***
Октябрь выдался на редкость теплым, и после полудня на солнце было жарко, как в августе. Сбросив куртку и распустив ворот рубахи, Элу Тингол отдыхал в тенечке. Рядом сидел Финрод. Годы, прожитые среди треволнений Средиземья, и недавние неприятности никак не сказались на нем, и Финрод выглядел таким же, как в их первую встречу — спокойным, безмятежным и даже чуть наивным. Окружающая обстановка тоже как нельзя более располагала к умиротворению. Арос широко разливался в здешних низинах и делался сонным и неспешным. Лес подступал к самой реке, нижние ветви буков простирались над водой. Листва только начинала желтеть, и ее отражение рябило в мелкой волне. Заросли тростника на другом берегу освещало солнце. Где-то неподалеку, на соседней поляне, суетились егеря и прочие служители — ставили королевский шатер, возились с добычей, готовили обед. Оттуда порой долетали особо громкие возгласы, а потом снова воцарялась тишина, нарушаемая только криками соек. — Эти тростники, — неторопливо говорил Финрод, глядя на реку, — напоминают мне одну историю. Она случилась давно, но я еще никому не рассказывал о ней. — Финрод сделал паузу. — Продолжай, дорогой родич. Я люблю твои истории, особенно те, которых еще никто не слышал. Это было правдой, а не данью вежливости. Не только истории Финрода, но и сам он пользовался всеобщей любовью. Его неожиданный визит полностью изгладил отголоски семейной драмы. Мелиан сменила на милость прежнее холодное безразличие. Даже Лютиэн, горько рыдавшая уже несколько месяцев, заметно повеселела. Она снова улыбалась, и слезы на ее глазах просохли. Порядком издерганный Тингол наконец-то вздохнул с облегчением. И поэтому, когда несколько дней спустя Финрод заговорил об охоте, Элу готов был устроить хоть десять, лишь бы порадовать столь дорогого гостя. — Это было в сирионских Плавнях, — продолжил Финрод свой рассказ. — Там тоже много тростников и спокойной воды. Мы с Тургоном путешествовали, исследуя реку. Как-то раз ночь застала нас на топком берегу, мы, как могли, выбрали местечко посуше… Тингол слушал об удивительном явлении Владыки Вод и чуточку завидовал — хотя сам он уже тысячелетиями жил на берегу, к нему Ульмо никогда не заглядывал. Плавный рассказ вдруг прервался. Финрод, уже некоторое время рассматривавший что-то на водной глади, воскликнул: — Как интересно! Тингол проследил за его взглядом. — Ничего интересного, — сказал он тут же с досадой. — Самая обыкновенная лодка. Действительно, из-за тростников показалась простая, разве что побольше остальных, плоскодонка, каких хватало на Аросе. С них обычно ловили рыбу. Вот и сейчас в лодке сидели четверо рыбаков — это было понятно по их широкополым шляпам: загорелые обветренные лица были не в почете у дориатцев. К тому же на такие шляпы легко цеплялась плетеная из конского волоса сетка, защищавшая от комаров. — Наверное, — не стал спорить Финрод. — Но меня заинтересовала не лодка, а те, кто в ней. Мне показалось… — он всмотрелся так внимательно, что даже привстал. — Да, похоже… Но что им тут делать?!.. Лодка тем временем почти поравнялась с ними. Финрод вскочил. Тингол не сводил глаз с реки, пытаясь понять причину такого волнения, однако не успел. Мягкий, но тяжелый удар по макушке словно придавил его к земле… Тингол с трудом разлепил веки. Перед глазами был серовато-желтый туман в клеточку, и, немного подумав, он понял, что это мешок, надетый на голову. Голова болела, шевелиться не хотелось, но Тингол продолжил мысленный осмотр. Еще чуть погодя он установил, что связан по рукам и ногам и находится в мешке весь — или во что-то завернут. — Похоже, пришел в