьона – пойти и узнать, закончил ли господин свои дела и не нужна ли ему помощь. Хотя он все равно отдает себе отчет, что Ннойтора-сама не одобрит, если Тесла будет слишком много о нем волноваться. Но это все равно не заставит Теслу перестать.
Он добирается до покоев Заэльапорро и с удивлением сталкивается с самим Заэльапорро, направляющимся в сторону лаборатории.
– А, Тесла, ты вовремя, – говорит он, и его тон неожиданно радостный. Тесла кланяется в пояс. Он верный слуга Ннойторы-самы, но он прекрасно знает, что должен выражать уважение каждому из Эспады, так как даже слабейшие из них с легкостью оставят от него мокрое место.
Он искренне поражен, что Заэльапорро вообще знает его имя.
– Вам что-то нужно от меня, Заэльапорро-сама? – спрашивает он, надеясь, что ответ – нет, потому что, чего бы от него ни хотел Заэльапорро, это точно не то, с чем Тесла захочет ему помогать. Ноющее беспокойство о том, куда делся Ннойтора-сама, и вопрос о том, какая помощь от него требовалась Заэльапорро, сливаются у него в голове воедино, но он старательно давит эту мысль.
– Нет, но твоему драгоценному Ннойторе, скорее всего, да, – отвечает Заэльапорро с жестокой ноткой в голосе и еще более жестокой улыбкой, от которой по позвоночнику Теслы пробегает холодок. – Я оставил его приводить себя в порядок в моих комнатах, но ему может понадобиться помощь, чтобы встать на ноги и уйти восвояси. Почему бы тебе об этом не позаботиться, м?
Сердце Теслы замирает при мысли о том, что может оставаться для приведения в порядок после Заэльапорро. И ему очень хочется перейти на бег в направлении этих комнат, – но это желание он с огромным трудом подавляет, потому что знает, какие последствия настигают арранкаров, выказывающих эмоциональную слабость перед более сильными арранкарами.
Вместо этого он сухо говорит:
– Конечно, Заэльапорро-сама.
И ждет, пока безумный ученый забудет о нем и направится в свою лабораторию.
После этого он может метнуться в сторону покоев.
(Правда, ему все-таки удалось не перейти на бег. Просто быстро идти).
Когда он заходит в покои Заэльапорро, то больше не тормозит сам себя, тем более, что его мозг уже роится подозрениями одно другого ужаснее. Он бы сбил двери с петель и ворвался внутрь, но боится разве что поставить Ннойтору-саму в неловкое положение.
Как оказалось, не зря. Тесла все это время так сильно волновался о том, что он может там найти, что ни разу не дал себе труда подумать, что он реально ожидает увидеть. Но что бы он ни нафантазировал себе… это нечто другое.
Ннойтора-сама, сидящий на полу в Заэлевых покоях, и выглядящий абсолютно… затраханным. Пылающее лицо, растрепанные волосы, забрызганные, как и лицо, чем-то… не иначе, как семенем, – измятая одежда и влажное пятно на хакама.
На миг Тесла теряет возможность дышать, потому что он никогда не смел даже вообразить себе, ни в какой реальности, Ннойтору-саму в таком виде.
Затем Ннойтора-сама смотрит на него взглядом, затянутым туманом, и он проясняется в скорбное узнавание. И Тесла резко возвращается к реальности. Он не хочет, чтобы Ннойтора-сама чувствовал стыд – ведь ему совершенно не о чем стыдиться, тем более что Тесла скорее хотел бы его поблагодарить за то, что ему представился шанс увидеть своего господина таким (хотя он этого ни за что не скажет, потому что это действительно будет неловко).
Он кланяется и подходит, не говоря ничего, – не спрашивая, нужна ли Ннойторе-саме его помощь, потому что, если он спросит, Ннойтора-сама, конечно, скажет нет, даже если он хочет сказать да, но он ни за что не проговорит такое вслух.
Ему нечем вытереть лицо Ннойторы-самы, но он так тронут тем, что Ннойтора-сама не рычит, чтобы он убирался вон, так что не хочет разбивать момент, отправляясь за полотенцем. Он просто снимает одну из перчаток и принимается за дело.
Так он хотя бы приведет Ннойтору-саму в относительно приличный вид, чтобы дойти до его собственных покоев. Тесла бережно вытирает лицо Ннойторы-самы мягкой тканью от Заэлевой спермы, кончиками пальцев наклоняет его лицо назад и вперед, чтобы убедиться, что ничего не пропустил, про себя тихо радуясь, что тот позволяет Тесле о нем позаботиться.
Состояние его волос – это ладно, никто из Эспады, кроме самого Октавы, не особо-то ухаживает за собой (кроме случаев, когда Айзен собирает их на совещания) – и с одеждой Тесла тоже ничего не может сделать. Но он не хочет, чтобы его господин выглядел так беззащитно открытым, так что быстро снимает с себя жакет, чтобы завязать на поясе Ннойторы-самы и спрятать влажное пятно.
Его перчатке пришел конец, да и этот жакет он уже не увидит, но для Ннойторы-самы ему ничего не жалко.
Он предлагает руку, чтобы поднять Ннойтору-саму на ноги, и с изумлением не наталкивается на агрессивную отмашку или хлесткое слово, но делает вывод по его подгибающимся ногам, что помощь действительно настолько нужна.
Проходят минуты, прежде чем Ннойтора-сама перестает шататься достаточно, чтобы стоять самому, и Тесла ожидает, что поведет его обратно в их собственные покои в тишине, но Ннойтора-сама, посмотрев на него внимательно, вдруг спрашивает:
– Тебе понравилось то, что ты увидел?
Вопрос настолько внезапен, что Тесла сначала сомневается, что правильно расслышал, и первым делом хочет извиниться, но Ннойтора-сама явно ждет ответа, и он честно говорит:
– Д-да, Ннойтора-сама.
Правда, свидетельства этого и так очевидны – румянец на лице и натяжение его штанов, которое он даже не пытается спрятать, потому что знает лучше, чем пытаться спрятать хоть что-то от Ннойторы-самы.
Он не просит его вдаваться в подробности, но Тесла все равно не может не добавить:
– Вы… великолепны, Ннойтора-сама.
Это не первый раз, когда он об этом думает, но первый раз, когда он произносит это вслух, и уже ждет немедленного наказания за озвучивание своего мнения, о котором не спрашивали, но Ннойтора просто хмыкает и говорит:
– А ты довольно бесстыдный, – а потом отворачивается и бормочет так тихо, что Тесле требуется усилие, чтобы расслышать:
– Приходи после обеда в мою комнату.
Если лицо Теслы было красным до этого, то оно не шло ни в какое сравнение с новообретенным оттенком.
– Д-да, Ннойтора-сама. Как прикажете.