себя, — услышал он. Говорили на синдарине, а не на дориатском наречии. Тингол попробовал ответить, но вышло так неразборчиво, что он и сам себя не понял. Язык повиновался ему с трудом. — Лежи тихо и не дергайся, — сказал ему тот же голос. — А то будет хуже. Предупреждение было излишним — дергаться в теперешнем состоянии не получилось бы все равно. Голова, казалось, вот-вот расколется. Едва заметная качка говорила о том, что он находится в лодке, и лодка куда-то плывет. От этих покачиваний мутило. Чтобы отвлечься, Тингол принялся в меру сил обдумывать положение, в которое попал. Его похитили, это было ясно. Эти эльфы Арториэна, которых деликатно называли Гостями, — зачем он притащил их в Дориат? Да, но он был победителем… Прошло уже почти пять веков, однако эти нандор так и продолжали оставаться отдельным, угрюмо-враждебным народом, не желающим перенимать ни языка, ни обычаев. Их предводитель, никогда не покидавший Арториэна, для вида считался членом королевского Совета, а безотлучное пребывание в Менегроте его сына вроде бы надежно предохраняло Итилбора от дурных мыслей, но разве можно быть в чем-то уверенным… Зачем он им? Куда его везут? И почему так долго? Арториэн начинался сразу за Аросом, и если Гости хотели заполучить его, им достаточно было только переправиться. Однако лодка определенно плыла вдоль реки, а не поперек. Его похитили, чтобы продать Морготу? Элу бросило в холодный пот при одной мысли об этом. Но почему он думает на Гостей, сказал он себе, когда немного успокоился. Финрод ведь узнал похитителей и очень удивился. Впрочем, он мог и обознаться… Тут было что-то не то, что-то неправильное... Когда Элу открыл глаза в следующий раз, он не увидел ничего, кроме темноты. Это означало, что по другую сторону мешка наступила ночь. Голове немного полегчало. Лодка продолжала двигаться, и теперь добавились всплески весел. То ли похитители не собирались останавливаться, то ли цель их путешествия близилась. Дно лодки было холодным, Элу сильно замерз и неожиданно для себя обнаружил, что проголодался. Он уже хотел возмутиться, несмотря на зловещие предупреждения, но в это время его приподняли и усадили, и стянули с головы мешок. Элу шумно вздохнул, пережидая скверные ощущения в желудке, а потом начал озираться. Кругом действительно была ночь — или поздний вечер: ни звезд, ни луны разглядеть было нельзя. Аспидная гладь реки тонула в тумане. По берегам непроницаемо-черной стеной тянулся лес. Гребец мерно работал веслами, и при каждом взмахе с лопастей срывались серебристые струйки. Посередине лодки теперь был растянут парусиновый навес вроде длинного шалаша. Что происходило на корме, Тингол заметить не успел — один из похитителей начал развязывать ему руки. Похититель по-прежнему был в шляпе, скрывавшей лицо, но, находясь едва ли не нос к носу, Тингол понял, что это нолдо. — Что все это значит?! — пробормотал Элу, еще отказываясь верить ужасной правде. — Скоро узнаешь. — Куда вы меня везете? — Скоро узнаешь. Стало ясно, что других ответов он сейчас не получит. Тингол вяло жевал холодный пирог и пытался унять противную дрожь внутри. Почему он сразу не догадался об очевидном? Моргот был далеко, а эти — рядом. Владения сыновей Феанора начинались сразу за восточной опушкой Дориата, и ближе всех жили двое самых ненавистных. Они вклинились между Дориатом и Нан Элмотом и отгородили Тингола от леса, который он считал приданым Мелиан. Они насмехались над самим Тинголом и говорили о нем обидные слова. А теперь он похищен, и его везут, конечно, к ним. Что делать? Прыгать в стылую октябрьскую воду? Громко звать на помощь? Но кто услышит его здесь? Голова снова напомнила о себе, а заодно и о том, что долго кричать вряд ли позволят. Нолдо не спускал с него глаз. Его же должны были хватиться, начать искать. Его уже ищут. Но лодка не оставляет следов. Лодку видел Финрод, возразил Элу сам себе, и даже кого-то узнал. Он скажет… Нет. Финрод не скажет ничего. Вряд ли похитители были настолько глупы, чтобы оставить свидетеля. Финрод им кузен, но разве родство что-то значит для сыновей Феанора? Ждать помощи было неоткуда и спасаться бегством тоже невозможно. Оставалось ввериться судьбе. Что могло понадобиться от него этим проклятым? Если золото — что ж, он заплатит. Он вернет себе свободу. И отомстит. Даже если для этого понадобится прождать тысячу лет. Элу пока не знал, какова будет его месть, но он придумает… Тянулась ночь, в борта лодки плескала вода. Река оставалась пустынной. Гребец сменился — на весла сел другой, а прежний отправился отдыхать под навес. Тинголу дали одеяло, и он завернулся и тщательно подоткнул края, но все равно было неуютно и сыро, и очень скучно. Он дремал, смотрел в темноту, потом опять дремал… Перед рассветом был завтрак — все тот же пирог, а после Элу вновь обвязали веревкой и, надев мешок и напомнив о молчании, отправили пролеживать бока на лодочном дне. Спать уже не хотелось, а строить планы мести надоело. Звуки и возня над головой подсказывали, что навес сняли, и теперь лодка опять ничем не отличается от обычной рыбацкой посудины. Как переменчива судьба! Только вчера днем он весело гнал оленя в осеннем лесу, а теперь лежит в мешке и со стороны выглядит обычным тюком поклажи или уловом. Может быть, как раз сейчас мимо плывут дориатцы, его подданные, и даже не подозревают, что совсем рядом их король страждет в руках жестоких похитителей. Да, Элу жалел себя — и нисколько этого не стеснялся: ведь об этом никто не мог узнать. Похитители порой переговаривались вполголоса. Тогда Элу настораживал уши, но без толку — разговоры велись на квенье. Однако различать собственно голоса это не мешало, и, если слух не обманывал, он насчитал четверых. Как все-таки они смогли пробраться за Завесу? Нет, без предательства здесь не обошлось, и арториэнские эльфы оставались первыми подозреваемыми. Потом однообразное покачивание убаюкало Тингола. Поневоле путешествие скоро должно было завершиться. Но когда вечером его вновь извлекли из мешка, Элу с удивлением обнаружил, что они по-прежнему на реке. Вокруг все было точно так же, как и накануне: непроглядная угольная чернота леса по сторонам и спокойный Арос посередине. Словно со вчерашнего дня они не сдвинулись с места ни на милю. Но этого не могло быть! По правую сторону лес давно должен быть закончиться. Потом только Элу сообразил, в чем дело — они плыли вниз по течению, а не вверх, как он думал поначалу. Это сбивало с толку еще больше — куда, в таком случае, его тащат?! В остальном тоже ничего не поменялось, только пирог сегодня был с мясом, а не рыбный, как вчера. После полуночи большая низина осталась позади, Арос сузился и потек быстрее. Ближе к утру поднялся ветер, лес слева иссяк, и берег обернулся длинным мысом, за которым поблескивала еще одна лента воды. Здесь Арос принимал главный свой приток — Келон, и почти удвоивший мощь поток устремлялся отсюда на запад, к Сириону, широкой дугой очерчивая южную границу Дориата. Элу окончательно впал в замешательство — планы похитителей ускользали от него. Сперва он полагал, что его везут в Химлад. Это было самое простое и логичное предположение, но оно оказалось неправильным. Потом он решил, что злодеи держат путь в земли младших Феанорингов, лежащие за Келоном — однако время шло, устье Келона давно осталось позади, а лодка и не думала причаливать. На правом берегу свежий ветер шумел в густых дориатских лесах, а слева под светом Охотничьей луны вдаль уходили бесконечные равнины. Но… там же ничего не было! Конечно, кто-то жил там, на юге, какие-то хлебопашцы и хозяева стад, порой торговавшие с Дориатом плодами своих трудов. Но кому из них понадобился бы Тингол?! И при чем тут были нолдор?! Элу искал ответов и не находил их. Запас пирогов у похитителей, казалось, был неисчерпаемым. Менялась только начинка. Элу возненавидел их и тосковал по горячей еде — и воде. Все эти дни он только умывался на сон грядущий прямо из реки и не менял белья. Да что там, он даже не причесывался, потому что было нечем, и теперь король Дориата самому себе казался грязным и заросшим лесным кабаном. Но нет худа без добра. Элу едва не трогался умом от скуки, зато голова его полностью исцелилась от полученного удара. Два дня спустя Арос исчез, единое прежде русло разделилось на множество рукавов. Это начинались Сумеречные озера — огромные сирионские плавни, запутанный лабиринт бесчисленных проток, островов, топей и отмелей, тянувшийся на двадцать пять лиг вниз по течению до самых водопадов. Из-за тростников вывернул легкий челнок, словно нарочно поджидавший тут похитителей. Эльфы обменялись приветствиями на той же проклятой квенье, и челнок двинулся вперед, а лодка с Элу следовала за ним. Насупившись, Тингол смотрел, как те двое в челноке безошибочно выбирают нужную из неотличимых между собой проток, направляют челнок под нависающие над самой водой ветви, за которыми на первый взгляд находилась только суша. Они явно знали дорогу. Кое-где было так тесно, что приходилось толкаться шестами, но лодки уверенно пересекали могучие плавни. В душе Тингола невольно роились подозрения: Дориат держал где-то здесь свою переправу через Сирион, и стражи границ охраняли ее. Но достаточно ли хороша была их охрана, и не приноровились ли эти ушлые нолдор торговать тут беспошлинно? Привал устроили на одном из островков среди камышей и мелких, но назойливых осенних комаров. Глаз с Элу по-прежнему не спускали, но в мешок больше не прятали, и Элу наконец-то получил возможность худо-бедно осмотреться при свете дня. Да, слух не обманывал его, похитителями были четверо нолдор, один отличался от остальных светлыми волосами. Никого из них Элу прежде не видел, что, впрочем, было естественно. Но среди них обнаружился и Финрод. Удивительным было не то, что он вообще находился здесь, — конечно, не могли же его оставить на месте — а то, что он, судя по всему, чувствовал себя совершенно свободно. Он наравне с остальными обустраивал стоянку, и за ним, кажется, даже никто не следил. — А почему он не связан?! — вслух возмутился Тингол, хотя обещал себе не заговаривать первым с этими разбойниками. Ответил ему сам Финрод. — Это ни к чему, — со слегка смущенным видом сказал он. — Я дал слово, и у меня нет другого выхода. — Ах, вот, значит, как, — пробормотал Элу. Значит, слова короля Дориата захватчики считали пустым звуком, раз даже не предложили ему ничего подобного. Впрочем, Элу такого слова бы и не дал. Он охотно поговорил бы еще — очевидно, Финрод больше знал о происходящем. Но не делать же это под надзором и во всеуслышание, и стреноженный Элу снова замолчал. На исходе следующей ночи лодки легли носами на песчаную полосу под высоким обрывистым берегом. Водный путь закончился. Наверх вела хорошо утоптанная тропа. После долгой неподвижности Элу был даже рад поразмяться, однако прогулка оказалась короткой. На макушке подъема их уже встречали. Снова начались приветствия и разговоры, которых Тингол не понимал. Чуть в стороне под старым каштаном виднелся лагерь, теперь почти свернутый. Нолдор закладывали дерном кострище, седлали лошадей. Четверо похитителей скидывали рыбацкое облачение и переодевались в прежние свои куртки и штаны. Элу подвели лошадь. Он взглянул на нее с подозрением, ибо наездником был не слишком искусным, но ему весьма учтиво придержали стремя, и Элу, как мог изящно, взобрался в седло. На мгновение мелькнула шальная мысль дать пятками в конские бока и умчаться, пока нолдор заняты своими делами. Однако мысль эта исчезла так же быстро, как и появилась — столь тщательно подготовленные похитители, конечно, должны были предусмотреть и это. Под ним чужая лошадь, он не знает здешних дорог, и его, несомненно, догонят. Не стоило давать им лишний повод для торжества над собой. Приготовления были закончены, и отряд в десяток всадников отправился на запад, вдоль гряды островерхих холмов. Ехали шагом, растянувшись в цепочку. Элу смотрел, слушал и запоминал. Квенья не сделалась понятнее, но теперь, в своих землях, нолдор перестали соблюдать прежнюю осторожность. Они громко разговаривали, рассказывая, должно быть, о последних событиях. Ухо Элу ловило порой знакомые названия, а главное, понемногу он стал различать имена и переводить их в привычную для себя форму. Теперь он знал, кто были те двое явных главарей, чьи куртки украшал знак восьмиконечной звезды. А путь пролегал все дальше на запад, и постепенно Элу начал догадываться, что к чему. Дважды они ночевали под открытым небом, разбивая лагерь у подножия холмов, хотя по пути Элу не раз замечал какие-то строения. Должно быть, эти хижины были слишком малы или убоги, чтобы с удобством разместить отряд. На третье утро цепь холмов резко оборвалась, и далее расстелилась равнина. В полдень тропа привела к широкой, хорошо накатанной дороге, и чем дальше, тем более обжитым выглядел этот край. Леса, луга и пашни, пропитанные запахом яблок селения с добротными домами из белого камня, бронзовая листва осенних виноградников... Нарготронд недаром слыл самым населенным и богатым из всех эльфийских королевств. Элу невольно думал, что, может быть, зря он безвылазно проводил годы в Дориате. Может быть, хотя бы иногда стоило выезжать во внешний мир. Будь обстоятельства другими, с каким удовольствием он путешествовал бы здесь. Миновало еще два дня, и наконец копыта коней застучали по деревянному настилу моста, а за ним в склоне холма показались распахнутые ворота Нарготронда. Да, Элу был пленником, но принимали его по-королевски. Купальня с горячей водой, прекрасно обученные слуги, свежее белье и одежды взамен прежних. Отужинав правильной, а не походно-деревенской едой, он как следует выспался в удобной кровати, хорошенько позавтракал, и, освеженный и отдохнувший, обозлился с новой силой. Предчувствие не обмануло — несколько минут спустя в дверь постучали. После всего, что было, они еще имели наглость изображать политес. — Войдите! — бросил Элу и сел. Встречать негодяев стоя он не собирался. Да, этих двоих каналий он и ожидал увидеть. Но третий… — Предатель! — с чувством сказал Элу раньше, чем кто-либо из вошедших успел открыть рот. — Продажный отступник, ты еще смеешь показываться мне на глаза?! — Когда ты узнаешь больше об этом деле, — кротко отвечал Финрод, — ты увидишь, что я не заслуживаю столь обидных прозвищ. — Посмотрим, чем ты оправдаешься. А вы, — он посмотрел на Куруфина и Келегорма, — как вы проникли сквозь Завесу? — Сквозь Завесу твоей жены проник даже смертный. — Так было предрешено. Его вел рок. — Нас тоже, — сказал Куруфин. — И даже больший. Но довольно пока расспросов. Перейдем к сути. Мы слышали, ты отправил Берена принести тебе сильмарилл из короны Моргота. — Это мое дело, — ответил Тингол надменно. — Вас оно не касается. — Именно нас оно и касается. И, что гораздо хуже, оно касается тебя. — То есть? — нахмурился Тингол. — Что ты хочешь этим сказать? — А ты знаешь, чьи это камни? Медля с ответом, Тингол искал в словах супротивника подвох, но подвоха не находилось. — Должно быть, ваши, — сказал он наконец, — раз вашего отца нет в живых. Но какое это имеет значение?! Этот ничтожный смертный все равно не принесет мне ни одного. Он даже не сможет увидеть их издали. — Дело не в том, что он принесет или увидит. Ты пожелал владеть одним из наших камней. — Ну и что?! Я не владел ни одним из ваших камней в действительности! Или ваши обычаи разрешают карать за одно только намерение?! — Нарушение наших обычаев мы бы еще потерпели. — Улыбка Куруфина не нравилась Тинголу все больше и больше. — Но тут затронута более серьезная вещь — Клятва. — Чья? — не понял Тингол. Куруфин посмотрел на брата, на Финрода, пожал плечами с таким видом, будто услышал то, что и ожидал. — Мы дали клятву, — сказал он потом. — Еще в Валиноре. В том, что будем преследовать местью всякого, кто, коротко говоря, покусится на сильмариллы. Поклялись именем Эру Илуватара, призвали в свидетели Манвэ с Вардой и Вечно-белую гору Таникветиль, а на себя — Вечнодлящуюся Тьму, если не сдержим нашей клятвы. Элу порывался зажать уши, чтобы не слышать таких кощунств. «Вы лжете!» — уже готов был вскричать он, но Финрод, кивавший в такт словам, опередил его, промолвив: — Так и есть, свидетельствую. Я был при этом. И многие были. — Но я же не знал! — вырвалось у Элу. — Твое незнание не освобождает нас от клятвы, — заметил Келегорм. Элу помертвел. Они творили ужасные вещи в Альквало… Альвако… где-то там, по ту сторону Моря. — Убийцы родичей! А ты, — воззвал он к Финроду, вставая, и простер руку в обличении, — ты будешь равнодушно взирать на расправу со своим велим дядей?! В своем королевстве, в своем городе, место для которого я же тебе и указал! Финрод даже смутился. — До этого все же не дойдет. — Может не дойти, — поправил его Куруфин. — В общем-то мы согласны сделать скидку на твое невежество, — сказал он уже Тинголу. От сердца немного отлегло. Если эти мерзавцы начали торговаться, их интересовали деньги, а не высокие материи. Тингол уселся обратно. — И сколько же стоит ваш отказ от данной вами клятвы? — Сущие пустяки. Сходить к… — Куруфин возвел очи горе и показал на потолок, — испросить разрешения обета. Но речь не о нашем обязательстве, а о твоем. Возьми его назад. И дай согласие… — Куруфин сделал картинную паузу. «Ни за что!» — приготовился воскликнуть Элу. Он не пустит нолдор в свое королевство, не будет иметь с ними никаких дел, не позволит синдар говорить на квенье… — Согласие на брак твоей дочери. — Ни за что! С кем? — С Береном, — сказал Келегорм, пока Куруфин изо всех сил сохранял прежнее выражение лица. — Или к ней сватался кто-то еще? — Ни за что, — повторил Элу уже осознанно. — Чтобы моя дочь сочеталась со смертным, — это… — Или мы сделаем, что велит нам клятва, — напомнил Куруфин. — Выбирай, кому быть женой смертного, дориатской принцессе или дориатской королеве. Скажу сразу, что нас устроит любой исход. С полминуты Тингол осмысливал предложение. — Постойте! — воскликнул он с недоумением. — Все так или иначе упирается в этого смертного. Почему вам так необходимо, чтобы моя дочь вышла за него?! Или вы клялись и об этом?! — В некотором роде. — Куруфин посмотрел на Финрода: — Твой черед, Финдэ. — Об этом клялся я, — начал Финрод свой рассказ. — Несколько лет назад один смертный спас мне жизнь, и в благодарность я обещал помощь во всякой нужде ему и его роду. Берен — сын этого смертного. Он пришел ко мне, ему был нужен сильмарилл. Мои кузены гостили здесь в это время, и… — Финрод посмотрел на братьев: — Мне неудобно говорить о вас в третьем лице. — Мы было посмеялись, — сказал Келегорм, — но Финрод рвался в поход на Ангбанд как безумный, и ни уговоры, ни угрозы на него не действовали. На Берена тоже. — Я говорил ему, — вставил Финрод, — что по нашим законам Лютиэн имеет право выйти замуж, не спрашивая ни у кого разрешения. Но Берен говорил, что по их законам брак должен быть с согласия родителей, и отеческая воля священна. Келегорм продолжил: — Можно было бы просто отправить этого неугомонного смертного на Пути Людей, но тут Куруфин сказал, что это еще успеется, а у него есть идея получше. Вот эта. — Одно доброе дело замыслили вы, но и его не сделали! — Может быть, еще сделаем, кто знает… Так как насчет твоего согласия? Элу терзали противоречивые чувства. Отчаянно не хотелось идти на поводу у нолдорского отродья — к тому же беззаконно похитившего его. Еще сильнее не хотелось отдавать дочь за смертного вахлака — для того ли растил и берег ее долгими веками?! Вдобавок было обидно, что такая остроумная и ловкая комбинация, позволявшая и соблюсти апаренции, и навсегда отделаться от наглого пролазы, теперь оказывалась ни к чему. С другой стороны, умирать тоже не хотелось — и не то чтобы очень пугала смерть сама по себе, но до невыносимости противно было бы пасть от рук этого же нолдорского отродья. И ради чего? Отродье определенно было право в одном — единственная и законная наследница, отскорбев положенный срок, все равно выйдет за смертного вахлака. — Вижу, что ничего другого мне не остается, — сказал он после долгого молчания. — Я дам согласие на этот брак. С условием, что вы извинитесь за похищение и… — Договорились, — тут же сказал Келегорм. Куруфин заметил: — Чего не сделаешь для доброго соседа? Считай, что наши извинения уже у тебя в кармане. Это немного подслащивало пилюлю. — Хорошо, ведите сюда этого вашего Берена. Никто не шелохнулся, чтобы отдать распоряжение. — Видишь ли, есть одна закавыка, — сказал Куруфин. — Что еще? — Берен тоже неосмотрительно пообещал кое-что. Он ведь сказал, что при следующей вашей встрече в его руке будет сильмарилл. Взять такое обещание назад он считает недостойным, поэтому вам лучше не встречаться. Элу фыркнул и закатил глаза. — Но ты можешь дать согласие своей дочери, — продолжил Куруфин. — А Берен побудет в соседней комнате. — Так Лютиэн здесь?! — воскликнул Элу вне себя от удивления. — Как она сюда попала?! Ему ответил Финрод все с тем же неловким видом: — Она приехала вчера. Я сказал ей, что Берен ждет ее тут для бракосочетания. И в тот день, когда мы отправились на охоту, она отправилась в Нарготронд. К свадьбе тоже почти все готово. — Вы все предусмотрели. — Да, — согласился Куруфин. — Ведь второй попытки у нас бы не было. — Постойте, — сказал Элу, еще немного подумав. — Выходит, что я дам согласие на брак, а свадьба моей единственной дочери пройдет без меня?!***
Пышную свадьбу играли через два дня. Нарготронд ликовал, невеста была прекраснее всех Детей Илуватара. Мелиан готовилась церемонно вручить жениху черный меч Англахель. В праздничный зал вступил Берен, и рука его держала фигурный ярлык из пергамента, на котором образцовой прописью было выведено: «сильмарилл». — Но… — начал было Тингол. — Нам виднее, что сильмарилл, а что нет, — сказал ему Куруфин.